На тревожных перекрестках - Записки чекиста - Ваупшасов Станислав Алексеевич - Страница 6

В январе 1963 года я проводил славного боевого друга, гвардии полковника в отставке, кавалера многих орденов в последний путь. Его светлый образ незабываем, он из тех людей, которые не просто мелькнут на дороге жизни, а резко, активно вторгаются в твою судьбу, самим своим появлением, обаянием своей личности настраивая тебя на крутой поворот биографии, на смелое, бескомпромиссное решение. И такое решение я вскоре принял. А пока, после первой встречи с Лазарем Васильевичем, продолжал участвовать в оборонительных боях на Западном фронте.

В конце декабря 1919 года я находился в роте, стоявшей в деревне Жартай, которой командовал Ильин. Кто-то из местных жителей передал мне запечатанный конверт без адреса. Я прочитал письмо. Оно было от польского офицера. В издевательских выражениях он ставил в известность красное командование, что намерен со своими уланами встретить Новый год в деревне Жартай и потому повелевает "хлопам" убраться из нее подобру-поздорову.

Я показал письмо Ильину. Мы оба много чего навидались на войне, достаточно хорошо изучили повадки белополяков, но с подобной наглой выходкой сталкивались впервые. Комроты прочитал офицерское послание бойцам и спросил их:

- Проучим панов, товарищи?

- Проучим! - раздались голоса.- Пусть только сунутся, врежем им по первое число!

Вскоре мы с Ильиным прошли по всем нашим позициям и огневым точкам. Местность подсказала нам, что противника надо ждать только со стороны сосняка, подступающего к болоту. С юга деревни протекала небольшая речушка с топкими берегами, очень быстрая, отчего даже в лютый мороз она покрывалась льдом лишь по краям, да и то ненадежным. Через речку был мост, близ него, на мельнице, у нас находилось пулеметное гнездо. Мы решили организовать полякам целую систему засад, превратить деревню в смертельную ловушку для обнаглевших врагов.

Накануне Нового года рота была скрытно выведена из Жартая. В деревне мы оставили небольшую группу красноармейцев, которые должны были открыть огонь по неприятелю и отойти в лес на север, чтобы перерезать дорогу в соседний Селец. На опушке леса мы посадили в засаду стрелковый взвод. С еще одной группой бойцов я занял прогон в деревню Жартай. Кругом намело много снегу, и нам пришлось потрудиться, оборудуя надежную позицию для станкового пулемета.

Морозная ночь тянулась невероятно долго. Неприятель не появлялся, и все мы уже мысленно ругали себя, что поверили письму. Я уже мечтал, как утром вернемся мы в теплые избы, согреемся кипяточком, поедим вареной картошки, а может, и блинами хозяйка угостит по случаю новогоднего праздника.

Но вдруг перед рассветом с позиции первой группы раздались выстрелы. Они все удалялись от нас, и мы поняли, что согласно плану бойцы заманивают белополяков в лес, к пулеметной засаде. Так и произошло. Подпустив улан поближе, пулеметчики открыли огонь. Враги сразу же повернули и понеслись к мосту. Только первый их десяток проскочил на ту сторону, как сразу же был скошен пулеметными очередями с мельницы. В кавалерийских рядах стало твориться нечто невообразимое. Быстро скачущую конную лавину и днем-то нелегко повернуть назад, а в предрассветных сумерках, под убийственным огнем засады, на узком мосту это сделать просто невозможно. Образовалась свалка. Уланы давили друг друга, падали с конями в реку, проваливались под лед, тонули.

Некоторым всадникам удалось, однако, развернуться. Они поскакали по деревенской улице, ведущей к прогону, тут заговорил наш пулемет. И вновь повторилась паника, свалка, столпотворение. Мало кому из конников удалось вырваться из деревни живым.

Над Жартаем взошло бледное зимнее солнце и осветило всю картину - трупы коней и кавалеристов, истоптанный копытами, забрызганный кровью снег.

Таким был мой последний памятный фронтовой бой в гражданскую войну.

В феврале 1920 года командир батальона Нехведович спросил меня, согласен ли я пойти в тыл врага организовывать партизанские отряды.

Я глубоко уважал Нехведовича, и его предложение меня тронуло.

