Миры под лезвием секиры - Чадович Николай Трофимович - Страница 57

• Предыдущая
• 57/96
• Следующая

– Годится! – Смыков положил реалы рядом с часами. – А теперь играем. Смотри. Накрываю. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Где?

– Здесь! – кастилец ткнул пальцем в тот стаканчик, с которого все это время глаз не сводил.

– Посмотрим. – Смыков перевернул его. – Угадал! Твоя взяла.

Толпа загудела. Некоторые полезли в кошельки, некоторые побежали к лабазам, где хранился непроданный товар. Люди вокруг Смыкова уже стояли так плотно, словно собрались пообедать им.

– Это хочу! – теперь кастилец нацелился уже на нож.

– Пять реалов.

– Три.

– Ладно, четыре… Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда… Не дыши на меня чесноком, человек хороший. – Смыков сдвинул все стаканчики вместе, и они быстро-быстро закружились в народном танце племени ватусси «поменяйся местами». – Туда-сюда, туда-сюда. Где?

– Здесь! – ответил кастилец гораздо менее уверенно, чем в первый раз.

– Мимо! – Смыков перевернул пустой стаканчик.

– Еще раз хочу!

Вскоре часы вновь перешли к хозяину, а вместе с ними – и все содержимое пресловутой мошны. Кастилец не сразу понял, какая беда с ним приключилась, и еще долго умолял непреклонного Смыкова вернуть деньги, грозясь как небесными, так и земными карами.

Наличие разменной монеты сразу облегчило игру – можно было, затравки ради, периодически допускать мелкие проигрыши. По-крупному он залетел только однажды – засмотрелся на рослую, чрезвычайно пикантную арапку, хладнокровно справлявшую малую нужду прямо возле ворот. (Это же надо иметь такую тонкую талию при всех остальных столь пышных женских снастях!)

Результатом этого краткого восторга было то, что заветный стаканчик с апельсином ускользнул из-под контроля Смыкова, и какой-то чумазый нехристь сгреб в свой пояс чуть ли не полсотни реалов. Впрочем, довольно скоро он вернулся в сопровождении толпы соплеменников, и под их сначала восторженные, а затем негодующие вопли спустил не только весь предыдущий выигрыш, но и двух своих сменных коней в придачу.

Игра то затихала, то вновь оживлялась, и к концу базара карманы Смыкова лопались от монет, а вокруг громоздились мешки овечьей шерсти, рулоны златотканой материи, стопки юфти, гирлянды подков, битая птица, копченая свинина и бурдюки с вином. Какой-то разнесчастный идальго даже проиграл свой клинок – очень хороший, толедской работы, но, к сожалению, не кривой, а потому для Толгая несподручный.

Недовольных осталось предостаточно, но лежащий под рукой у Смыкова пистолет, уже заряженный, сдерживал разгул мстительных страстей. От стражников он откупился ненужным барахлом, степнякам вернул коней, а в ораву калек и нищих, многозначительно пялившихся на него, швырнул пару пригоршней серебра. Опаснее всех были свои же ребята из Отчины, не скрывавшие намерения погреть руки на успехе земляка, но кто-то из них узнал Смыкова. Это сразу охладило пыл корыстолюбцев, ведь где-то рядом должны были ошиваться и другие члены его ватаги. (Пистолет Зяблика и сабля Толгая были достаточно хорошо известны в народе, чтобы кто-то отважился подставить под них свою башку.)

Сверяясь с Веркиным списком, Смыков купил почти все необходимые лекарства для Зяблика, самый кривой из попавшихся на глаза клинков для Толгая, что-то засахаренное и залитое сиропом для Лилечки, новые очки для Цыпфа и вдоволь патронов для себя самого. Не остался без подарка и Артем, которому приглянулся аккордеон, почти такой же, как тот, что остался в квартире Лилечки, только чуть поновее.

У выхода с рынка к ним пристал какой-то одетый в рубище тип, выглядевший так, словно его неоднократно пытались пропустить сквозь мясорубку, вставляя в шнек то головой, то ногами, то задницей. Самым невероятным образом прихрамывая, горбясь до самой земли, выворачивая кривую шею и подергиваясь в такт одному ему слышимой зажигательной мелодии, калека затараторил на пиджике:

– Благородные господа, купите снадобье, помогающее от самых жестоких ран. Единственное, чего оно не может, так это оживить мертвеца. Только благодаря ему я остался жить на этом свете! Полюбуйтесь!

