Особый отдел и пепел ковчега - Чадович Николай Трофимович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/82
• Следующая

– Не отчаивайся. – В голосе Кондакова появились отеческие интонации. – Беготня и стрельба – это для кино. И то для самого лажового. Суть нашей работы – умение разговаривать с людьми. Чтобы любой мазурик даже против собственной воли всю свою подноготную тебе выложил. Остальное, в том числе и стрельба, – второстепенное. Желательно, чтобы её вообще не было… Иди отведай моего фирменного салатика. Пальчики оближешь.

– Добавь туда чеснока, перца и уксуса, – шурша бумажкой, распорядился Ваня.

– Да ты сначала попробуй! Зачем добро зря портить…

– Делай, что тебе говорят, валенок сибирский… – К счастью, рёв спускаемой воды заглушил остальные эпитеты, которыми Ваня щедро одаривал Кондакова.

– Ничего не поделаешь, – пожал плечами Цимбаларь. – Пьянство – это добровольное сумасшествие.

– Чья бы корова мычала… – негромко проронила Людочка.

К вдове Кондаков заявился в форменном кителе без погон, но с десятью рядами орденских планок на груди (все эти регалии он приобрёл в переходе станции метро «Арбатская»).

За пять лет, прошедших после смерти мужа, Сопеева сменила генеральские хоромы на скромную двухкомнатную квартирку в Зябликове. Оставалось неясным, куда она девала разницу в цене, по самым приблизительным подсчётам весьма значительную. Впрочем, этот вопрос прояснился сразу после того, как Кондаков вошёл в прихожую, сплошь заставленную пустыми бутылками, причём не только винными.

Вдова, приземистая и массивная, словно бронетранспортёр, да ещё с лохмами, крашенными в пегие маскировочные цвета, очень соответствовала казарменному духу, незримо витавшему в тесных комнатёнках, обставленных с солдатской скудностью. Если тут и могла идти речь о счастье, то лишь о таком, которое доступно любому совершеннолетнему гражданину, имеющему в кармане лишнюю сотню.

Нельзя сказать, чтобы вдова изнывала от тоски. На кухне грыз воблу мужчина цветущего вида, годившийся хозяйке даже не в сыновья, а скорее во внуки. Его покатые обнажённые плечи украшали церковные купола, утопающие в сизом тумане, различные образцы холодного оружия и женские головки, печально взирающие в пространство.

– Я из совета ветеранов, – предъявив удостоверение, подлинное почти на девяносто процентов, представился Кондаков. – По согласованию с военкоматом собираю материалы о наших славных полководцах, проживающих в Южном административном округе.

– Дай-ка сюда! – Отерев руки о подол, Сопеева взяла удостоверение и, близоруко щурясь, прочитала: – «Подполковник милиции в отставке Кондаков Пётр Фомич…» А при чём тут милиция? Мой благоверный в бронетанковых войсках лямку тянул.

– Не только, – вежливо возразил Кондаков. – По сведениям военкомата, свою службу он начинал в кадрах МГБ, это, по-нынешнему говоря, ФСБ. И не где-нибудь в колымских лагерях, а на весьма важном правительственном объекте.

– Глупости! – отрезала вдова. – Он с сорок первого года на передовой и никогда с госбезопасностью не связывался, пусть им чирей на заднице вскочит.

– Ты, батя, что-то спутал. – Татуированный друг дома вытащил из-под стола початую бутылку водки. – Зачем бросать тень на фронтовика, грудью защищавшего страну?

– Ну что же, настаивать не буду, – демонстративно игнорируя вдовушкиного бойфренда, сказал Кондаков. – У каждого человека могут быть свои маленькие тайны… да и большие тоже. Вы с какого года в браке состоите?

– С шестидесятого. Ему тогда уже за сорок перевалило, а мне едва восемнадцать стукнуло. От женихов отбоя не было! – Сопеева мечтательно закатила глазки, истинный цвет которых мог распознать разве что врач-окулист. – Молодо-зелено… Вот и вскружил мне голову душка-военный. Эй, Кузя, наливай, выпьем за былое!

– И за грядущее, – многозначительно произнёс безотказный Кузя, на пальцах которого было выколото совсем другое имя – «Федя».

Хозяйка и её приятель со смаком выпили. Кондаков, решивший терпеть это позорище до конца, отвернулся якобы для того, чтобы щелчком сбросить в раковину таракана, с осуждением наблюдавшего за всем происходившим на кухне. Дождавшись, когда парочка плотно закусит, он поинтересовался:

– А где служил ваш муж?

