Год французской любви - Волков Сергей Юрьевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/17
• Следующая

Не дождался. Прозвенел звонок с перемены, урок начался, но никто, ни один человек не пришел. Геннадий Иванович, зайдя с плакатами наглядного пособия под мышкой в класс, сильно удивился, но он не знал, как был удивлен я! Это ж надо! Никто! Ни один человек!

Посмотрев на меня поверх очков, трудовик скучным голосом велел мне идти домой, сам не дрогнувшей рукой выставил всему классу двойки за неявку на урок, забрал журнал и ушел. Да, теперь дело окончательно запахло керосином. Двойки выставили всему классу. Всем, даже чушкам. Избежал сей злой участи только я, чем вступил в развернутый антагонизм с коллективом. А коллектив — это сила…

Вышел я на школьный двор, полный великих дум и сомнений, и напоролся на нашу классичку, Любовь Семеновну. Она, женщина неплохая, наверное, никак не могла понять, что детьми можно управлять, но нельзя руководить, как солдатами, и поэтому класс находился в состоянии ползучей войны со своей классной дамой, впрочем, об иной доле и не мечтая, ибо учителей другого склада в нашей стране было не просто мало, а буквально по пальцам пересчитать.

Увидев меня, Любовь Семеновна заорала вдруг диким голосом, что, мол, наконец-то появился этот выродок! Этот циник! Этот формалист! А ну бегом за мной! Куда мне было деваться? Побежал…

Забежав в буквальном смысле следом за классичкой в учительскую, я был усажен на стул, и завуч по внеклассной работе, кажется, Наталия Викторовна, сунув руки в рахитичные кармашки короткого жилета, с металлом в голосе начала настоящий допрос: кто надоумил меня создать этот грязный пасквиль? Как я мог так опозорить класс, Любовь Семеновну, всю школу, в конце концов, и когда? Когда весь мир, все прогрессивное человечество, празднует день рождения великого вождя рабочих и крестьян! И так далее, и тому подобное…

Я сидел, скажу честно, ни жив, ни мертв. Самое смешное, я никак не мог взять в толк, в чем, собственно, дело-то? В чем меня обвиняют? Оказалось дело в газете. Во-первых: какой „Средневолжск“ в семнадцатом году»?! Город построили в начале пятидесятых, неуч!

Во-вторых: какое отношение имеет «негр преклонных годов» к дню рождения Ленина? Что, лучше стиха подобрать не смог? И в третьих, в самых главных: почему на картинке, посвященной дню рождения Ленина, посвященной сто десятой годовщине вождя мирового пролетариата, изображены вьетнамские пионеры у бюста Хо Ши Мина?! Как это понимать?! И еще — почему хулиган и двоечник Бурляев едет на двойке и грозит кулаком под надписью «Ленин и теперь живее всех живых!»? Что это за намеки?!

Валандались со мной долго. Народу набилось в учительскую — полным полно. Старшая пионервожатая, по моему, даже всплакнула в углу. Рядились и трепали мое честное имя битых два часа. Постановили: из председателей совета отряда — вон, из редколлегии — вон, родителей вызвать в школу, самого — на педсовет, во всех классах провести собрания, усилить воспитательную работу с привлечением ветеранов и компетентных товарищей.

А ведь я хотел, как лучше! Ну похожи они — Хо Ши Мин этот и Ленин. Оба с бородками, у обоих скула калмыцкая. А уж вьетнамских пионеров от бурятских или казахстанских даже сами вьетнамцы, буряты или казахи не отличат. И все остальное тоже не со зла…

Вы сами понимаете, в каком настроении я приплелся домой. Да, родителям я все сказал. Слава Богу, с родителями мне повезло, хотя они тоже были люди советские (а других, к слову, в нашей стране и не водилось), и расстроились, что их сын покинул ряды пионерской номенклатуры, но по поводу злосчастной газеты решительно встали на мою сторону, мол, нечего ребенку доверять такие вещи. Мол, педагоги сами виноваты и шить мальчику чуть ли не антисоветчину никто не позволит.

Ладно, с этой бедой пронесло. Но оставался Бурляй и его гнилые зонские законы…

На следующий день в классе со мной никто не разговаривал. Актив класса глядел на меня с суеверным ужасом, так, наверное, смотрели на Джордано Бруно юные послушники ордена иезуитов. Бурляйская команда одаряла презрением и во время третьего урока от них мне пришла записка: «После уроков будет прОвилка. Готовься, козел!»

