Между плахой и секирой - Чадович Николай Трофимович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/114
• Следующая

– Он имеет в виду процесс дефекации, – объяснил Лева. – Не в этот конкретный момент, а вообще. Как ему вести себя в подобном случае?

– Пусть сообщит мне, и я отведу его в удобное для этого место, – разъяснил Эрикс.

– Премного благодарен, – поклонился ему Зяблик. – Не обделаюсь, значит, на глазах у сограждан.

Эрикс еще немного постоял, словно раздумывая, что делать дальше, потом отошел и улегся в сторонке. Выглядел он немного обескураженным и лекций в этот день больше не читал.

Ватага сбилась в кучу и, пока Верка создавала звуковые помехи, громко распевая: «Приходите свататься, я не буду прятаться…», стала перешептываться.

– Ну? – Зяблик задал вопрос первым.

Докладывал Смыков:

– Опомнился он часов через пять после вашего побега. Вида, правда, не подал и нас ни о чем не расспрашивал. Ушел себе молчком. А потом видим, вас под конвоем ведет. Вот и все.

– Как хоть там, на воле? – спросил Цыпф.

– Нормально. Я сразу к тому леску пошкандыбал, где Чмыхало в засаде остался. Аггелов он там положил – кошмар! Всех из лука. Кого в грудь, кого в спину. К этому времени от них одни кольчуги остались, а внутри чуток черной слизи. Воняет так, что рядом стоять нельзя.

– А от Толгая, значит, ничего не осталось? – печально спросила Лилечка.

– В том-то и дело, – Зяблик загадочно приподнял правую бровь. – Труп исчез, это понятно. А куда сабля могла деваться? Я там все на карачках облазил – и ничего! Все мечи на месте. По счету сходится. Правда, одного лука не хватает. Но это тоже можно объяснить. Кто-то налегке в бой кинулся, только с мечом. Где же тогда сабля? Не иголка, слава Богу.

– А вдруг он ее раньше обронил? – высказал предположение Смыков.

– Нет. Не мог. Он их потом саблей рубил. Добивал, наверное. Три кольчужных колпака пополам. Мечом так не сделаешь. Меч кольца сминает. А тут – как бритвой. Сабля у него знатная была.

– Жив Толгай, по-вашему?

– Не исключено.

– Хоть одна хорошая новость, – Верка прекратила свои завывания.

– Сейчас будет и вторая, – сказал Смыков елейным голоском, что уже само по себе не предвещало ничего хорошего. – Выдаем вам, так сказать, полный карт-бланш на покорение сердца нашего сурового тюремщика. Бабья краса валит, как коса! Это умными людьми подмечено.

– Ты что, в сводни нанялся?

– Ни в коем разе! Просто вспомнил ваше личное обещание свести этого типа с ума, – он кивнул в сторону Эрикса. – Иного выхода у нас просто нет. Как вы сами могли убедиться, побег не гарантирует удачу.

– Да я же шутила тогда! – воскликнула Верка. – На фига мне такой чудик!

– Придется ради общего блага постараться. – В голосе Смыкова задребезжала начальственная сталь. – Считайте это боевым заданием…

Затем он обратился к Зяблику:

– А как же вас Эрикс выловил?

– Просто. Подкрался, пока я поле боя осматривал. Потом хвать за шкирку – и с приветом.

– Ничего не говорил?

– Ничего. Правда, когда яму для аггелов рыл, заставил меня помогать. Все туда покидали. И мечи, и кольчуги, и луки… Целый арсенал.

Эрикс и без того был человеком не от мира сего (в буквальном смысле), да и Эдем его уже прилично пообмял под свой образец, так что задача Верке предстояла совсем не легкая.

Трудно начинать любовную агрессию, не имея в арсенале ни приличных нарядов, ни достойной косметики, ни импортных духов, чей запах сам по себе дурманит слабые мужские головы. Да и козыри (доступные обозрению) у Верки были не ахти какие – щуплое, мальчишеское тело (Зяблик успокаивал ее: «Он вроде швед, а шведы как раз таких, как ты, худосочных любят»), светлые овечьи кудряшки да голубые глаза с ехидцей. Свое главное оружие – неуемную страсть, помноженную на завидную технику, – она должна была до поры до времени таить, как убийца таит в рукаве остро отточенный нож.

