Прелюдия любви - Маклин Джулианна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/27
• Следующая

– И как давно это было?

– Четыре года назад. С тех пор у меня не было каникул.

– Но вы же работаете самостоятельно и наверняка можете себе позволить отдохнуть пару недель.

– Я люблю свою работу.

Они сели на диван: он – снова перед журнальным столиком, она – в другом конце.

– Но ведь всем порой требуется отдых.

– Я отдыхаю между заданиями, хотя и собираю в это время информацию о следующем клиенте.

Но ведь говорят, что смена деятельности так же хороша, как отдых.

– Может быть, – нерешительно согласился Донован.

В эту минуту в дверь позвонили. Донован направился было к двери, но Джоселин его остановила:

– Позвольте мне.

Прежде чем открыть дверь, она посмотрела в «глазок».

Это был разносчик.

– Сколько с нас? – спросила она, принимая пакет с провиантом. – Узнав цену, она сказала:

– Одну минуту, – и закрыла дверь на все замки.

Донован дал ей деньги.

Она снова открыла дверь, расплатилась за доставленную еду, после чего заперла дверь также на все замки.

– Вы потрясающе осторожны, – заметил Донован, направляясь на кухню с большим бумажным пакетом в руках.

– За это вы мне и платите.

Она последовала за ним на кухню. Когда еда была уже на тарелках, она достала из пакета деревянные палочки.

– У меня есть получше, только их надо найти, заявил Донован и стал рыться в ящиках кухонного стола.

Вскоре он присоединился к Джоселин. Они открыли жестяные банки с имбирным элем и принялись за еду.

– У вас уютная кухня, не удивлюсь, если вы предпочитаете есть здесь, а не в ресторанах.

– Вы правы. Здесь все под рукой, и… она действительно уютная.

– Но вы сказали, что любите готовить. – Она налила шипучий эль в высокий стакан. – Я представляла, что вы часто приглашаете друзей, которые могли бы оценить вашу изысканную кухню.

Он нахмурил брови, показывая, что она опять видит в нем богатого сноба. Она приложила руку ко рту.

– О, простите.

– Прощаю, только при одном условии.

– Каком это таком условии? – спросила она игривым тоном.

– Не бойтесь, ничего непристойного. Хотя, сказать по правде, иногда мне хочется привнести в наши отношения чуточку непристойностей. Но, как я понимаю, в ваши планы это не входит.

– Донован, нечего об этом даже говорить, – серьезно сказала она.

В первый раз за время их знакомства Джоселин назвала его по имени, сама, при том что все его просьбы об этом были тщетны. Услышав свое имя, произнесенное этой женщиной, Донован почувствовал какую-то теплоту, разлившуюся по телу.

– Простите, я не должен был так говорить.

Просто порой мне трудно сдержать себя… Вы очень красивая женщина.

Она опустила глаза.

– Вы тоже красивый мужчина, но мы с вами взрослые люди и должны контролировать свои низменные инстинкты. Кроме того, вы в опасности. Кто-то, возможно, пытается причинить вам вред, и я все время должна быть настороже и не имею права терять бдительность.

Понимая, что она абсолютно права, он кивнул.

Он нанимал ее как телохранителя, чтобы она защитила его и выяснила, кто хочет причинить ему вред. Ни о какой романтике не может быть и речи.

– Вы так и не озвучили своего условия, при котором вы меня прощаете, – напомнила Джоселин, глотнув немного эля.

– Условие? – Он не сразу вышел из задумчивости. – Ну, вы уже несколько раз высказывались обо мне не слишком лестно, из чего я заключил, что вы осуждаете мой образ жизни, да и меня самого. Хотелось бы узнать причины столь стойкого неодобрения.

Она взглянула на него.

– Зачем мне вас осуждать? Я едва вас знаю.

– И все же вы осуждаете меня, а еще потрясающе умеете уклоняться от ответов на неприятные вопросы.

– А вы потрясающе умеете быть нахальным.

– Ну вот, вы опять игнорируете мой вопрос.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Вы ведь не отстанете, верно?

– Ни за что!

Из комнаты донеслись звуки «Лэйлы», и напряжение, возникшее было между ними, куда-то улетучилось. Джоселин откинулась на спинку стула, ее губы блестели от клубничного соуса.

