Осколки царства - Володихин Дмитрий Михайлович - Страница 1

• 1/28
• Следующая

Дмитрий Володихин

Осколки царства

роман

Иногда среди людей обычных и незамысловатых, наших современников, попадаются персоны, смутно чувствующие свою принадлежность другому времени. Это было время Царства, впоследствии разлетевшегося на осколки. Еще реже кто-нибудь из них осознает, что его предназначение не столько писано на бумаге, сколько выбито на камне. Только камень тот погребен на дне моря, надпись стесана до невнятицы, а город, где стоял камень, потерялся в песках времени задолго до фараона Нормера или какого-нибудь Гильгамеша...

ВОИН

Какое все-таки неудобство, что в зданиях судов нет душевых комнат. Чертовски неудобно. Меньшову пришлось потратить полтора часа, добираясь до ближайшего доступного душа - у себя в квартире. Приличный клиент: заплатил сразу же. Впрочем, он произвел, надо полагать, такое впечатление, что финансы сами нашли скорую дорогу из одного кармана в другой. Инстинкт самосохранения сработал. Суд, на котором против тебя выступает Меньшов, дело гиблое. Нынешний его оппонент - Эсмеральда Нидлмен, огромная негритянка, очень хороша. Сильный противник. Училась здесь, в Институте Патриса Лумумбы. И практику тоже нашла в России... Ну-ну. Сколько у них там платят, на Ямайке, за такую работу? В Москве, надо думать, клиенты посолиднее.

Он мылся тщательно. Через три часа должна прийти его Светлана. Маленькая амазонка, солнышко.

Эсмеральда, наивная барышня, облачилась на суд так фривольно, так вызывающее, полагала, вероятно, что его легко сбить с толку женскими статями. Ну нет, в меньшовской голове прочно сидит одна-единственная женщина. Как он гонял негритяночку, прежде чем сокрушить окончательно! Как гонял! Даже как-то зрелищно получилось. Будет бороться за права негров там, наверху. Или за права женщин. А тут, на глубине ей нескоро удастся найти новые заказы.

Вытерся, влез под одеяло. Тепло, сладко, он устал все-таки, неплоха негритяночка, оказала кой-какое сопротивление. Надо отоспаться чуть-чуть, Светлана не любит видеть его усталым. "Ты мой Геркулес, а геркулесы не знают усталости..." Люблю ее.

С этой мыслью Меньшов уснул, позабыв поставить будильник. Дар быстрого сна часто дается громоздким тяжелым людям. Надо полагать, им нелегко весь день таскать гору собственной плоти, хотя они порой не замечают лишнего груза. Меньшов весил девяносто килограммов. Это для всех. Ближайшие знакомые знали другую цифру: девяносто два. На самом деле (и об этом он не говорил никому) - уже целых девяносто шесть. Конечно, никакого жира. Он тщательно следил за собой. Но видит бог, спорт иногда тоже бывает избыточным: растущие мышцы кое-где рвали кожу, а это очень болезненно...

Разбудил его звонок. Боже! Боже! Метнулся на кухню, выпил сока, чтоб изо рта не пахло, открыл дверь как спал - обнаженным. Маленький кулачок ткнулся ему в солнечное сплетение.

-- Больно, -- честно сказал он ей.

-- Медведь, сколько раз я тебе говорила, что терпеть не могу, когда меня встречают с заспанной рожей. Передать невозможно, как это противно выглядит, -- она повернулась, подставляя ему пальто, но не перестала обличать, -- только представь: сверху жесткий бобрик торчком, снизу все такое распухшее со сна. Не тяни губы, я не хочу целоваться. Сними с меня сапоги. Второй. Ты даже это делаешь беспредельно неуклюже...

Светлана сняла кофту, юбку, колготки, нижнее белье, смыла макияж. Меньшов алчно разглядывал ее. Какая огромная дистанция между красивыми женщинами и привлекательными! Эта его любовь, пожалуй, самая сильная в жизни, дарована была совсем не красивой женщине. Короткие ноги, торс, как у парня -- бока не уже бедер, скошенный подбородок, водянистые глаза с косинкой, морщины на лбу. Нет, пожалуй, не морщины, а складки. Волосы русые, но только изначально, а сейчас на них краска в несколько слоев: черное из-под рыжего... Но груди очень хороши: наглые крупные груди, каждая из них как будто жила собственной, почти автономной жизнью, как-то хитро подмигивала, не спросясь у хозяйки. Черт знает, какие чудесные груди. И губы. Губы тоже озорные: маленький капризный ротик, две розовые створки, два ободка у пленительной трубочки, когда Светлане угодно сотворить эту самую трубочку. Эта женщина воспламеняла его одним своим присутствием, нагота же заставляла Меньшова почувствовать себя настоящим медведем. Бурым пламенеющим медведем, к которому явилась весна.

