Солёный снег - Железников Владимир Карпович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/12
• Следующая

- Принёс марки? - спросил он, увидел по Сашиному лицу, что тот ничего не принёс, и закричал: - Не принёс? Несчастный хвастунишка, врун, врун! А может быть, у тебя их даже нет?

- Нет, есть, - соврал Саша. - Просто я забыл.

- Посмотрим, - сказал Гошка. - Потерпим до завтра. А то придётся тебя звать не просто "девчонкой", а "девчонкой-врунишкой".

После школы Саша решил зайти к Маринке и попросить у неё две марки. Подумаешь, две какие-то несчастные марки, неужели она не даст ему их. Он вошёл во двор и увидел, что ворота гаража открыты. Саша сначала заглянул в гараж. Там он увидел своего знакомого шофёра.

- Здравствуйте, дядя, - сказал Саша.

- А, здравствуй, малый, если не шутишь.

- Хотите, я вам принесу воды?

- Ну принеси, - ответил шофёр.

Саша схватил ведро и побежал в глубь гаража за водой. Принёс воду и сказал:

- А теперь мне надо идти.

- Важное дело? - спросил шофёр.

- Да, - ответил Саша. - Важное.

После разговора с шофёром у Саши настроение стало получше. И он побежал к Маринке.

Она была дома одна. Сначала пришлось поиграть с ней в куклы, потом в пароходы, а потом Саша попросил у Маринки, чтобы она показала ему коллекцию папиных марок.

Маринка влезла в папин стол и достала большой квадратный альбом в синем переплёте... Каждая страница была прикрыта в нём папиросной бумагой, а под бумагой, на сером толстом картоне, в карманчиках лежали марки.

- Только ты не перепутай их, а то папа будет ругаться. Он эти марки собирает всю жизнь, с девятилетнего возраста.

- А у нас в классе один мальчик, Гошка Сапегин, - сказал Саша, - тоже собирает марки. И даже меняется.

- Как это - меняется? - не поняла Маринка.

- Очень просто, - сказал Саша. - Он отдаёт, например, твоему папе лишние марки, а твой папа ему свои лишние марки.

- А у моего папы нет лишних марок, - сказала Маринка.

Саша подумал, что, пожалуй, Маринка не даст ему две марки для Гошки, и представил себе, как Гошка завтра будет кричать на него на весь класс: "Врунишка, хвастунишка!"

На каждом листе было написано название страны, но Саше трудно было прочесть эти названия. Он просто ворошил марки: на них были портреты каких-то людей, какие-то дома, деревья, звери, церкви... Их здесь было так много, и Саша подумал, что Маринкин папа совсем не обеднеет, если отдаст ему две марки для этого ненасытного, кровожадного Гошки.

- Ну, насмотрелся? - спросила Маринка.

Ей хотелось побыстрее убрать альбом в стол, потому что папа никому ни под каким видом не позволял брать альбом с марками без его разрешения. И Маринка впервые его сама держала в руках, и сделала она это только ради Саши.

- Сейчас, - ответил Саша и покосился на Маринку. Нет, и просить не стоит, всё равно не даст.

Он уже хотел отложить альбом, но тут позвонили в дверь, и Маринка побежала открывать. А Саша вдруг сделал нечто странное, нечто ужасно необыкновенное, нечто такое, что нельзя никому делать ни при каких условиях: он вытащил из марочного карманчика две маленькие старенькие марки (нет, он не взял большие, хорошие марки) и быстро положил их в карман. При этом у него сильно-сильно заколотилось сердце.

Тут же вернулась Маринка. Саша уже стоял в другом конце комнаты. Маринка взяла альбом и сунула обратно в стол. Саша решил ей сказать что-нибудь весёлое и беззаботное, хотелось ему притвориться, но вдруг у него пропал голос. Он постоял немного и прохрипел:

- Я пойду.

- Посиди ещё немного. Давай поиграем в "дочки-матери". Ты будешь мой сын, а я буду готовить тебе обед.

Но Саша не стал играть и ушёл домой.

Дома он вытащил марки из кармана, разгладил их и положил в дневник.

Глава восьмая

Нельзя сказать, что Саша чувствовал себя спокойно. Нет, совсем не так. Во-первых, ему совсем не хотелось есть, во-вторых, когда он делал уроки, то поставил две большие кляксы.

