Земля, до восстребования - Воробьев Евгений Захарович - Страница 79

• Предыдущая
• 79/168
• Следующая

г) Необходимо изучить, какую политическую или другого вида компенсацию и от кого может требовать и получить наша страна в случае помилования и освобождения Кертнера. Ответ на этот вопрос также требует свидания с моим бывшим подзащитным с глазу на глаз.

Вот, досточтимый синьор, коротко то, что возможно было бы выяснить во время свидания без свидетелей.

С глубоким почтением Б. Ф а б б р и н и".

Кертнер дочитал письмо и с повышенным интересом, как бы заново взглянул на Фаббрини. Вот не думал, что он до такой степени изворотлив и так хитро хочет войти в доверие к директору! Пожалуй, во время следствия и на суде адвокат ни разу не действовал так находчиво. Подобное письмо вполне мог бы сочинить агент контрразведки.

А Фаббрини тем временем болтал с "третьим лишним" насчет засушливого лета, они оба посетовали на отсутствие дождей в Ломбардии.

- Кстати, вы не знаете, почему в Италии такое засушливое лето? спросил Фаббрини, когда Кертнер возвращал ему письмо.

Тот недоуменно пожал плечами.

- Потому, что все итальянцы набрали в рот воды!

И Фаббрини первый с удовольствием, даже несколько театрально, рассмеялся. А потом сказал какую-то скабрезность про Клару Петаччи, любовницу дуче. Может, шутки адресованы Кертнеру, чтоб тот не забывал о подлинных политических взглядах Фаббрини, когда читал его подобострастное, подхалимское, смахивающее на донос письмо?

В прошлый раз адвокат вел себя значительно осмотрительнее. Он не раз прикладывал тогда палец к губам, напоминал Кертнеру об осторожности. А сейчас так неопрятен в словах.

Изменилось настроение? Опасался тогда "третьего лишнего"? Но ведь на первом свидании сидел самый безобидный свидетель из всех!

Или Фаббрини очень уверен в сегодняшнем свидетеле?

Все-таки сегодня в словах Фаббрини насчет режима и порядков в Италии была некая сознательная неосторожность, желание прослыть вольнодумцем.

Но перед кем?

Перед третьим лишним? Бессмысленно. Значит - перед Кертнером.

Сегодня Этьен очень внимательно следил и за Фаббрини, и за "третьим лишним", не спуская с них глаз. И в камеру вернулся встревоженный.

- Ну кто из четырех голубчиков мозолил тебе глаза на свидании?

- Из тех четырех, которых вы знаете, - никто. Какой-то пятый.

Бруно вскочил с койки.

- Пятый? Откуда же он взялся?

Кертнер только пожал плечами.

- А как пятый выглядит?

- Никаких особых примет. Рослый. Сидит на стуле - как шпагу проглотил... Впрочем... Мне показалось, что иногда он чуть-чуть косит.

- И притом - левым глазом? - оживился рыжеволосый мойщик окон из Болоньи.

- Да.

- Так это же не пятый свидетель, а целая "пятая колонна"! - вскрикнул Бруно. - Тебя можно поздравить! Ты познакомился с самим Брамбиллой! Числится помощником капо ди ретторе, но жалованье получает в тайной полиции...

Соседи по камере уже заснули, а Этьен лежал в тревожном смятении. Он перебирал в памяти каждую из двадцати минут сегодняшнего свидания, и оно тревожило его все больше.

Пожалуй, было что-то неестественное в том, как держался "третий лишний". Вспомнить хотя бы снисходительную усмешку косящего тюремщика, которой он сопроводил очередную двусмысленность адвоката. Эта усмешка значила больше, чем все улыбки, какие адвокат наклеивал на свое лицо в течении всех двадцати минут свидания.

Можно ли допустить, что Фаббрини не знал, кто такой Брамбилла? Ведь сам говорил, что много лет ездит по делам в эту тюрьму, хвастался, что ему тут все знакомо!

Конечно, это всего только интуиция, предощущение, но у Этьена возникло подозрение, что Фаббрини и косоглазый хорошо знакомы друг с другом. В выражении лица косящего было нечто такое, что выдавало в нем сообщника; он как бы все время оценивал - хорошо или плохо играет свою роль адвокат.

