Щепки плахи, осколки секиры - Чадович Николай Трофимович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/98
- Следующая
Для Левки наступил решающий момент. Какая бы карта сейчас ни выпала – трефовая дама или пиковый валет, – они интересовали его в равной степени. Однако пауза почему-то затягивалась. Тот, чей сон проецировался теперь в зримой реальности, явно боялся узнать приговор судьбы. Наконец колода шевельнулась, и из нее медленно-медленно стали выползать сразу две карты. Шли они с натугой, короткими рывками, словно не по глянцевому картону скользили, а по наждачной бумаге.
Сгорающий от нетерпения Лева уже хотел собственными руками помочь столь мучительному процессу, но в этот момент колода рассыпалась, словно подхваченная порывом бури. Каждая из карт превратилась в лиловую стрекозу, а те, в свою очередь, завели бешеный хоровод, совсем как летучие мыши в Вальпургиеву ночь.
Для утомленного и разочарованного Цыпфа это оказалось последней каплей, переполнившей довольно-таки объемную чашу его терпения. Он уткнулся лицом в сгиб локтя, плотно зажмурил глаза и вдобавок еще натянул на голову чью-то куртку (ее хозяин недовольно забубнил и заворочался во сне).
Отрубился Левка мгновенно, как будто бы его кувалдой по башке долбанули, и почивал без всяких сновидений до того самого момента, когда его принялись трясти, толкать и щекотать сразу несколько рук.
Как ни странно, но Лева проснулся под крышей, окруженный не только всеми членами ватаги, но и четырьмя стенами – не прозрачными, а вполне реальными. Помещение, в котором он сейчас находился, отличалось своеобразным казенным уютом, свойственным местам принудительного проживания: казармам, тюрьмам, приютам. В изголовье железных двухъярусных кроватей висели самодельные салфетки, иконки и вырезанные из журналов портреты кинозвезд, преимущественно женского пола. Единственное окно представляло собой глубокую нишу, резко сужающуюся к горловине. Контакту с внешним миром препятствовала внушительного вида решетка, стальная сетка-рабица, переплетенная вдобавок проводами сигнализации, и жестяной намордник. Зато дверь отсутствовала, и через пустой проем открывался вид на опостылевшие просторы Синьки.
Кроме кроватей, в комнате имелось немало других вещей, весьма полезных в повседневной жизни, от которых за время своих скитаний ватага успела отвыкнуть. Были здесь деревянные табуретки, способные выдержать слона, и тумбочки, сработанные не менее основательно, был длинный дощатый стол, уставленный мятыми алюминиевыми мисками и кружками, была целая куча ложек, сточенных многолетним выскребыванием посуды, была даже ржавая жестяная раковина с краном, из которого, правда, ничего не текло.
Стены украшали аляповатые плакаты, разъясняющие ответственность за нарушение внутреннего распорядка в местах заключения, призывающие выйти на свободу досрочно и с чистой совестью, а также скрупулезно перечисляющие положенные зекам по норме продукты питания, включая соль и специи.
– Да это никак тюрьма! – оглядевшись по сторонам, растерянно произнес Цыпф.
– Ну ты что! – горячо возразил Зяблик, уже занявший угловую койку. – По сравнению с тюрьмой это курорт. Хочешь верь, хочешь не верь, но я именно в этом кичмане целый год парился. Назывался он следственным изолятором номер один областного управления внутренних дел. А попросту «Максимка», потому-что располагался на улице имени великого пролетарского писателя Максима Горького. Вот тут на койке даже мои инициалы остались. Можете проверить. Вопросы есть? У меня их, например, вагон и маленькая тележка.
– Братцы, ну объясните мне, каким образом здесь мог появиться следственный изолятор? – взмолился Смыков, успевший не только завалиться на койку, но и разуться, как у себя дома. – А почему не гостиница или, скажем, баня с парилкой?
– Намек на то, что вся вселенная – тюрьма, а мы по жизни – арестанты, – подала голос Верка.
– То, что сейчас произошло, вполне объяснимо, – сказал Эрикс, с интересом изучавший медленно подбирающегося к нему клопа. – Мы получили от хозяев подарок. Почему тюрьму, а не гостиницу, это уже совсем другой разговор. В фольклоре обитателей Синьки подобные вещи называются «призом». Заслужить его могут только особо отличившиеся лица. Хотя, честно сказать, критерии, согласно которым присуждается приз, весьма туманны, если не сказать больше.
