Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести) - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 51

• Предыдущая
• 51/94
• Следующая

- А тогда это и не город был, - ответил Манжин, - а так просто, деревня. И грязно тут, говорят, было - ног не вытащишь!

Этот же малыш, белокурый, но с алтайским разрезом голубых глаз, проводил их до музея.

Костя улыбнулся ему:

- Пойдем с нами?

Мальчик покачал головой:

- Нет. Я уж ходил. Там страшно.

В музее никого не было. Товарищи несмело двинулись по безмолвным прохладным комнатам. Шаги в этой тишине раздавались так гулко и голоса звучали так странно, что ребята сразу стали ходить на цыпочках и говорить шепотом.

Они поднялись наверх. Манжин, который шел впереди, вдруг остановился, попятился, наступая на ноги Косте. Костя выглянул из-за его плеча, готовый и сам броситься вниз:

- Что там?

- Фу ты! - смущенно улыбнулся Манжин. - Я думал, что живой!

Прямо перед ними, в глубокой нише, стоял шаман. На его плечах висела косматая баранья шуба; на голове, в черных космах, торчали белые перья. Множество полосок из пестрого ситца свешивалось с головы на спину, и на конце каждой полоски висел бубенчик. У ног шамана лежал огромный, обтянутый кожей бубен с изображением какой-то злобной черной рожи.

- Значит, вот они какие были!.. - сказал Костя, разглядывая шамана. Ну и страшный же!

- И даже какой-то отвратительный, - поморщился Манжин. - Ну, уж я бы такого никогда в свой дом не впустил. Ну его! Пойдем!

Манжин повернулся направо и вдруг отпрянул назад и снова наступил Косте на ногу. В углу сидела женщина в старинном алтайском наряде, в высокой меховой шапке, в длинном чегедеке*, с черными косами на плечах.

_______________

* Ч е г е д е к - одежда замужней женщины, длинная, до земли, без рукавов; надевается поверх шубы. Чегедек как бы означал рабское подчинение женщины мужу.

- Что, еще живую увидел? - усмехнулся Костя. - С тобой, оказывается, по музеям ходить нельзя - все ноги отдавишь!

Приятели дружно рассмеялись, но ненадолго: прошлое алтайского народа вставало перед ними - темное, тяжелое, мрачное, бесправное... И все грустнее, все тяжелее становилось на душе. И трудно было поверить, что все это когда-то существовало.

Манжин возбужденно почесывал затылок, черные глаза его горели - Костя никогда не видел у Манжина таких глаз.

- Ты гляди, гляди... - повторял Вася. - Женщину можно было продать, купить... как лошадь или как собаку. Алтайскую женщину, такую же, как моя мать!

Через два шага он снова тянул Костю за рукав:

- Гляди - ойротский хан угоняет алтайских детей. Он им всем веревки на шею надел - смотри: как собакам! Это все его рабы, он их купил или угнал просто. Это вот и меня мог бы так же сейчас на веревке вести!.. Ах, бедный, бедный алтайский народ, какой же ты был беззащитный!

С удивлением стояли они перед странными предметами, которыми алтайцы обрабатывали землю. Вот андазын - деревянный крюк, напоминающий соху. Этот крюк привязывали к седлу верховой лошади и так пахали. А вот сухое дерево с растаращенными сучьями - этими сучьями боронили поле... Мальчики переглядывались, усмехались: на полях в их колхозах они привыкли видеть тракторы с могучими плугами, с боронами и сеялками.

Весь музей обойти не успели - Анатолий Яковлевич пришел за ними. Костя, когда они вышли из музея, не сразу опомнился. Солнце, тихие улицы, белый дворец Дома Советов, видневшийся вдали, нежный дымок зелени на деревьях, машина, идущая по улице, - как это все далеко от того, что они только что видели в этих безмолвных комнатах!

И долго еще Костя и Манжин не могли стряхнуть с себя раздумья, навеянного мрачным и диким прошлым, которое знали и помнили на Алтае только одни уже старые люди...

Они и не заметили, как дошли до окраины города, как свернули на укатанную дорогу, ведущую вверх по отлогому склону. Путь преградили деревянные ворота, но они были открыты. И, войдя в эти ворота, путники наши оказались в каком-то солнечном, чуть тронутом зеленью саду.

Костя живо обернулся к учителю:

- Анатолий Яковлевич, это мы где? Это мы уже у Лисавенко?

- Да, - ответил Анатолий Яковлевич, - это мы у Лисавенко, в Татанаковском логу.

Музей был забыт. Костю захватила нежная радость весеннего сада, теплые испарения земли, солнечная тишина и почти ощутимая, беззвучная жизнь просыпающихся, тронувшихся в рост деревьев, кустов, трав...

ЛЕПЕСТОК ЯБЛОНИ

Вереница стройных тополей убегала высоко вверх по склону, до самого гребня отлогой горы - защита от холодных ветров. Четкие, правильные ряды деревьев далеко засеяли склоны. Бесчисленные кусты стояли пушистыми шпалерами. И всюду, куда хватал глаз, чернели вскопанные приствольные круги и разлинованные грядами плантации с какими-то посадками.

Справа и слева сквозь молодую зелень придорожных кустов поглядывали на дорогу небольшие домики. Костя старался угадать, в который из этих домиков они войдут. Но Анатолий Яковлевич шел мимо них, дальше, к самому большому двухэтажному дому с широким резным балконом.

- Здесь Лисавенко живет? - вполголоса спросил Манжин.

- Нет, - ответил Анатолий Яковлевич, - он живет вон там, в старом домике. Мы мимо шли. Вон из-за кустов крыша видна, темная такая. Это и есть его "воронье гнездо" - так он свой дом называет.

- А здесь что?

- А здесь - читай, что на дощечке.

На дверях большого дома блестела квадратная дощечка. Манжин и Костя прочли в один голос:

- "Горно-Алтайская плодово-ягодная опытная станция М. А. Лисавенко".

- А-а, - догадался Костя, - здесь их научные кабинеты!

Около дома рабочие вскапывали землю и просеивали ее сквозь железные сита. Костя вопросительно поглядел на директора:

- Это для чего же, Анатолий Яковлевич?

- Здесь будут клумбы и цветочные грядки. Я в прошлом году заезжал сюда в июле. Вот бы посмотрели, как все цвело! Здесь, около ступеней, розы: и белые, и красные, и желтые!.. А там, пониже, - пионы, огромные, густые. Тогда, помню, только что прошел дождь. Шапки пионов огрузли, пригнулись к земле. И вот гляжу - будто огромный розовый венок лежит на газоне!..

У Кости загорелись глаза.

- Вот бы нам, Анатолий Яковлевич, а?

- Посадим и мы, - ответил Анатолий Яковлевич, - все посадим!.. А теперь вы, ребята, подождите, а я зайду к Григорию Ивановичу, к завхозу.

• Предыдущая
• 51/94
• Следующая