Миры под лезвием секиры - Чадович Николай Трофимович - Страница 80
- Предыдущая
- 80/96
- Следующая
Воровато оглянувшись по сторонам – хотя шла забирать свое, не чужое, – Верка нырнула в хижину.
Внутри стоял тяжелый, нежилой запах – запах запустения и смерти. Прокисшее в горшках молоко уже покрылось пушистой плесенью. В углу на грязной циновке лежала мертвая девочка лет десяти, на лице которой мухи уже справили свои незамысловатые брачные обряды.
В изголовье трупа стоял искомый чемоданчик, отличавшийся от всего того, что окружало его здесь, примерно так же, как мельхиоровая вилка отличается от деревянных палочек для еды. Хозяева, не справившиеся с замками, просто вспороли бок чемоданчика.
Скрюченные пальцы покойницы еще сжимали тускло поблескивающую палочку термометра. Вокруг были разбросаны всякие забавные штучки: стеклянные флакончики, баночки, тюбики, склянки, шприцы и пакетики. До самых последних минут девочка играла с предметами, которые могли бы спасти ее.
Верка запихала все это добро обратно в чемоданчик и поспешила к хижине Ингбо, где уже парил невидимый для человеческого взгляда Бог смерти, войны, молнии и грабежа Шонго, уводивший души умерших в свои владения.
Там она раздула очаг, поставила на него горшок с водой и приступила к инвентаризации своих сокровищ. На дне чемоданчика оказалось немало битого стекла, рассыпанных порошков и рваных бинтов, но ампулы с противодифтерийной сывороткой и антибиотиками, к счастью, уцелели.
Дальнейшие Веркины манипуляции напоминали со стороны жуткий магический обряд: в кипятке варятся какие-то загадочные побрякушки, затем превращающиеся в огромного бескрылого и безногого комара с прозрачным брюхом и длинным тонким жалом; это жало пьет бесцветную жидкость из стеклянных сосудов, плюется ею, а потом жадно вонзается в ягодицу почти уже неживого ребенка.
– Зачем ты это сделала? – равнодушно спросил Ингбо, уже приготовивший кусок домотканой материи, в которую полагалось завернуть мертвое тело сына.
– Я колдунья, – ответила Верка, дабы не пускаться в подробные разъяснения.
Когда они ложились спать, маленький Килембе еще жил. Верка несколько раз вставала к нему – колола сыворотку, пенициллин, атропин. От шума кипящей воды и позвякивания вскрываемых ампул супруги Ингбо просыпались и испуганно пялились на бледнолицую колдунью.
На третий день лечения Килембе сел, попросил горячего молока, а потом нараспев произнес фразу, суть которой ему никогда не суждено было понять: «В лесу родилась елочка, в лесу она росла…»
Ингбо на карачках подполз к Верке и потерся носом о ее щиколотку. Затем то же самое проделала его тучная жена. Это означало, что оба они признают над собой полную власть великой колдуньи и просят ее не гневаться за прошлое.
Через полчаса слух о чудесном исцелении Килембе, возле которого уже незримо витала тень беспощадного Шонго, облетела всю деревню. Когда изнывающая от безделья Верка выходила прогуляться (теперь она была отстранена от любой черной работы), попадавшиеся на ее пути африканцы прикрывали свои лица локтем и подобострастно кланялись. Встретиться взглядом с колдуном или колдуньей здесь считалось такой же плохой приметой, как и наступить на хвост спящему льву.
Особенно сильно переменилась Веркина жизнь после того, как однажды ее пригласили на аудиенцию к вождю. К тому времени он стал уже обладателем сразу двух белых женщин, заплатив колдуну за продавщицу дюжину самых толстых африканок из своего гарема, целое стадо коров и множество другого менее ценного скарба.
Резиденция вождя отличалась от хижины Ингбо примерно так же, как волчье логово отличается от барсучей норы – и там и тут одинаково грязно, везде царит полнейшая антисанитария, зато совсем другие масштабы. Домочадцы вождя – жены, дети, прислужники и прихлебатели, – узнав о приближении колдуньи, бросились вон и попрятались кто где.
Вождь возлежал в гамаке, накрытый до самого подбородка шкурой леопарда. Кроме них двоих, в доме находились только презабавная ручная обезьянка да всякая мелкая живность, вроде мух и сколопендр.
Седовласый патриарх спросил шепотом:
– Великая колдунья понимает язык настоящих людей?
