Миры под лезвием секиры - Чадович Николай Трофимович - Страница 83

• Предыдущая
• 83/96
• Следующая

Голоса раздавались совсем рядом, и Верка вдруг осознала, что не понимает слов языка, еще недавно считавшегося родным, да и не хочет понимать таких слов:

– В пузо ей ткни, в пузо…

– А куда я ей, мать твою, тыкаю? Во наела мозоль! До потрохов не добраться…

– Пацана добей, зачем ему мучиться… А девка, думаю, пригодится… Справная, хоть и черножопая… Гони ее к воротам.

– Я бы ее и сам обработал…

– Времени нет.

– Я быстро… За щеку дам…

– Смотри, еще откусит.

– Пусть только попробует! Наизнанку выверну…

Но еще страшнее этих слов были сопровождающие их звуки: задавленный стон, булькающий хрип, резко оборвавшийся вскрик, тонкий, подвывающий плач, тоже резко оборвавшийся, глухие, с коротким треском удары, словно там вспарывают подушки.

Наконец в соседней хижине наступила мертвенная тишина, и шаги стали приближаться. Сорванная штыком циновка отлетела в сторону, и в дверной проем просунулся автоматный ствол.

– Есть кто? – заорали снаружи. – Отзовись, а не то стрельну.

Верка с великим трудом, словно и не говорила, а свинцовую дробь языком ворочала, ответила:

– Не стрелять, тут только женщины и дети!

– Во! – удивился человек с автоматом. – Что-то слышится родное…

Не отнимая оружие от плеча, он осторожно переступил порог хижины – вовсе не демон смерти, а неприметный, колхозного вида мужичишка, весь перемазанный копотью и кровью. Таких, как он, Верка встречала на своем недолгом жизненном пути сотни: сторожей, грузчиков, шоферюг – никто никогда из этой породы выше не поднимался, разве что после революции в комбедах заседал, – и было тошно сознавать, что, возможно, именно такой вахлак лишил жизни ее сильного и красивого мужа.

Сзади, немного поотстав, шел второй, помоложе, неряшливо заросший жидкими светлыми волосами. В одной руке он нес канистру, от которой попахивало бензином, а другой на ходу застегивал штаны. Не расслышав Веркиных слов, он недовольно буркнул в спину напарника:

– Давай покороче тут… Вон уже все назад идут.

– Я тут, понимаешь, землячку обнаружил, – этот окурок присел перед Веркой на корточки. – Ну что, сестричка, досталось тебе? Не заездили негритосы?

Верка едва сдержалась, чтобы не плюнуть в ненавистную рожу, стертую, как подошва старого башмака. Нет, нельзя этого делать, надо терпеть – ведь рядом часто-часто дышит Килембе, а внутри у нее самой, в такт собственному надорванному сердцу, бьется другое, крохотное, как у ласточки. Надо терпеть! За всех нас когда-нибудь отомстит сын Мбори, потому что только сыновья могут рождаться в столь страшную и безнадежную годину.

– Выходи! – этот чувырло, этот позор рода человеческого посмел дернуть ее за руку. – Совсем ополоумела от радости… Ай! – взвыл он, укушенный Килембе за мякоть ладони. – Ах ты, звереныш!

– Не трогайте нас. Прошу. – Верка говорила короткими, рублеными фразами, словно выплевывала их. – Очень прошу. Эти люди спасли меня. Я обязана им. Очень обязана.

Человек, на котором сейчас была сосредоточена вся ее ненависть, повернул голову к двери.

– Слушай, помоги, – позвал он. – У девки совсем шарики за ролики заехали. Ничего не соображает.

Вдвоем они стали выкручивать брыкающейся Верке руки, но ей на помощь снова пришел Килембе – на этот раз взвыл уже патлатый сопляк.

– Бляха-муха! За ногу цапнул! Да я его сейчас по стенке размажу!

Он отступил назад, опрокинув сразу забулькавшую канистру, сорвал с плеча автомат и ткнул прикладом в головку Килембе, но проворный, как белка, малыш увернулся.

– Не надо-о! – заорала Верка. – Это мой ребенок. Не надо-о!

– Ври, да не завирайся, – тот из подонков, который был постарше, старался зажать ей рот твердой ладонью, пахнущей махоркой и сгоревшим порохом. – Ему же года четыре на глаз. Как ты такого здорового родила? Через жопу?