Но после уроков сперва было классное собрание. Любовь Семеновна брызгала слюной чуть не до Камчатки. Всплыл вчерашний срыв трудов, всем пацанам поставили неуд по поведению. До сих пор не знаю, была ли это гениальная интрига Бурляя, или просто совпадение, но так или иначе кто-то распустил слух, что трудов не будет, и именно поэтому я оказался вчера один одинешенек в мастерских.

А потом меня под усиленным конвоем поволокли на «провилку». Происходило все это занимательное действо в старой хоккейной коробке за школой, подальше от чужих глаз. Бурляй пригнал сюда всех пацанов из нашего класса, включая даже самых расчушпанских чушков, сказал речь про козла и гниду, который оборзел, падла, а потом меня долго и больно били, пинали ногами, причем, следуя блатной практике, Бурляй заставил хотя бы разок ударить меня каждого. Как там после споют? Круговая порука мажет, как копоть…

Я неделю не ходил в школу. Я два года восстанавливал свой авторитет, хотя уже на будущий год Бурляй с великой радостью начал свои «этапы большого пути», убыв от нас в спецшколу, откуда потом прямиком угодил в колонию для несовершеннолетних, а оттуда пошел дальше, на так манившую его с детства зону…

Но все это было для меня уже не так важно. Я получил урок, и наверное, урок был заслуженным и справедливым. Нельзя быть «лучшим из худших и худшим из лучших». Нельзя быть «и нашим, и вашим». Жить в мире со всем миром невозможно, ибо он, мир, очень разный, и всегда приходится выбирать — с кем ты. Ибо сказано: «кто не с нами — то против нас…»

— Н-да, интересно…

— Погоди, а Бурляй… Это тот самый, который в машине сгорел в 95? Ну, возле заправки, ночью? Он еще на 27-ом квАртале жил? Он, да?

— Да не знаю я, может быть.

— Не, в машине сгорели тогда двое — Димон с Пестрого двора и Шанхай, рыжий. А на 27-ом нету никакого Бурляя.

— Ладно, пацаны, хрен с ним, с Бурляем этим. Дай-ка помидорчик. Кто еще чего-нибудь расскажет, повеселее?

Мне тогда было лет двенадцать, ну в крайнем случае — тринадцать, возраст тут роли не играет. Я был обычным подростком периода полового созревания, как любят писать циники от литературы, «молочно-восковой» зрелости, в меру прыщавым, в меру упрямым, в меру любопытным.

Родители мои развелись давно, отца я по сути и не помню, и после развода мама, прихватив меня, умчалась из Москвы в небольшой городок на Средней Волге, который так и назывался — Средневолжск. Маме надо было «сменить обстановку», что она и сделала, оставив в Москве кучу престарелых родственников и двухкомнатную квартиру.

Мама моя вообще — человек уникальный. Кандидат наук в тридцать два, она произвела на руководство единственного в Средневолжске крупного предприятия — Радиопромышленного завода, неизгладимое впечатление: «Из Москвы! Инженер! Кандидат! Красавица!».

Мы быстро получили квартиру в новом доме, мама неплохо, очень неплохо — завод был оборонным, а на подобных предприятиях тогда платили, зарабатывала, жизнь наладилась, по-моему, у мамы даже были романы с кем-то из сослуживцев, но надо отдать ей должное — домой она никого никогда не водила.

В принципе, до тех самых событий, о которых я хочу рассказать, жизнь моя была абсолютно безбедной, ну, не считая мелких детских неприятностей.

Мы, ватага сверстников с одного двора, шатались по окрестностям, играли в футбол на старом поле возле «тринадцатой» школы, враждовали с пацанами из «седьмого» дома, втихаря курили, взрывали самодельные «бомбочки», играли в многочисленные пацаньи игры, словом, все было нормально, как у всех, причем — как у всех по всей огромной стране, исключая, пожалуй, лишь детей, живших в центрах больших, за миллион жителей, городов…

Первый раз о Сером я услышал случайно — мама приехала с работы, позвала меня, болтающегося в нашем огромном, метров двести на двести, заставленном гаражами и голубятнями бывших блатных, дворе, ужинать, и пока я прощался с приятелями, остановилась поболтать со своей знакомой из пятого подъезда, тетей Алиной, которая работала в книжном магазине, а по сему имела шикарную домашнюю библиотеку, которой, впрочем, любезно разрешала мне пользоваться.

• Предыдущая
• 4/17
• Следующая