– Да везде, – выколачивая из мозговой косточки содержимое, ответила Сопеева. – Ты лучше спроси, где он не служил… Были времена, когда я его от силы десять дней в году видела. Уж и не знаю, когда он детей успел настрогать. Одного чёрненького, а другого беленького…

Вдова заржала, и Кузя-Федя немедленно поддержал её. На радостях выпили за тех, кто всегда любит и ждёт. Кондаков, бесстрастный, как удав, продолжал свои расспросы:

– Когда генерал Сопеев вышел на пенсию?

– Да как Андропов помер, сразу и вышел… Не хочу, говорит, мыкаться. Теперь не служба будет, а одно позорище. Как в воду глядел, бедолага. – Вдова на минутку пригорюнилась, а затем с остервенением навалилась на неподатливую кость.

– Наверное, проводили с почётом?

– Если бы! Как паршивую собаку выгнали. Ни подарков, ни банкета. Хорошо ещё, что пенсию оставили…

– А почему?

– По кочану! Такие уж наши порядки. Если в стране бардак, то в армии и подавно… Кто тянет, на том и везут. А надорвался – ступай на живодёрню. Разве тебе за правду не пришлось страдать?

– Как-то, знаете, обошлось…

– Пресмыкался, значит. Или просто повезло.

– Кстати, о везении… – Кондаков не преминул воспользоваться зацепкой, которую ему совершенно случайно предоставила Сопеева. – Как с этим делом было у вашего мужа?

– С везением? – Она опять расхохоталась, но на сей раз саркастически. – Примерно как у Деда Мороза с эрекцией. Проще говоря, никак. Полжизни покупал облигации госзайма, а не выиграл ни копейки… Пять шагов сделает, обязательно споткнётся. Даже трезвый. Честно сказать, ему только со мной повезло. Такую деваху задарма отхватил! Красивую, здоровую, толковую, покладистую. – Для большей убедительности Сопеева передёрнула плечами, для которых даже воловье ярмо было бы не в тягость.

– Это точно! – охотно подтвердил Кузя-Федя. – Таких женщин ещё поискать надо…

Однако Кондакова эти интимные тонкости не занимали. Его интересовал исключительно покойный генерал.

– Но ведь ваш муж достиг весьма высоких чинов, – ненатурально удивился он. – Как же тут обо-шлось без везения?

– Пахал, словно ломовая лошадь, вот и достиг. Так сказать, потом и кровью… А если бы везло, маршалом стал, как дружок его, Степан Востроухов. Вот уж кому действительно везло! Причём на всех фронтах сразу. – Она почему-то взвесила на ладони свои дынеобразные груди. – И на служебном, и на женском, и на игорном… Очень бильярд уважал. Ночи напролёт мог шары гонять и большие деньги на этом имел. Даже баб на бильярдном столе скоблил. Говорил, что его зелёное сукно возбуждает.

– А разве маршал Востроухов жив? – удивился Кондаков, нередко слышавший эту фамилию в самых различных сферах.

– Уже нет. Тоже дуба врезал. Только с официальными почестями и с некрологами во всех газетах. В каком-то городишке даже улицу его именем назвали.

– Жаль… В смысле жаль, что умер. Хотя на учёте в нашем военкомате он не состоял… Вернёмся к генералу Сопееву. Вы не знаете, хранил ли он у себя какие-нибудь боевые реликвии? Например, фляжку. Или портсигар. Фронтовики чаще всего люди сентиментальные.

– Что-то не припомню. Когда мы жить стали, всё его офицерское имущество в вещмешке умещалось. За исключением, правда, шинели и хромовых сапог… Мамка как этот вещмешок увидала, сразу заплакала. Дескать, за кого ты, дочушка, идёшь! Эх, не послушалась я её тогда…

Но отделаться от Кондакова было не так-то просто. Изобразив на лице некоторое подобие сочувствия, он спросил:

– После смерти военнослужащего, тем более высокопоставленного, должны остаться ордена, медали, знаки отличия, почётное оружие. Можно ли на них взглянуть? Уникальные экземпляры я готов приобрести для нашего музея. Естественно, по рыночной цене.

– Опоздал, батя, – осклабился Кузя-Федя. – Мы всё это богатство в Оружейную палату Кремля сдали. Даром. Даже расписочку не потребовали. Пусть внуки и правнуки любуются наградами, которые их деды завоевали собственной кровью.

• Предыдущая
• 14/82
• Следующая