Килембе откатился к противоположной стене, вскочил и, вытянув руки по швам, загорланил, безбожно коверкая слова:

– Кончай этот хор Пятницкого! – Ублюдок, державший Верку, уже почти вытолкнул ее за порог. – Во, нарвались на приключения!

Бешеным лаем зашелся автомат, и внутри сразу полыхнуло, словно спичку поднесли к струе газа. Патлатый, с опаленными бровями и ресницами, еле успел выскочить из хижины.

– Кто стрелял? – донеслось со стороны ворот. – Вот я вас, разгильдяев! Сказано ведь было, беречь патроны!

Пламя столбом прорвалось сквозь непрочную крышу и завилось багровым жгутом, вокруг которого кружился жирный пепел. В хижине Ингбо было чему гореть – в последнее время Верка подкинула своим бывшим хозяевам немало добротных вещей…

Ее почти волоком дотащили до ворот и впихнули в толпу тех, кто должен был прямо сейчас возвращаться на родину. Верка оказалась в одной компании с женщинами, побывавшими в африканском плену и легкоранеными. Караван с тяжелоранеными и добычей уже ушел, а основные силы отряда готовились двинуться дальше в саванну.

Верка шла босая, растрепанная, с остановившимся взглядом. Можно было подумать, что это она не из плена домой возвращается, а совсем наоборот. Патлатый недоносок, которого начальство отрядило сопровождать женщин и раненых до реки, сочувственно поглядывал на нее со стороны и даже пробовал завязать разговор.

– Ну как, отошла уже? – спрашивал он.

– Ага, – кивала Верка. – Отошла. Все нормально.

– И зачем было так орать? Испугалась, наверное?

– Ага. Испугалась. Чуть в штаны не наложила.

– А я тебя знаю. Ты в районной больнице на «скорой» работала. С тобой один мой знакомый гулял. Венька Быстрый. Помнишь?

– Ага. Не помню. Мало ли с кем я гуляла.

Исчерпав запас красноречия, патлатый немного поотстал, но потом опять начал приставать с расспросами, в которых ясно сквозила цель познакомиться с Веркой поближе. Видимо, пресловутый Венька Быстрый рассказал своему приятелю немало лестного о ней.

Первый раз Верка позволила себе обернуться, когда все они расположились на отдых вблизи высыхающего озерца, берега которого были превращены тысячами копыт в непролазную грязь. В той стороне, где за горизонтом осталась деревня, стоял столб дыма, вернее, сразу три, сливавшиеся на приличной высоте в единое целое. Значит, погибла не только деревня Мбори, но и две соседние, поменьше.

Несколько десятков антилоп и стадо газелей с большой неохотой уступило место у воды людям. Никак не прореагировал на появление двуногих только бегемот, умиравший посреди озерца, да стая аистов-марабу, понуро ожидавших его кончины.

Женщины, в спешке покинувшие свое жилье, ничего не успели захватить с собой, и сейчас легкораненые угощали их, чем могли. Завязывался незамысловатый походный флирт.

Патлатый, уже считавший себя чем-то вроде Веркиного покровителя, протянул ей свою фляжку.

– На, хлебни спиртяги.

– Не могу, – покачала головой Верка.

– Почему?

– Врачи запрещают. Недавно только вылечилась.

– Юморная ты девка! – Патлатый отхлебнул сам и рукавом вытер выступившую слезу. – Ох, люблю я таких!

– Так в чем же дело? – Верка заставила себя ухмыльнуться.

Патлатый слегка растерялся от столь недвусмысленного намека, однако новый глоток спирта добавил ему смелости.

– Так это самое… Может, прогуляемся? – вкрадчиво предложил он.

– Ага. Прогуляемся. Запросто.

Небритый, нестриженый да вдобавок еще и давно не мытый кавалер галантно предложил Верке ручку, но та встала сама, даже не встала, а вскинулась, как распрямившаяся пружина. Внутри у нее была огромная, опасная пустота, можно даже сказать, бездна, в которую бесследно канули все дурацкие предрассудки, вроде норм человеческой морали и Божьих заповедей.

Покинув берег озерца, они направились к маячившей невдалеке рощице низкорослых акаций, по случаю засухи уже сбросивших листву. Патлатый шел впереди, выбирая дорогу, а Верка с садистским любопытством наблюдала за ним – ведь не каждый день можно увидеть человека, столь старательно отыскивающего место для собственной могилы.

• Предыдущая
• 83/96
• Следующая