Стрелы Перуна с разделяющимися боеголовками - Чадович Николай Трофимович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/17

– Ну а как бы ты сам поступил с этими двоими? С предателем и шпионкой?

– Мое дело маленькое. На то закон есть.

– Подождите, – сказал Пряжкин, чувствуя, что тело Наташи в его руках слабеет и вот-вот готово рухнуть. – Дайте же и мне сказать! Вся ее вина в том, что она хотела посмотреть на нашу жизнь. Но не как шпионка! Просто, как посторонний человек. Не понравилось ей здесь, да. Уйти хотела. Меня уговаривала. Но согласия я не давал. А выдать ее не мог, потому что любил. И сейчас люблю. За любовь меня и накажите. А с другой стороны, замордуете вы меня, кому от этого станет лучше. Кто лучше меня знает военную технику? Если в конце концов дело до крайности дойдет, кто ракету запустит? Да и враг, узнав, что с министром обороны покончено, этим же летом вас раздавит. За все тогда ответите: и за нее, и за меня, и за чучмеков замученных, и за многое другое.

– Вот как ты заговорил! – Попов резко развернулся и вцепился в отвороты своего собственного тулупа. – Вот где ты свое истинное нутро показал! Пригрели змееныша! Пока нас к ответу призовут, сначала ты за все расплатишься!

– Да ничего вы мне не сделаете! Разве что в подпол посадите! Нужен я вам еще!

– Нет, уже не нужен! Есть у тебя наследник! Давно есть. А ты, лопух, об этом и не догадывался.

– Интересно-о-о! Кто бы это мог быть?

– А вот он и есть. – Попов указал пальцем на Пашку. – Твой бывший комендант.

– Он? – потрясенный Пряжкин не знал, что и делать: зарыдать или расхохотаться. – Ну он вам накомандует! Да он же как пень тупой! Только красть да подслушивать умеет.

– Не обижай, начальник, – спокойно сказал Пашка, глядя куда-то в пространство. – Все я умею. Не хуже тебя.

– Все? – вспыхнул Пряжкин. – Ну ответь, что такое эффект Допплера?

– Изменение частоты колебания волн, воспринимаемых наблюдателем, вследствие движения источника волн и наблюдателя относительно друг друга. Используется в радиолокации, в конструкциях радиовзрывателей, в головках наведения ракет, в устройствах селекции движущихся целей… Прав я? Что молчишь, начальник? Дальше хочешь спрашивать? Не стоит. Я возле тебя десять лет провел. Все перенял старательно. И тетрадки секретные нашел, которые твой батюшка оставил. В них тоже много чего интересного имеется.

Этот удар окончательно сразил Пряжкина. В единый миг из всеми уважаемого сподвижника он обратился в ничто, – в бесправного чучмека, в последнего изгоя, в неодушевленный предмет, в золу и пыль. Такие существа, как он, не имели права на пищу и одежду, не имели права на жизнь. Взвыв, он бросился на Пашку, но через пару шагов упал, запутавшись в портянках. На него навалились караульные, а Погремушка ударил поленом по затылку. Пряжкин, напрягая все силы, грыз снег, но не мог сбросить с себя врагов. Пашка, приговаривая себе под нос: «Это ты зря, начальник, зря», – смиренно расхаживал вблизи. Наконец силы оставили Пряжкина, и он замер, уткнувшись лицом в снег. Приторный запах керосина, исходивший от пшеницы, чуть не заставил его сблевать.

«А петух не дурак, – подумал он. – Не стал эту мерзость клевать. Обманули, гады! Специально все подстроили. Погиб я. Ах, как Наташу жалко…» Пряжкина рывком подняли и, заломив руки, прижали к какому-то идолу. Погремушка с поленом вновь рванулся к нему, но его оттащили в сторону. Одна Наташа, словно окаменев, стояла в стороне, не принимая участия в этом жутком шабаше.

– Ты ступай себе, – сказал ей Сила Гораздович, тяжело дыша, видно, тоже помогал ломать Пряжкина. – Домой ступай. Не нужна ты нам. Если бог ваш или бес какой за тебя заступится, то и дойдешь до рубежа. Только вещички наши верни, валенки и тулуп. На них ведь штампы соответствующие имеются. Имущество министерства обороны. Чужое брать нехорошо, это ведь ты знаешь. А тельняшечку оставляй, так и быть. Она третьего срока носки.

– Сила Гораздович! – завопил Погремушка. – Отец родной! Не отпускай девку! Отдай мне! Великими богами молю! Я ее потом сам прикончу!

– Молчи, падаль! – затопал ногами Попов. – Собаками затравлю! А ты иди, голубушка, иди. Поздно уже…

Аккуратно приняв тулуп на сгиб руки, он подобрал валенки, сложил их подошвами, проверяя парность, и удовлетворенно хмыкнул. Наташа, ступая плавно и бесшумно, словно привидение, прошла сквозь толпу, некоторые отшатнулись от нее, как от чумной, некоторые не преминули толкнуть или ущипнуть, остановилась перед Пряжкиным, на краткий миг коснулась ледяными губами его разбитого лица и тут же исчезла в сумерках угасающего дня, в поземке начинающейся метели. Так она и запомнилась ему навсегда: светлая и тихая, почти прозрачная, уже отрешенная от мирской суеты, с неподвижными, подернутыми дымкой смерти глазами.

Назавтра, по предложению вновь назначенного, министра обороны, Пряжкин был помилован. Его посадили на цепь в каком-то подвале и оставили без воды и пищи на трое суток.

На утро четвертых к нему явился Пашка, еще более чумазый и опухший, чем всегда, и с ним баба, рябая и плосколицая, как и он.

– Вот, начальник, познакомься, мой новый комендант, – сказал Пашка. – Ты у меня тоже при деле будешь состоять. Наследничка моего станешь уму-разуму учить. Мне самому недосуг пока. Военную реформу готовлю. Совместно с Силой Гораздовичем. – Он вытолкал вперед мальчишку лет десяти с исцарапанным носом. – Будешь учить его с прилежанием. Парень способный. Весь в меня. Ну а если что не так, не взыщи. С тебя первого спрошу. Я мужик строгий. Кормить он тебя сам будет. А по праздникам чарку обещаю. От себя лично.

Когда они остались вдвоем, мальчишка вытащил из предназначенной для Пряжкина похлебки мясную кость, старательно обглодал ее, а потом треснул этой костью бывшего министра по лбу.

– Сиди здесь и не рыпайся, – сказал он веско. – А мне в свайки играть пора. Пикнешь батьке обо мне что-нибудь плохое, собачьим дерьмом накормлю. Тоже мне учитель… У нас в кодле любой пацан больше тебя знает.

Уже в сумерках, перебирая толстые звенья своей цепи, Пряжкин с горечью размышлял о том, что в его государстве бывает всего два праздника в год – день рождения Силы Гораздовича и ночь воскрешения Перуна.

• Предыдущая
• 17/17