Послания - Студит Федор - Страница 4

Это я осмелился открыть тебе, как отцу и возлюбленному, между тем как мы – Сердцеведец Бог Свидетель! – не проповедуем этого, ибо не имеем преимущества и не питаем ненависти, но и к самодержцу и благочестивейшему Императору сохраняем любовь в сердце, и ко всем сродникам моим питаем благорасположенность, и поминаем его на Божественной Литургии, и молимся о нем в уединении и общенародно. Также и с Церковью мы находимся в общении, и да не будет, чтобы мы когда – нибудь отделились от нее!

Простите меня, который один только грешен; я предпочел оплакивать свои грехи в этом углу и не вмешиваться в дела мирские. Какое здесь преступление? Позволь мне, любезнейший брат, – ибо я знаю, что ты можешь это, – и оставаться в покое здесь, и быть вдали от всех людей, насколько возможно, и ты мудрым умом своим сделай кривизну ровной (Ис.42:16) и острое гладким, и будь для нас причиной мира и споспешником покоя, чтобы, если произойдет что – нибудь полезное для нас, устраивать это справедливо и разумно.

Вчера, когда мы наслаждались достославным твоим присутствием, после некоторых других бесед, для которых ты и прибыл сюда, у нас зашла речь о предметах Писания, и мы, находясь в большом недоумении, расстались друг с другом, не достигнув в этом согласия. Конечно, господин, мы, как люди простые, совершенно не соответствуем присущей тебе мудрости. Но чтобы молчанием о том, о чем должно говорить, нам не навлечь на себя осуждения, – ибо Писание говорит: обличи ближнего твоего, и не понесешь за него греха (Лев.19:17), а с другой стороны, обличая премудрого, будем еще более возлюблены им (Прит.9:8), – мы почли необходимым высказать тебе то, что должно.

Ты, господин мой, – скажу кратко, – соединяя вместе многие вопросы и возражения, сказал, что, кроме веры, ни о каких других заповедях Господних никому не следует вразумлять предстоятельствующего пастыреначальника, когда он, по неведению или по своему желанию, делает что – нибудь непозволительное. А мы говорили, что следует, и даже очень, но только тем, которые превосходят других знанием и благоразумием. И каких только доказательств неосновательности такого мнения мы не можем привести? Приведем пример из Ветхого Завета.

Во – первых, что ты думаешь о поступке Даниила (Дан.13:46–62)? Не удостоился ли он похвал за то, что не только вразумил, но и осудил старцев, беззаконно обвинивших святую Сусанну, хотя он был в таком возрасте, который по закону не давал права говорить и высказываться свободно? Так или нет? И разве ты не одобряешь Иоава, который, когда божественный Давид задумал пересчитать народ, что послужило поводом к гневу Божьему, возражал, удерживал и старался убедить Царя не делать этого (2 Цар. 24, 1–9)? Ты ведь знаешь историю.

Убеждает меня в том и Иофор, который напоминал великому Моисею и уговаривал его не так управлять народом, некоторым образом вразумляя его и склоняя к своему желанию (Исх.18:13–24). А кто он был? Иноплеменник, хотя и тесть Моисея. И кому говорил? Тому, кто делал все по откровению Божию. Но скажем об этом немного, чтобы речь наша не была длинной.

Надобно перейти к Новому Завету. Послушаемся, если угодно, почтеннейший, повеления громогласного проповедника вселенной: Если же последнему будет откровение, первый да молчит (1 Кор.14:30); и это относится не только к вере, как возражает твоя любовь. Также, – чего я едва не забыл, – великий проповедник истины Иоанн обличал Ирода (Мф.14:4). Прошу ответить мне. Знаю, что против меня готова насмешка: «Он ставит себя наравне с пророком». Но не так, почтеннейший. Сие же, – говорит апостол, – написано было в наставление нам (1 Кор.10:11). И еще св. Павел сказал: Будьте подражателями мне, как я Христу (1 Кор.11:1).

