Эскулап - Уайт Джеймс - Страница 4

***

Проведя пятьдесят семь часов без сна и отдыха, из них сорок восемь в компании младенца ФРОБа, О'Мара не находил ничего странного в этих не всегда логичных и несколько сентиментальных мыслях.

И вдруг этот распорядок, который О'Мара уже научился воспринимать как должное, дал трещину. После очередного рева он, как обычно, накормил ФРОБа, однако тот отказался замолчать.

Прежде всего О'Мара пришел в недоумение и возмутился: это было против всяких правил. Обычно младенцы кричат, их кормят, и они замолкают - по крайней мере на некоторое время. ФРОБ же вел себя настолько необычно, что О'Мара пришел в замешательство.

Рев был каким-то безумным, с множеством вариаций. Протяжные, нестройные шквалы воплей. Временами высота и громкость звука изменялись самым диким и беспорядочным образом, потом рев переходил в скрежещущее дребезжание, словно голосовые связки младенца были забиты толченым стеклом. Время от времени наступали паузы от двух секунд до полуминуты, и тогда О'Мара съеживался в ожидании очередного шквала. Он держался сколько мог - минут десять, не больше, - потом, в который раз, поднял с диванчика свое налитое свинцовой тяжестью тело.

- Какого черта ты орешь? - закричал он, перекрывая рев младенца. ФРОБ был с ног до головы покрыт питательной смесью, так что не мог быть голодным.

Узрев О'Мару, младенец завопил громче и требовательней прежнего.

Похожий на кузнечные мехи мускульный клапан на спине младенца, который ФРОБы используют для подачи звуковых сигналов, вздувался и опадал с невообразимой быстротой. О'Мара зажал уши - что едва ли помогло - и пронзительно завопил:

- Заткнись!

Он прекрасно понимал, что осиротевший худларианчик скорее всего еще растерян и напуган и одна лишь кормежка не может компенсировать его эмоциональных потребностей, а потому ощущал глубокую жалость к несчастному существу. Но это ощущение было в полном разладе с болью, усталостью и чудовищным испытанием от звуков, терзавших его тело.

- Заткнись! ЗАТКНИСЬ!!! - завопил О'Мара и, набросившись на младенца, стал пинать его ногами и молотить кулаками.

И свершилось чудо - после десяти минут избиения худларианчик неожиданно перестал вопить.

Когда О'Мара снова рухнул в кресло, его все еще трясло. Десять минут им владел слепой звериный гнев, а теперь полнейшая бессмысленность своего поступка вызывала у него ужас и отвращение.

Лишним было уговаривать себя, что худларианчик, мол, существо толстокожее и, быть может, даже не почувствовал взбучки; ведь раз малыш перестал кричать значит, так или иначе его проняло. Худлариане существа крепкие и выносливые, но ведь этот - младенец, а у человеческих младенцев, например, есть особо ранимое место - темечко...

Когда изнуренный О'Мара уже погружался в сон, его последней связной мыслью было, что, наверно, таких мерзавцев, как он, свет не видывал.

***

Он проснулся через шестнадцать часов. Неторопливый, естественный процесс пробуждения плавно вынес его из пучины беспамятства. Едва успев удивиться, что своим пробуждением обязан вовсе не малышу, он тут же снова погрузился в сон. В следующий раз он проснулся уже через пять часов, и это пробуждение вызвало появление Уоринга.

- Доктор П-п-пеллинг просил передать вот эту штуку. - Он швырнул О'Маре маленькую книжонку. - Это я не для тебя делаю, п-п-понял? Просто он сказал, что это нужно малышу. К-к-как он тут?

- Спит, - ответил О'Мара.

Уоринг облизнул губы:

- Я... должен проверить. Ка-ка-какстон так велел.

- Пусть Ка-ка-какстон и проверяет, - передразнил его О'Мара.

Он видел, как побагровело лицо Уоринга. Уоринг был худощав, молод, весьма обидчив и не очень силен. С первого же дня О'Мара только и слышал рассказы об этом лучевом операторе. Случилось так, что во время заполнения реактора горючим произошла авария, и Уоринг застрял в отсеке, недостаточно защищенном от радиации. Но он не потерял головы и, следуя инструкциям, что передавал ему по радио инженер, сумел предотвратить ядерный взрыв, угрожавший жизни всех, кто находился поблизости. Он отчетливо сознавал, что такого уровня радиации достаточно, чтобы убить его за считанные часы.

Защита, однако, оказалась более надежной, чем полагали, и Уоринг не погиб. Тем не менее этот случай для него не прошел бесследно. Он нередко терял сознание, стал заикаться, начала пошаливать нервная система, и вообще поговаривали, что у лучевого оператора появились кое-какие странности, О'Мару предупредили, что он сам их увидит и не ошибется, если постарается не обращать на ник внимания. Ведь в конце концов именно Уоринг спас их всех, и только за одно это заслуживает особого отношения. Вот почему перед Уорингом все расступались, куда бы он ни шел; ему поддавались во всех стычках, спорах и даже играх независимо от чего зависел их исход от умения или от слепой удачи, и вообще его старательно укутали в вату сентиментальной заботливости.

Глядя на побелевшие от злости губы Уоринга, на его сжатые кулаки, О'Мара улыбался. Он не давал оператору никаких послаблений.

- Зайди и взгляни, - предложил наконец О'Мара. - Делай, как тебе повелел Какстон.

Они вошли в каюту, мельком взглянули на вздрагивавшего во сне малыша и тут же повернули назад. Уоринг, заикаясь, объявил, что ему пора, и направился к шлюзу. Вообще-то он меньше заикался в последнее время, и О'Мара отлично это знал. Похоже, Уоринг боялся, как бы не зашел разговор о последней аварии.

- Подожди, - остановил его О'Мара. - У меня кончается питательная смесь. Ты не смог бы...

- С-с-сам доставай!

О'Мара в упор уставился на Уоринга, и тот смущенно отвел глаза. Тогда О'Мара спокойно сказал:

- Какстон не может требовать от меня всего сразу. Коль скоро с малыша нельзя спускать глаз, нельзя выводить его наружу даже для кормежки, то было бы преступлением с моей стороны оставить его на несколько часов. Ты должен это понимать. Одному Богу известно, что тут с ним случится, если его оставить одного. Я отвечаю за него, и поэтому настаиваю...

- И-н-но нельзя же...

- Речь-то идет о часе-двух в перерыве между вахтами, да и то не каждый день, - резко сказал О'Мара. - Кончай хныкать. И перестань брызгать слюной, ты давно уже вырос из штанишек и пора тебе разговаривать нормально.