Темные тропы - Гэбори Мэтью - Страница 24

• Предыдущая
• 24/58
• Следующая

Если не считать ни с чем не сообразного присутствия четырех типов в дальнем конце узкого прохода, делившего конюшню надвое.

Алдорн приглушил возникшую от изумления икоту и, подавшись назад, споткнулся о собственные вилы. Он вырвал их из земли и наставил в сторону неподвижных фигур.

– Эй, кто вы? – крикнул он. Четверо незнакомцев никак не отреагировали. Алдорн решил, что шум дождя заглушил его голос. Он окликнул их снова, уже громче, но ответа так и не получил. Растерявшись и совершенно не представляя, хороши или скверны намерения четырех посетителей, скрытых полумраком, Алдорн предпочел остаться снаружи, невзирая на потоки воды, низвергавшиеся на холм.

Сердце подсказывало ему, что не стоит запросто приближаться к ним, что следует проявить твердость и ясно дать им понять, что эта конюшня является частной собственностью, в данном случае его собственностью, и что, если они зашли не для того, чтобы пообедать, у них нет никакого права здесь находиться. Однако был еще какой-то внутренний голос, твердивший ему совсем другое. Он требовал быть настороже с этими странными бродягами, которые проскользнули в конюшню так, что он этого даже не заметил. Впрочем, было ли это возможно? Конечно нет… Ведь он одно за другим обшарил все стойла и знал, что спрятаться просто негде. Может быть, они воспользовались той мину той, когда он отвлекся и прочищал свои легкие, стоя на крыльце? Неслышными шагами, под шум грозы, могли бы тогда прокрасться внутрь…

Невозможно.

Значит, эти бродяги пришли ниоткуда. Он сглотнул, охваченный иррациональным страхом. Ему вспомнились различные слухи и страшные рассказы, разносимые клиентами, которые приводили в ужас его дочерей и вызывали у его супруга приступы оглушительного хохота. Она-то ничему этому не верила. Она утверждала, что посетители харчевни все это преувеличивают специально для того, чтобы попугать ее дочерей. «Даже если это и так, голубчик, – повторяла она ему уже под одеялом, – никогда не забывай, что нас охраняют Грифоны. Что вообще, по-твоему, может случиться?»

– Что вообще, по-твоему, может случиться? – принялся он повторять как заклинание.

Дождь настолько усилился, что он уже почти не мог разглядеть дальнюю часть конюшни. Он выругался для храбрости и с бьющимся сердцем вновь вошел внутрь.

Его сразу затошнило от вони, и он задержал дыхание, ругая себя за то, что не прихватил с собой фонарь, хотя и видел темные тучи. Из соображений экономии он завел только один фонарь и пользовался им лишь с наступлением ночи, чтобы закрыть харчевню. Он зажал нос рукавом, чтобы, вдыхая запах шерсти, остановить подступающую рвоту, после чего попробовал разглядеть что-либо в темноте.

Центральный проход был пуст. Инстинкт заставил его прижаться к стене с вилами в руках. Он обшарил конюшню глазами и увидел лишь знакомые очертания стойл. Четырех фигур как не бывало. Между тем вонь Упорно держалась и земля сохраняла пепельный цвет.

Шум грозы все нарастал, и дождь не переставая молотил по крыше. Потом из темноты прогремел злобный голос:

– Черт, я никогда не привыкну!

Выпучив глаза, Алдорн уставился на массивную фигуру харонца, возникшую из темноты.

Он был ростом около четырех локтей. Голый до пояса, он выставлял вперед огромное брюхо, которое жирными складками нависало над широким поясом из черной кожи, продолжением которого был красный шерстяной передник, доходивший ему до середины бедер. Ровные ряды гвоздей, по десять штук в каждом, шли по поверхности его груди и вычерчивали до самой шеи пунктирные линии с медным отливом. Привинченная к плечам, его ожиревшая голова обнаруживала первые признаки гниения. Его дряблые щеки и двойной подбородок имели фиолетовый оттенок, нос усох, а тонкие губы, казалось, были подведены углем.