А почему Фаббрини сегодня тяготел к политическим анекдотам? Кертнер на них никак не реагировал, не поддерживал разговора на скользкие темы. И почему адвокат, такой предусмотрительный, говорил крамольные вещи, не снижая голоса? Ради чего он рисковал?

Вот где, пожалуй, психологическая разгадка поведения Фаббрини убедить Кертнера, что, несмотря на провокационное письмо, он заслуживает полного доверия...

69

Берзин не хотел заглядывать в личное дело Маневича-Этьена до того, как отправит аттестацию. Ему незачем искать в бумагах подтверждение своему лестному отзыву.

Просто ему захотелось остаться наедине с Этьеном и подробнее выспросить: "Ну, чем ты занимался последние месяцы, пока я был в Мадриде? Что успел сделать? Чем бывал встревожен? Кто виноват, и виноват ли кто-нибудь в провале?.."

Берзин раскрыл папку и начал с конца перелистывать личное дело полковника Маневича.

Среди последних донесений, аккуратно подшитых к делу, на глаза попался клочок папиросной бумаги, неведомо как и с кем пересланный Этьеном:

"Дорогой и уважаемый Старик! Горячо поздравляю тебя с девятнадцатой годовщиной РККА. Передаю привет всем старым товарищам.

Твой Э."

А вот еще записка, неровные буковки, неуверенные штрихи, будто Этьен писал трясущейся рукой:

"Вдребезги болен и сегодня плохо соображаю. Прошу Старика написать мне несколько слов для ободрения духа. Передаю ему свой тоскующий привет.

Э т ь е н".

"Вот ведь какая планида у всех у нас, - подумал Берзин невесело. Даже тоскующий привет другу занумерован, и хранится он в папке с грифами на обложке: "Совершенно секретно", "Хранить вечно", "В одном экземпляре"... Так-то вот".

Записка от вдребезги больного пришла, когда Берзин находился где-то в горах Гвадаррамы.

Сегодня же послать ответную шифровку в Италию!

"Как же ты, Ян, после возвращения из Испании не перечитал внимательно все дело Этьена, не разобрал все буквы-закорючки до единой, не поговорил по душам с далеким другом? Конечно, дел с первого же дня, как только вернулся и переступил порог разведуправления, навалилось поверх головы, но это не может служить мне оправданием..."

На Берзина нахлынуло и уже не покидало теплое чувство к Этьену.

За листами дела Маневича-Этьена отчетливо вырисовывалось лицо Гри-Гри. Вот кто по-настоящему озабочен участью товарища!

Гри-Гри разработал несколько вариантов побега из тюремной больницы. Берзину показался весьма дельным план, при котором исчезновение Этьена из тюремной больницы могли обнаружить только спустя два часа после бегства и исключалась возможность всяких жертв при побеге... Но Илья, как явствует из копии письма, подшитого к делу, лишь напомнил Гри-Гри, что ему следует быть осторожнее. И никакой деловой подсказки, ни одного совета!

Между строчек письма слышится крик души Гри-Гри:

"Ведь, в конце концов, я должен не только бояться, но прежде всего делать дело! С умом, само собой разумеется, но делать дело, а не сидеть у тюремных ворот и ждать погоды!..

Какой все-таки молодец Этьен! Ни одной жалобы или намека на нее. На его месте от многих можно было бы ожидать не только жалоб, но даже ругани, причем ругани, заслуженной нами...

Без принятия хирургических мер Этьену угрожает пребывание в больнице до полного выздоровления..."

Это значит - пребывание в тюрьме до окончания срока заключения. Пусть Гри-Гри и в дальнейшем не стесняется делиться с Центром планами освобождения Этьена.

Судя по переписке с Гри-Гри, Илья совершил две ошибки: не имея никаких прочных доказательств, исходя из примитивной логики, которая могла быть свойственна лишь глупому противнику, он предупреждал об опасной секретарше и рекомендовал помощь адвоката, который несимпатичен Этьену и Гри-Гри. Почему же не доверять мнению, интуиции товарищей, находящихся там, на месте?

А Гри-Гри пишет Илье:

"Наше счастье, что секретарша - человек верный, она доказала это делом. Ваши подозрения напрасны".

Из записки Этьена, адресованной Гри-Гри:

"Последняя твоя записка не дошла. Связную обыскали перед свиданием с женихом, и она вынуждена была проглотить писульку. Привет Старику. Прощай.

• Предыдущая
• 79/168
• Следующая