Состоятельная женщина. Книга 1 - Брэдфорд Барбара Тейлор - Страница 10

• Предыдущая
• 10/114
• Следующая

Подумала она и о трех своих дочерях, и при мысли о них на губах ее заиграла горькая усмешка. Старшая дочь, Эдвина, ее первенец. Боже, она, ее мать, работала, как вол, и сражалась ради своей Эдвины, как тигрица! А ведь она сама была тогда еще практически девчонкой. И как же она любила своего первенца, все сердце ей отдавала. При этом она постоянно чувствовала, что Эдвина не отвечает ей тем же: девочкой она держалась на редкость отчужденно, девушкой никогда не пыталась стать ей ближе – впоследствии же эта отчужденность превратилась в ледяную холодность. Во время той истории с предложением консорциума Эдвина стала союзницей Робина, поддерживая его с начала и до самого конца. Сейчас, несомненно, она являлась его главной сторонницей в грязном сговоре. А в то, что к ним примкнула также Элизабет (они с Робином близнецы), поверить было трудно. Впрочем, если хорошенько все себе представить... Привлекательная, необузданная и абсолютно неприручаемая, Элизабет, с ее обманчивым обаянием и утонченными чертами лица, всегда тянулась к роскоши, шла ли речь о мужьях, одежде или путешествиях. Ей постоянно недоставало денег – и сколько бы их ни появлялось, она, как и Робин, не могла остановиться.

Единственной, на кого Эмма могла полностью положиться, была Дэзи: из всех детей она одна по-настоящему любила свою мать. Неудивительно, что она не принимала участия в этом гнусном заговоре: Дэзи ни за что не стала бы вместе с остальными требовать расчленения „Харт Энтерпрайзиз”, как предлагал Робин. И дело тут не только в любви и преданности по отношению к матери, но и в ее безграничном уважении к ней и вере в правильность ее суждений. Ни разу не сомневалась Дэзи ни в ее выборе, ни в ее решениях, осознавая, как никто другой, что они продиктованы правилами честной игры и являются результатом продуманного распорядка действий.

Дэзи была самой младшей из ее детей и так же сильно отличалась от самой Эммы и внешностью, и характером, как и остальные, но с матерью ее связывали узы взаимной привязанности такой глубины и силы, что это чувство скорее можно было бы назвать преклонением. Дэзи, ее Дэзи, сама нежность и деликатность, честность, справедливость и доброта. В прежние годы Эмма на раз задумывалась над тем, не повредят ли Дэзи в жизни эти качества, делавшие ее беззащитной и уязвимой перед лицом жесткого мира. Однако со временем мать осознала, что у Дэзи весьма крепкая сердцевина, что позволяло ей проявлять упорство и не поддаваться никакому давлению со стороны. По-своему она ничуть не уступала Эмме, когда речь шла о принципах, проявляя мужество и храбрость в поступках и постоянство в своих привязанностях. Со временем Эмма поняла: доброта Дэзи служила для нее наилучшей формой защиты, образовывая своего рода блестящую кольчугу, не пропускавшую ударов, и помогая Дэзи выходить невредимой из любых поединков.

И другие люди это знали, думала сейчас Эмма, глядя из своего окна на панораму Манхэттена. В голове по-прежнему стоял хаос, и сердце замирало от того отчаяния, в пучину которого его ввергли. Потрясение, вызванное предательством ее детей, не проходило; однако состояние шока, испытанного ею вначале, как будто ее ударили дубинкой по голове, постепенно исчезало. Она обнаружила, что, как ни силен был удар молнии, поразивший ее, она понемногу начинала приходить в себя. Все рассказанное Гэй больше уже не казалось таким невероятным. Конечно, она не ожидала подобного предательства со стороны своих детей, не думала, что они решатся на такое. Но в жизни теперь мало что уже могло ее поразить: став мудрой и пройдя через многие испытания, Эмма и к этому предательству внутри собственной семьи отнеслась как к данности, с которой приходится считаться.