Начинала Верка, как всякий опытный игрок, по маленькой. Тот, кто нацелился сорвать банк, должен поднимать ставки осторожно. Теперь она поддакивала каждому слову Эрикса, за едой оказывала ему мелкие услуги, для чего иногда приходилось выдирать лучший кусок съедобного корня чуть-ли не изо рта Зяблика или Смыкова, и уже начала открыто высказывать склонность к переходу в нефилимы.

Когда Эрикс в очередной раз сиганул с бережка в воду, там его уже поджидала Верка, заранее запасшаяся пучком особой травы, заменявшей в Эдеме мочало. Пришлось гостю из будущего потереть ей спинку (а при всей своей худобе Верка кожу имела атласную). Потом она сама занялась спиной Эрикса, треугольной, как варяжский щит. Возможно, одной спиной дело не ограничилось, потому что Эрикс вылез из воды красный как рак, что было весьма странно для нефилима, отрицающего само понятие стыда.

Вскоре они гуляли и купались только на пару, оживленно при этом беседуя. Эрикс рассказывал Верке о тонкостях науки эгидистики, для большей убедительности (или по рассеянности) переходя иногда то на малайский, то на суахили, а она ему – содержание своего любимого кинофильма «Зита и Гита».

Дело, похоже, шло на лад, и Смыков, считавший себя чуть ли не главным вдохновителем этой интриги, уже заранее потирал руки. Каково же было общее разочарование, когда столь тщательно спланированная операция закончилась полным крахом.

Взбешенная Верка рассказывала об этом так:

– Пусть он, думаю, неизвестно какой национальности, пусть родился через сто лет после моих похорон, пусть уже стал наполовину нефилимом, но мужиком все-таки является. По всему заметно. Со сна у него такая эрекция, хоть пудовую гирю вешай. А раз он мужик, то я его обязательно охмурю. Осечки еще ни разу не было. Вижу, идет на сближение. Стали мы по лесу прохаживаться. Но никаких поползновений! Даже пальчиком ко мне не притронется. Может, воспитание такое, думаю. Полезла целоваться. Сама, первая – представляете? Целуется и он, хотя без энтузиазма. Ну и черт с тобой! Я тоже до поцелуйчиков не очень охочая. Пора переходить к основному пункту программы. По шевелюре его глажу, ласкаю – вроде ничего. Возбужден. Прави?ло как чугуном налилось… Ну все, кажется. Да не тут-то было! Затрясся вдруг, как припадочный, и в сторону. Не пойму, что такое. Вроде не импотент, не педик. Я в растерянности. Тогда он мне во всем чистосердечно признается. Задолго до его рождения, значит, врачи выявили какую-то новую болезнь. Название я забыла. Не то аид, не то аидс. Короче, что-то связанное с поражением иммунной системы. Передается только половым путем, через общий шприц и при переливании крови. За полвека эта болезнь выкосила всех проституток, наркоманов и педиков, а потом перекинулась и на честной народ. Никакие лекарства не помогают. А если что стоящее и придумают, то болезнь мигом видоизменяется и еще сильнее свирепствует. Стали тогда все за безопасный секс бороться. И власти, и церковь, и общественность. Без презерватива никуда ни шагу. А если баба вдруг решила ребенка завести, ее искусственно осеменят, как колхозную телку.

– Так, наверное, неинтересно, – задумчиво произнесла Лилечка.

– Еще бы! Но ничего не попишешь. По-другому они уже не могут. И вот почему. Каждому новорожденному каким-то образом воздействуют на психику. В этом их врачи насобачились. Ставят в мозгах что-то вроде барьера. И все! Ни на что из того, что у них считается опасным сексом, ты уже не способен. Вот в такую беду и вляпался мой Эрикс.

– Ну а если… иначе как-то. Вы меня, Вера Ивановна, конечно, понимаете. – Смыков вдруг вспомнил свою полузабытую кубинскую подружку, умевшую доставлять мужчинам наслаждение разными экзотическими способами.

– Понимаю я тебя прекрасно, извращенец! – покосилась на него Верка. – Но только я не школьница и не шкура вокзальная, чтобы такими делами заниматься. Ты мать-природу за дуру не считай. Она все правильно спланировала. Мужику одно дала, бабе другое. Этим хозяйством и нужно пользоваться. Только от этого настоящая страсть бывает. А все другие затеи – суррогат. Их старики придумали, у которых уже на полшестого показывает…

– Строги вы, однако… – здесь Смыкову крыть было нечем.

• Предыдущая
• 34/114
• Следующая