– Ничего тут нет туманного, – возразил Смыков. – Ясно, как Божий день, что нас наградили за разгром банды.
– Скорее всего, вы правы, – кивнул Эрикс. – Это единственное, в чем мы отличились… Хотя, честно говоря, я ожидал от хозяев совсем другой реакции.
– Все мы вздрючки ожидали. – Зяблик задымил самокруткой. – А получилось наоборот. Видно, эта рвань и хозяевам осточертела… У нас, кстати, в зоне был похожий случай. Один блатной просто заколебал всех. Покоя от него ни днем, ни ночью не было. Чуть что – хватается за перо. Резанет кого-нибудь – и в штрафняк. А выйдет, опять за свое. Делового из себя корчил. Вот мы терпели, терпели, а когда он одного хорошего мужика порезал, татарина-сапожника, пришел нашему терпению конец. Сговорились мы и устроили этому гаду темную. Правда, малость перестарались. Откинулся он. В чем там причина была, теперь сказать трудно. Не то он носком подавился, который мы ему в глотку запихали, не то височная кость слабой оказалась. Забрали его, проклятого, на вскрытие. Мы все притихли, как домовые перед пожаром. Убийство в зоне – это вам не хаханьки. Выездная сессия на полную катушку дает, и срока тогда не поглощаются, а суммируются. Имел червонец, еще полтора получишь. Однако неделя прошла, все спокойно. Потом – бац! – двоих наших досрочно освобождают. Да еще самых отпетых. Остальным послабление в режиме, расконвоирование и другие блага. А все дело в том, как я понимаю, что этот урка покойный администрации еще больше насолил, чем нам, грешным.
– Ну, хорошо, с этим, положим, все ясно. – Смыков одной ногой почесал другую. – Приз мы честно заработали, хотя если по справедливости, то его нужно пополам с Барсиком разделить… Но почему нам достался именно такой приз? Что это – издевка? Или предупреждение?
– Постойте, постойте… – Цыпф уставился на босые ступни Смыкова. – Где-то я их уже видел… И совсем недавно… Признавайтесь, в вашем служебном кабинете был диван под инвентарным номером ноль восемьдесят два?
Смыков, не ощущавший в этом вполне невинном вопросе никакого подвоха, отпираться не стал. Даже по прошествии многих лет он прекрасно помнил тот старый диван, доставшийся в наследство от расформированного еще в пятидесятые годы райотдела МГБ. Смущало Смыкова только одно – откуда про этот диван мог прослышать Цыпф.
Пришлось Леве во всех подробностях пересказать интимную сцену, свидетелем которой он был совсем недавно. Под давлением неопровержимых фактов Смыкову не осталось ничего другого, как сознаться. На противозаконную половую связь его якобы спровоцировала подследственная, проходившая по делу о спекуляции копченой колбасой. Часть этой колбасы, изъятой в качестве вещественного доказательства, Смыков с друзьями успел съесть, и сей прискорбный факт ставил его как бы в моральную зависимость от бедовой торговки. Именно поэтому он не смог отказать женщине, которой грозила длительная изоляция от мужского общества. Кончилось это весьма печально. Грозные слова о храме закона, превращенном в блудилище, произнес районный прокурор, имевший дурную привычку врываться к следователям без стука.
Дело о колбасе у Смыкова отобрали, недостаток вещдоков он возместил из собственного кармана, а очередное офицерское звание получил немного позже, чем это было положено.
– И вы понимаете, что тут самое интересное, – сказал Смыков в заключение. – Мне ночью как раз этот эпизод приснился. Просто совпадение какое-то.
– Никакое не совпадение, – возразил Цыпф. – Я все это видел собственными глазами наяву. Диван, и сейф, и ваши босые ноги, и ту женщину. Ее, правда, только со спины. Если бы захотел, мог бы вас за пятку пощекотать.
Затем Цыпф перешел к описанию других картин, наблюдавшихся им в то время, пока ватага дрыхла без задних ног.
Первый овеществленный сон, в котором фигурировали цветущее дерево и странным образом преобразившаяся Лилечка, принадлежал, безусловно, самому Цыпфу. Толком объяснить его никто не смог, но все сходились на том, что сон оборвался насильственным образом, своего логического завершения не имеет и в силу этого должен считаться таким же вздором, как, к примеру, прерванный на самом интересном месте половой акт.
- Предыдущая
- 23/98
- Следующая