Задрав свои живописные лохмотья, он продемонстрировал тело, имевшее вид одного сплошного, долго и неравномерно заживавшего шрама.

– Выглядит убедительно, – сказал Артем.

– Я на собаках еще не такое видал, – буркнул недоверчивый Смыков.

– Не верите? – не унимался калека. – Сомневаетесь? Тогда возьмите щепотку даром. А когда убедитесь в моей правоте, приходите за остальным, – он протянул бархатный мешочек, крохотный, как деталь кукольного туалета.

– И сколько же вы, братец мой, за это снадобье просите? – поинтересовался Смыков.

– Все, что у вас есть, благородный господин! – он бесцеремонно ухватил Смыкова за брючный карман. – Все, до последней монеты.

– А по физиономии не хотите? – поинтересовался Смыков.

– А вы не хотите, чтобы благодаря вашей скупости умер лучший друг? – парировал калека.

– Откуда вы это взяли? – насторожился Смыков.

– Иначе зачем бы вы покупали столько дорогих и бесполезных лекарств?

– Ладно, после поговорим. – Смыков локтем отпихнул приставалу.

– Меня зовут Гильермо, благородный господин. Гильермо Кривые Кости. Меня тут каждый знает. – Калека резко свернул в сторону и сразу затерялся в толпе.

– Эй, а как ваше снадобье принимать? – крикнул вслед ему Смыков.

– Внутрь, благородный господин, внутрь, – донеслось сквозь разноголосый базарный гул.

За время их отсутствия состояние Зяблика ухудшилось. Он очнулся, маялся болью и беспрерывно постанывал, как человек, вздернутый на дыбу. Мрачный Толгай беспомощно топтался поблизости, а Верка время от времени стряхивала слезинку с уголка глаза.

– Интоксикация начинается, – сообщила она. – Уже моча черная пошла. Боюсь, почки не выдержат. Вы все достали, что я просила?

– Сама смотри, – Смыков передал ей пакет с лекарствами. – На взвод солдат должно хватить.

– Если их от поноса да насморка лечить… – Верка быстро рассортировала лекарства. – Хотелось бы, чтобы это помогло. Только я не представляю, как у него кожа на подошвах зарубцуется. Там же все до костей сожжено.

– А мы раздобыли универсальное лекарство, – сказал Артем. – Лечит любые раны, кроме заведомо смертельных.

Снадобье, полученное от калеки, при ближайшем рассмотрении оказалось бурым порошком с довольно неприятным запахом. Попадались в нем какие-то соринки, зернышки и даже крылышки насекомых.

– Из тараканов натолкли, – скривился Смыков.

– Вы считаете, что это должно помочь? – Верка подняла на Артема грустные глаза.

– Хуже, во всяком случае, не будет. Человек, который предложил нам это средство, лично у меня вызывает доверие.

– Удивляюсь вам, – сказал Смыков. – Опытный, хм… человек, а доверяете первому попавшемуся шарлатану.

– Потому и доверяю, что опытный, – ответил Артем доброжелательно. – Вы обратили внимание, какую форму имела его грудная клетка, особенно с левой стороны? Насколько я разбираюсь в медицине, в свое время он получил жесточайшую травму грудины. Вряд ли при этом уцелела хоть одна кость. Такие раны смертельные, ведь переломанные ребра протыкают легкие и даже сердце. Этот человек должен быть мертв не на сто, а на сто пятьдесят процентов.

– У травм и ожогов разная патология, – сказала Верка. – Но давайте попробуем…

Порошок высыпали Зяблику в рот и дали запить вином. После этого Верка занялась уколами и перевязками, Толгай – испытанием новой сабли, Лилечка – аккордеоном, а Смыков, Цыпф и Артем обсуждением ближайших планов.

Почти сразу определилась дилемма: или на всех парах нестись в Отчину, надеясь если не на эффективное лечение, то на помощь родных стен, или оставаться на месте, дожидаясь действия неведомого снадобья.

– Дайте вспомнить… – Артем наморщил лоб. – Есть ли у вас что-либо похожее на заведения, которые раньше назывались ожоговыми центрами?

– Куда там! – махнул рукой Смыков. – У нас, считайте, и больниц не осталось.

– А как же люди лечатся?

• Предыдущая
• 57/96
• Следующая