Заметив отблеск жестокости, плясавший в его глазах, Алдорн подумал о своих дочерях. Ему случалось скрещивать взгляд с неприятными типами, но эти глаза превосходили все когда-либо встречавшиеся прежде. Их можно было бы сравнить с двумя каплями Желчи или двумя свирепыми мелкими хищниками, которые в тот самый миг, когда он их увидел, уже мерили его со зловещей иронией. Лицо харонца расплылось в улыбке, открывшей ряд совершенно белых зубов. В правой руке он держал длинную палку, концы которой были окованы железом.

Не прошло и секунды, как из глубины конюшни ему ответил насмешливый женский голос:

– Замолчи, толстая свинья! Харонец покосился в ту сторону.

– Шлюшка, – забрюзжал он, поджимая губы, – сейчас и вправду понадобится, чтобы я поучил тебя хорошим манерам.

– Понадобится, чтобы ты побегал… – расхохоталась незнакомка, появляясь в центральном проходе.

Алдорн уже ничего не понимал в том, что происходит. Присутствие харонцев в его конюшне не поддавалось никакому разумному истолкованию. Ему лишь оставалось вертеть головой слева направо и бормотать:

– Что, по-твоему, может случиться; что, по-твоему, может случиться…

Женщина, лет примерно сорока, была, должно быть, из Долин Пегасов, судя по цвету ее кожи. Мускулистая и рослая, она была одета в кожаный камзол, длинный плащ из черного шелка с высоким воротом. Густые белые пряди каскадом спадали ей на плечи, обрамляя осунувшееся лицо, на котором блестели большие ореховые глаза. Она вышла в проход и приблизилась к своему спутнику. И тогда Алдорн увидел нечто вроде татуировки на ее кистях и шее – тонкие черточки, похожие на те математические знаки, которыми торговцы отмечали что-либо в своих записях.

Она положила руку на плечо харонца и, склонив голову набок, уставилась на хозяина харчевни.

– Привет, приятель, – сказала она развязно. Голос у нее был чувственный, почти чарующий, и Алдорн ущипнул себя в надежде, что он сейчас проснется в своей постели после чудовищного кошмара.

– В чем дело? – заметила она его жест. – Я тебе не нравлюсь?

Она обращалась к нему так, как если бы он был еще ребенком. Он захотел улыбнуться, но его губы так сильно дрожали, что вышла только жалкая гримаса. Она вскинула брови и прибавила елейным голосом:

– Бедняжка…

Алдорн подумал о своем детстве, о балбесах, которые преследовали его на улицах родного селения. Он вновь чувствовал то же самое, он ощущал себя совершенно беспомощным и вынужденным безропотно покоряться своим палачам и терпеть их насмешки, боясь задеть их самолюбие и подвергнуться за это наказанию, еще более жестокому.

– Дорогие друзья! – заявил вдруг еще один голос, зазвучавший из правого стойла. – Очень может быть, что эта конюшня весьма живописна и стоит того, чтобы провести в ней вечер, но у меня были другие замыслы, когда я согласился вытерпеть столько мучений ради того, чтобы сюда добраться.

Говоривший появился в проходе. Это был выходец из Ликорнии. Его кожа была цвета слоновой кости, и одет он был в тунику из пурпурного шелка. Подняв руки к лицу, он массировал себе виски и всем своим видом выражал неудовольствие. Его ноги были обуты в высокие сапоги на каблуках, а на левое плечо был накинут коричневый плащ с меховой опушкой. Его сумрачные глаза остановились на Алдорне.

– Туземец, я полагаю?

– Мелкий проныра, как же, – уточнил толстый.

– Заткнись, я тебе сказала, – одернула его пега синка, негромко шлепнув по его животу.

– Зименца здесь нет? – спросил ликорниец. – Я настаиваю, я не намерен надолго застревать в этом свинарнике. Здесь воняет конским навозом, это совершенно невыносимо.

– Это… это моя конюшня, – пробормотал, запинаясь, Алдорн, не отдавая себе отчета, зачем ему вздумалось что-то уточнять.

Ликорниец прервал свой массаж и воздел руки к небесам:

– Единороги милостивые, могу я избавиться от этого волнующего зрелища? Меня мучит ужасная головная боль, и, сверх того, я должен еще выслушивать косноязычный лепет этого скверно одетого двуногого? Нет, право, дорогие друзья, надо быть серьезными. Умоляю…

– Ты слишком много болтаешь, – прошелестел голос, который должен был, без всякого сомнения, принадлежать четвертому незнакомцу.

• Предыдущая
• 24/58
• Следующая