(Именно так и не иначе именовали себя эти дикари.)
– Да, – ответила Верка.
– Великая колдунья умеет лечить от дурных болезней?
– Смотря от каких…
Вождь понял ее слова буквально и, буркнув: «Тогда смотри», – откинул шкуру.
Болезнь у него действительно была дурная. Только в высшей степени мужественный человек, не раз в одиночку ходивший на льва, отважился бы продемонстрировать ее симптомы незнакомой женщине.
– Нда-а… – только и сказала Верка, пораженная не столько плачевным состоянием, сколько завидными размерами пострадавшей части тела.
– Великая колдунья спасет меня? – с надеждой спросил вождь. Его не единожды терзали звери, кусали змеи и уродовали враги, но еще никогда он не ощущал себя так скверно.
– Попробую, – сказала Верка, а сама подумала: «Хорошо, если это всего лишь свежая гонорея, а вдруг – сифилис?»
– Облегчи мои страдания, и тогда я стану прахом у твоих ног, – вождь вновь натянул на свое тело леопардовую шкуру.
– Прежде чем приступить к лечению, я хочу наедине поговорить с твоими белыми женами.
– Твое слово так же свято в этом доме, как и мое, – кивнул вождь.
Верка вывела обеих рубенсовских красавиц за ворота деревни и, окинув их презрительным взглядом, спросила:
– А ну признавайтесь, подружки, кто дедушку трипперком наградил?
В тот же момент бухгалтерша вцепилась в лохмы продавщицы и завизжала:
– Ах ты, курва подзаборная! Мало ты дома блядовала? Еще и сюда заразу принесла?
– Врешь, сука! Я женщина чистая! У меня санитарная книжка имеется. Это тебя все кому не лень драли! – Продавщица была не лыком шита и на каждый удар отвечала двумя, а на каждое бранное слово – целой дюжиной.
– Проститутка!
– Вафлистка!
– Полмагазина проебла!
– А ты весь совхоз!
– Глаза выцарапаю!
– А я тебе язык вырву!
– На, получай!
– А ты обратно!
Вдоволь налюбовавшись на этот поединок, сочетавший элементы кетча, тайского бокса и сумо, Верка растолкала землячек в разные стороны. Ее чувство мести было удовлетворено.
– Ну вот так, дорогие мои, – сказала она затем тоном, не терпящим возражений. – Валите ровненько домой и молитесь, чтоб по пути на льва или крокодила не нарваться. Назад вас не пустят, уж об этом я позабочусь. Как в родную сторону притопаете, обращайтесь в кожно-венерический диспансер, к доктору Буракову Ивану Антоновичу. Только подмойтесь сначала. Лечиться самостоятельно не советую. Привет там от меня всем передавайте.
– А может, Верочка, ты нас сама подлечишь? – заискивающе сказала продавщица. – Уж больно страшно одним через эту Африку топать. Мы в долгу не останемся. Правда, Клава?
– Ага, – шмыгая разбитым носом, кивнула ее подруга по несчастью.
– Как же, стану я на вас дефицитные лекарства переводить! – подбоченилась Верка. – Для таких, как вы, мне только мышьяка не жалко.
Толстухи живо переглянулись, и одного этого взгляда хватило им, чтобы заключить между собой злодейский союз. Бухгалтерша стала заходить Верке за спину, а продавщица наступать с фронта.
– Вот мы тебя сейчас, дрянь худосочная, научим культурному обращению…
– Брысь отсюда, пока я дедушке не сказала, что вы его нарочно этой хворобой заразили. Считаю до трех. Раз, два, два с половиной…
Продолжать счет дальше не имело смысла. Обе паразитки решили не искушать судьбу. Гнев вождя был страшнее львов и крокодилов, а главное – неотвратимее.
Перед тем как приступить к лечению, Верка объяснила вождю, что Боги наказали его этой болезнью за сожительство со злыми белыми ведьмами, которые в настоящий момент уже находятся на пути домой.
Вождь одобрил ее решение, даже о потраченном впустую имуществе не вспомнил.
Еще Верка поинтересовалась, могла ли дурная болезнь перейти на кого-нибудь из африканок. Вождь с запоздалым раскаянием признался, что, однажды познав сладостные ласки новых жен, на соплеменниц даже смотреть не мог, не говоря уже об интимных отношениях.
- Предыдущая
- 80/96
- Следующая