-- Чудовище. Кошмарное чудовище. И тоже в студенты подался. На адвокатуру тебя потянуло. Станешь адвокатом, выйдешь к суду в первый раз, не забудь улыбнуться клиенту. Если это будет убийца, то он отдаст концы от испуга. Высшая мера не понадобится. Этакая-то челюсть. Этакие-то бешеные зрачки. Откуда ты таким появился?

-- Из мамы, -- Медведь отнюдь не был уродом: правильные черты лица, высокий лоб, уши, конечно, сломаны, однако заметить это сразу невозможно. Глаза? Ну что глаза, раньше она просила его пугать глазами, ей так нравилось. До нее тоже кое-кому нравилось. Глаза как глаза. Да и челюсть как челюсть, тяжеловата, правда, но он ведь в фотомодели не записывался. Меньшов чуть-чуть стеснялся своей внешности. Он слишком большой для современного жителя мегаполиса. Зачем же она бьет по уязвимому месту...

-- Я вижу, ты не прочь заняться любовью прямо сейчас.

Он ответил ей взглядом.

-- Сколько жадности! Умерь свой пыл. Я замерзла. Погрей меня. Потом посмотрим. Одна польза от тебя: хоть постель нагрел.

Меньшов не стал спорить. В последние два-три месяца она немного капризничает, лучше не тревожить ее попусту - быстрее успокоится. Светлана легла спиной к нему. Медведь обнял ее. Девочка действительно замерзла. Мускулы приличные. Он преисполнился гордости: сам тренировал, сам ее когда-то в Гильдию ввел. Для серьезного дела она еще не годится. Овца еще ("прости, что я тебя так назвал..."). Но выйти против серьезного противника он бы ей и не позволил.

Вскоре она повернулась лицом к Меньшову. В полутьме все-таки можно было различить какое-то неестественное движение ее бровей и губ. Светлана подбирала слова, и дело не ладилось.

-- Ты знаешь, у меня так болит голова. Сил нет. Давай побыстрее.

-- У меня есть отличные таблетки...

Она раздраженно перебила:

-- Нет. Просто давай побыстрее!

Давно ему никто не делал так больно.

-- Света, солнышко, я так не умею. Прости меня пожалуйста, у меня не получится.

-- Ты что же, не хочешь меня? Ты разлюбил меня?

-- Нет, просто...

-- Ты не хочешь меня! Кого ты себе нашел? Ты! -- Она дала ему пощечину.

Медведь никогда ни от кого не терпел физической агрессии. Не то что удара, а тычка под ребра, даже дружеского похлопывания по плечу не стерпел бы, нагнал бы страху. Он со времен армейского двухлетия ненавидел людей, которые не умеют контролировать собственные руки. Это такой пунктик у него: воспитывать идиотов, как правильно держать руки в карманах. Она ведь знает. Она все это прекрасно знает. Что ж она делает... Меньшов стал подыматься с явным намерением одеться и закрыть постельную тему. Он не может ответить ей и не знает, куда деть гнев.

Она схватила Медведя за плечо. В пальцах нет настоящей хватки. Его остановили не ее пальцы, а ее слова:

-- Иди ко мне. Иди же. Я, я, я хочу тебя! Давай же, наконец, -- это было совсем не то, что Меньшов хотел услышать, но тон все-таки переменился. У него получилось доказать себе, будто у женщин такими бывают извинения. Конечно же, Медведь не стал сопротивляться. Светлана всегда умела усмирять его.

...все-таки она стала чуть холодновата.

Меньшов принес ей на разделочной доске чашку кофе со взбитыми сливками и белый пористый шоколад: девочка так любит белый шоколад!

-- Давно бы завел поднос. Впрочем, хорошо уже то, что ты принес все это в комнату. Ты... ты такой грузный, такой большой, мне часто кажется: вот-вот снесешь какую-нибудь полку... или посуду - вдребезги.

• 1/28
• Следующая