- А справлюсь? Там ведь не фронт, совсем другое...

- Справишься. В партизанских отрядах воюют простые деревенские парни. А у тебя и у меня военный опыт. Можешь кого-нибудь еще предложить?

Я подумал и назвал Курзина, Жулегу и Рябова.

Нехведович одобрил мой выбор, спустя некоторое время поговорил с этими товарищами в отдельности, и мы стали ждать вызова, готовясь к предстоящей новой и рискованной работе.

Но одной моральной подготовки мне показалось мало, и я стал временами отпрашиваться у командования в разведку по ближним тылам противника. Тогда-то и произошла моя последняя встреча с атаманом Семенюком. Собрав сведения об укреплениях противника на Борисовском направлении, я и Петр Курзин возвращались в полк, осторожно приближаясь к линии фронта. На пути у нас лежала родная деревня Семенюка Селище, ее следовало обойти, как обходили мы все населенные пункты, но Петр упросил меня изменить этому правилу. Причина у него была из ряда вон выходящая, а у меня не хватило духу отказать ему.

Петр был давно влюблен в сестру атамана, и она отвечала ему взаимностью. Как они ухитрялись любить друг друга, находясь в противоположных лагерях, по разные стороны фронта, одному богу известно. Тем большего уважения заслуживало их глубокое чувство, так несвоевременно вспыхнувшее. Конечно, я шел на риск и нарушение правил войсковой разведки, но фронтовое товарищество тоже чего-то стоит.

Мы вошли в деревню, убедившись предварительно, что неприятеля в ней нет. Курзин отправился к своей возлюбленной, а я приютился в соседней хате у бедняков, сочувствовавших Красной Армии. Спрашиваю хозяина:

- А что, сам атаман частенько наведывается домой?

- Когда как,- отвечает.- После хорошей поживы обязательно прискачет с телохранителями, день-другой поколобродит - и опять исчезнет.

- И никто ничего не знает о приезде?

- Никто ничего. Дюже осторожен атаман.

- Полинял батька Семенюк,- говорю,- прежде он похрабрей был.

В это время на улице зацокали копыта. Атаман оказался легок на помине и в сопровождении нескольких всадников приближался к своему дому, где находился мой друг Петр Курзин. Еще минута - и бандиты спешатся у ограды. Раздумывать было некогда, и я метнул из-за плетня в конников гранату, затем вторую. Яркие вспышки пронзили темноту, испуганно заржали кони, раздались выстрелы в воздух, бандиты ускакали.

Петр с наганом в руке выскочил из дома, подбежал ко мне, я сказал ему одно слово: "Семенюк", он все понял, и мы огородами вышли из деревни.

Впоследствии мы узнали, что атаман, рассказывая об этом случае, жаловался на тяжелую жизнь свою, сетовал, что не пришлось в тот раз побывать дома"кто-то помешал". Это была одна из последних жалоб белорусского Махно. Во время наступления на Западном фронте в 1920 году красные войска добили Семенюка.

Горькая земля

Исторические судьбы народа. - Семь шкур за осьмушку махорки. - Фронтовики становятся подпольщиками. - В тылу врага. - Иду на связь. - Семья патриотов

Молодое Советское государство не могло сдержать чудовищного напора всемирной буржуазии. Буржуазно-помещичья Польша захватила западнобелорусские земли и ряд литовских районов, в том числе и город Вильно (Вильнюс).

В результате захватнической политики польских помещиков и капиталистов, поддерживаемых международным империализмом, многострадальный народ Белоруссии был насильственно разделен на две части - восточную, где сохранилась Советская власть, и западную, где воцарился социальный и национальный гнет панской Польши.

Народ Западной Белоруссии не мог примириться с господством польских панов и развернул вооруженное сопротивление захватчикам, которое продолжалось и после окончания военных действий на советско-польском фронте и заключения Рижского мирного договора. В частях Красной Армии служило много выходцев из западнобелорусских районов, они-то в первую очередь и просили командование, руководящие партийные органы послать их в партизанские отряды, сражавшиеся на оккупированных землях. Вместе с тем в числе добровольцев было немало белорусов из восточной части республики, а также представителей других народов, считавших своим интернациональным долгом помочь братьям по классу в их освободительной борьбе.