Она уже давно поняла, что кровные узы вовсе не предполагают сами по себе ни верности, ни любви. В ее собственном случае, если не считать Дэзи, никак не применима пословица „кровь людская не водица”, с горечью констатировала Эмма. Она вспомнила один разговор, который у нее состоялся однажды с Генри Росситером, ее банкиром. С того времени прошло уже немало лет, но каждая фраза, каждый нюанс этого разговора звучали в ее ушах так, словно, это было только вчера. Дэзи, сказал он ей, подобна нежной голубке, которую швырнули на растерзание хищным гадам. Эмма даже вздрогнула от отвращения при этом жестоком и страшном сравнении. Чтобы как-то рассеять вставшую перед ее глазами чудовищную картину, нарисованную Генри, она сказала ему тогда, что это дикое сравнение попахивает мелодрамой. Она даже рассмеялась тогда, чтобы он не заметил ее истинной реакции. Теперь, в холодный январский день, на семьдесят девятом году жизни, она вспомнила слова банкира, зловещие, но правдивые. Ведь Дэзи действительно оказалась одна в логове отвратительных хищников – четверых ее, Эммы, детей, которых она родила и выкормила. Детей, которые сейчас, объединившись, поднялись против нее, своей матери! Вот уж правда, змеиное гнездо, точнее не скажешь.

Резко отвернувшись от окна, Эмма вернулась к столу. Она опустилась на стул, и ее цепкий взгляд остановился на миг на лежавшей перед ней отвратительной кассете: положив портфель на стол, она брезгливо швырнула кассету туда, не произнеся ни единого слова.

Гэй в оцепенении наблюдала за Эммой: такой она ее еще никогда не видела! Лицо, застывшее в суровом окаменении, изможденное, с впалыми щеками. Высокие скулы, которые и всегда-то заметно выдавались, сейчас были прямо-таки обтянуты кожей: казалось, на лице вообще не оставалось никакой плоти – кожа да кости. От природы бледное, оно стало теперь землистым. Румяна на щеках выглядели грубо, а губы, под глянцем красной помады, приобрели фиолетовый оттенок. Широко расставленные зеленые глаза, всегда такие ясные, блестящие, все понимающие, сейчас затуманились, в них застыло выражение глухой боли, глубокого разочарования и муки. Гэй лицо Эммы показалось посмертной маской – она знала, что эта страшная и разительная перемена была вызвана гнусным сговором ее собственных детей.

Гэй вдруг обнаружила в лице Эммы что-то чрезвычайно хрупкое и уязвимое. Вся она выглядела в этот момент такой дряхлой, что секретарше захотелось подбежать к ней и обнять, как маленькую. Но она сдержалась, боясь, что та сочтет подобный порыв непрошеным вмешательством. Ей было хорошо известно, насколько миссис Харт всегда полагается только на себя, как она горда и независима и никого не допускает в мир своих чувств и мыслей.

Гэй, правда, постаралась отыскать слова утешения, чтобы как-то выразить всю глубину своего понимания и преданности, но найти нужные слова для того, чтобы миссис Харт увидела ее расположение и заботу, оказалось совсем не просто, особенно теперь, когда все ее чувства были в смятении при виде этого осунувшегося и сразу постаревшего лица.

– Вы не заболели, миссис Харт? Может быть, я чем-то могла бы вам помочь? – только и спросила она тихим заботливым голосом.

– Не волнуйся, Гэй. Через пару минут я буду опять в полном порядке, – попыталась улыбнуться Эмма. Она опустила голову, чувствуя, что к глазам подступают слезы. Немного подождав, она нашла в себе достаточно сил, чтобы посмотреть Гэй в глаза:

– Извини, но мне лучше будет пока побыть некоторое время одной, – произнесла Эмма. – Надо кое-что обдумать. Будь добра, завари мне чай и принеси минут через десять, хорошо?

– Конечно, конечно, миссис Харт, – поспешно согласилась ее секретарша. – Если вы и правда уверены, что вам не нужна сейчас моя помощь. – И она направилась к двери, все-таки немного поколебавшись.

– Не волнуйся. Я прекрасно справлюсь и одна, – улыбнулась Эмма.

Как только Гэй вышла из комнаты, Эмма откинулась на спинку стула, закрыла глаза и постаралась расслабить одеревеневшие мышцы. „Сперва „Сайтекс”, потом эта ужасная история, – устало подумала она. – А тут еще Пола и ее интерес к Джиму Фарли. И вечно мое прошлое преследует меня по пятам”, – с грустью вздохнула она, в глубине души, прекрасно понимая, что от прошлого не может уйти никто. Тяжелым бременем оно лежит на настоящем и будущем, и нести это бремя приходится человеку всю свою жизнь. Есть ли в этом ее вина? Могла ли она поступать как-то иначе?

• Предыдущая
• 10/114
• Следующая