Бабушка уже два раза говорила ему, чтобы он шёл гулять во двор, но он отказывался.

И вдруг, когда Саша так сидел, раздался звонок в дверь. Он по привычке прислушался, кто пришёл. И когда он услышал голос Маринкиного папы, им овладел дикий страх, он судорожно схватил дневник и сунул его под тахту.

- Евдокия Фроловна, - сказал Маринкин папа, - вы меня ради бога извините, но произошла какая-то странная история: пропали мои две самые ценные марки. Вы понимаете, каждой марке по сто двадцать лет. Я за ними гонялся с детства.

- Вы уж простите меня, но я марки не собираю, - сказала бабушка.

- Извините, извините, я волнуюсь и говорю непонятно. Да, в конце концов, дело даже не в марках, а в факте...

- В каком факте? - спросила бабушка.

- В факте пропажи.

- В факте пропажи?

- Ну да. Возможно, он взял их по глупости. Ну, знаете, как ребята, не отдавая отчёта в своём поступке. Он ведь не понимает, какая это ценность.

- А я тут при чём? - не поняла бабушка.

- Их мог взять только Саша, - ответил Маринкин папа. - Он сегодня был у нас, попросил у Маринки посмотреть мой альбом... И вот результат: нет двух самых ценных марок.

В следующую секунду Маринкин папа и бабушка появились перед Сашей. Они стояли рядом, безмолвные, как статуи.

Саша поднял на них глаза и, стараясь говорить как можно громче, сказал:

- Я не брал марок. Честное слово, я не брал никаких марок.

Может быть, сейчас он даже сознался бы, отдал бы эти марки, но он просто боялся сознаться.

- Саша, - сказал Маринкин папа. Он смотрел на Сашу сверху вниз, и Саше казалось, что он сейчас клюнет его носом в самую макушку. - Я понимаю, ты просто не подумал, тебе ничего не будет, я тебя заранее прощаю, только отдай мне марки.

- Я не брал марок, - снова сказал Саша и даже более уверенно.

Маринкин папа снова клюнул носом. Только теперь Саше показалось, что он просто готов заплакать и совсем не собирается клевать его в макушку.

- Ну, хочешь, я тебе дам за эти две марки пять марок: одну новую, например, марку республики Танганьики, Великобританию, Канаду, Ирак и любую страну по твоему выбору... Ну ладно, я тебе дам десять любых марок.

- Честное слово, я ничего у вас не брал, - сказал Саша. Ему стало как-то полегче, он понял, что никто не докажет, что именно он взял эти марки.

- Саша у нас никогда не врёт, - сказала бабушка.

Маринкин папа снова жалобно клюнул носом и сказал:

- Значит, это всё же сделала она, ну, я ей сейчас покажу!

Он выскочил из комнаты размашистым шагом, и Саша представил себе, как он бежит по лестнице, прыгая сразу через пять, нет, через десять ступенек, как он врывается домой и начинает страшным голосом кричать на Маринку и клевать её своим длинным птичьим носом.

- Саша, - сказала бабушка, - а может, ты всё же взял марки?

- Ничего я не брал, - сказал Саша. - И чего вы ко мне все пристали? Он немного помолчал. - Бабушка, а что он сейчас сделает Маринке?

- Не знаю, - ответила бабушка. - Всякие бывают отцы. Один покричит и успокоится, а другой перестанет разговаривать. Не будет её замечать, точно она для него не существует: в общем, будет прорабатывать её своим молчанием и презрением. А другой, может быть, и накажет ремешком.

Бабушка вышла из комнаты. Саша тяжело вздохнул. Он сидел на тахте, под которой лежал его дневник с двумя марками. Ох эти проклятые две марки!

У Саши сами собой потекли слёзы и закапали на пол. Они падали на чистый, аккуратно натёртый паркетный пол, и на полу появились светленькие точечки от Сашиных слёз. И тут вернулась бабушка. Она посмотрела на Сашу и сразу всё поняла.

Бабушка так сильно побледнела, точно случилось какое-то большое-большое несчастье. Она подбежала к телефону, дрожащими руками набрала номер телефона и закричала в трубку маме: "Немедленно приходи домой!" Мама, видно, что-то спросила бабушку, и та ответила: "Жив, но немедленно приходи домой". Она повесила трубку и заметалась по комнате. Она металась по комнате до тех пор, пока не влетела мама.

• Предыдущая
• 6/12
• Следующая