Ему вдруг так захотелось попробовать вкус этих сладких, липких губ.

Поняв, что вновь мечтает о запретном плоде, Донован подавил в себе греховные желания и вспомнил, о чем они говорили: он задал вопрос, а она не ответила. Он стал ждать.

Она отделила кусочек цыпленка и обмакнула его в красный соус.

. – Ну ладно. Если вам так необходимо это знать, несколько лет назад я встречалась с одним доктором, точнее, тогда он еще не был доктором, а только учился в мединституте.

– Я догадываюсь, что он был тупицей и снобом, и теперь вы думаете, что все врачи такие, так? А может, вы все еще не можете его забыть и я напомнил вам об этом?

– Ни то, ни другое.

– Что тогда?

Боже, разговаривать с ней – что выжимать воду из камня!

– Мы жили вместе, когда он учился в институте, и я обеспечивала нас обоих. Я много работала, и поступление в полицейскую академию пришлось отложить. Но как только Том защитил диплом, он женился на богатой первокурснице и совершенно переменился. Он купил «мерседес-бенц», стал завсегдатаем оперы. Когда мы жили вместе, он был совсем другим, по крайней мере мне так казалось. Мы часто ходили на хоккейные матчи, и Том любил заглядывать в бары у стадиона, где продавали дешевые напитки. Но самое обидное было то, что, оказывается, он встречался с этой женщиной, когда еще жил со мной. Он мне все время врал, а когда ушел к ней, я осталась совсем одна со всеми долгами, в которые влезла, чтобы прокормить нас. Два года назад я увидела его в книжном магазине, он был с женой, так он всем видом показывал, что между нами огромная разница, что я просто ничтожество по сравнению с ним.

– Так вот в чем дело? Вы считаете, если я живу в пентхаусе и хожу в оперу, значит, я дерьмо?

Это было не так. Он не рос сынком богатых родителей, на самом деле он почти не знал их. Богатое наследство он получил будучи уже совершеннолетним. Боже, он бы отдал все свои деньги и жил как бедняк за возможность изменить свое детство, за возможность вернуть своих родителей.

Он снова ощутил такое знакомое чувство потери, которое затаилось где-то глубоко в его душе, но периодически напоминало о себе. В памяти возникли смутные, отрывочные воспоминания детства: любящая, лучистая улыбка матери, веселый смех отца, кружащего его на своих сильных руках. Если бы он мог вспомнить больше!

Остановив взгляд на Джоселин, он попытался поглубже спрятать свое горе от ее глаз, как научился делать за многие годы.

– Дело не в самом богатстве, – продолжала она. – Тому оно было нужно только из соображений престижа, для того чтобы вырваться в люди, как он говорил, чтобы хорошо устроиться в этой жизни. Он никогда не стремился помогать больным, хотя давал клятву Гиппократа. Люди для него ничего не значили, он всегда жаждал только одного: богатства и положения.

– Ну, с ним все ясно. А я похож на него во всех отношениях, верно? Богатый, преуспевающий доктор, который живет один и на автоответчике которого несколько женских голосов. Вы считаете, что для меня люди тоже ничего не значат? (Она пожала плечами.) – Вы меня совсем не знаете, Джоселин.

Он бы хотел рассказать больше, поведать ей историю своей жизни. Может, когда-нибудь он так и сделает.

– Я ведь извинилась, – ответила она. – С неверными убеждениями, как и с плохими привычками, расстаться очень трудно.

– Пожалуй, и мне следует извиниться. Я заставил вас вспоминать прошлые обиды, и теперь у вас неспокойно на душе.

– Нет, все нормально.

– Мне так не кажется.

Джоселин взяла печенье с предсказанием, завернутое в бумажку, и ткнула им в грудь Донована.

– А я говорю, все хорошо.

– Ну, ладно, ладно. – Он улыбнулся. – Теперь скажите мне, где ваше печенье, а где мое. Я не хочу получить чужое предсказание.

Она взяла второе печенье.

– Вот ваше.

Они развернули бумажки.

– Что у вас написано? – спросил он.

• Предыдущая
• 8/27
• Следующая