А как можно мыслить право, действуя неправо, когда божественный Иаков утверждает, что вера является от дел, и те, которые погрешают в одном, не имеют и другого (см. Иак.2:17,10)? При столь многих и при таких свидетелях, я не думаю, чтобы твое благородство стало возражать. Если же так, то пришли недостоинству нашему разбор вышеизложенного, так же, как и яснейшие возражения из того, что будет у тебя заготовлено. О, если бы они были налицо! И мы замолчим и будем просить прощения за свою настойчивость, хотя и происходящую от ревности. Ибо только осуждать легко и доступно для всякого желающего, как ты читал. А приводить свое мнение, основываясь на свидетельстве Богодухновенного Писания, свойственно мужу поистине здравомыслящему и умному. Впрочем, чтобы слишком не распространить письма, мы на этом закончим речь, присовокупив еще для полнейшего доказательства изречения свт. Василия Великого. Пребывай здоровым со всем домом своим, возлюбленный господин наш, благоденствуя во всех отношениях, ибо мы, и когда пишем, и когда не пишем, желаем сохранить благо любви твоей.

Из 20–го слова святого Василия о подвижничестве: «И предстоятелю, если преткнется, должны напоминать преимущество первые из братии по возрасту и благоразумию» [11]. Из слова 34–го: «Кто не принимает одобренного предстоятелем, тот должен открыто или наедине представить ему свое возражение, если имеет какое – либо твердое основание, согласно со смыслом Писания, или молча исполнять приказанное; если же он сам постыдится, то пусть употребит на это посредниками других» [12]. Из нравственных правил его же, слово 72–ое: «Слушатели, наставленные в Писаниях, должны испытывать то, что говорят учителя» [13]. «Предстоятель слова должен все делать и говорить с осмотрительностью и после многого испытания, с целью благоугодить Богу, как подлежащий испытанию и от самих вверенных ему» [14].

Если бы возможно было пересылать в письмах слезы, то я, наполнив ими это мое письмо, послал бы их в эти дни тебе, почтенная, любезная и богоугодная мать моя. Ибо, поистине, я не могу равнодушно слышать о твоем положении, не говорю – о близости к гробу, но и о болезнях, угрожающих смертью. И для чего, мать моя, ты захотела оставить нас, возлюбив грядущий век, отойти от нас и пребывать у Господа? Ты, конечно, возлюбила тамошние блага, по сильнейшей любви переменив образ мыслей, ты более пожелала пребывать с моей доброй и святой сестрой и с любезным моим господином Евфимием, или лучше, в лике святых.

Как же, мать, я могу без слез продолжать изложение письма? Неужели суждено мне в моей горестной жизни услышать о твоей смерти, воспеть тебе плачевные песни, увидеть твой гроб и написать надгробные стихотворения, чтобы ты почила телом под землей, – ибо знаю, что духом ты будешь обитать на небесах, – а я останусь на земле, продолжая влачить прискорбную и многогрешную жизнь мою? Как можно стерпеть это? Да не будет этого со мной!

Впрочем, надобно все предоставить воле и определению Преблагого Бога нашего. Ибо Он знает, что полезно каждому из нас, ведает, что нужно, устраивает потребное. Он – Отец чадолюбивый, Он располагает все хорошо, кстати, благоразумно, промыслительно, премудро, прекрасно, совершенно. О премудрость и глубина судеб Его, ибо непостижимы и неисследимы пути Его (Рим.11:33)! Еще раньше Он взял к Себе сестру, потом взял брата, теперь желает третьего. Кто будет им? Если ты сама, то великая похвала; ты довершаешь тройственную награду, прекрасно проведя жизнь, все оставив, все предав Богу: голову, члены, саму себя, изнурив подвигами честное тело свое, совершив многопечальную жизнь, или лучше, пройдя узкий и тесный путь Господень (Мф.7:14), и теперь желая исхода в доброй старости. Об этом я молюсь до сих пор. Впрочем, самое лучшее – то, что угодно Богу: кто родственнее Его может заботиться о наших делах?

Радуйся же, мать, и при жизни, и умирая. Ты не умрешь, потому что имеешь в себе жизнь. По своей воле ты умерла для жизни, потому что ты подвизалась подвигом добрым (1 Тим.6:12), потому что ты отказалась от земного, чтобы наследовать небесное, потому что ты бескровно участвовала в подвигах мученичества, отсекая члены свои – нас – по любви к Господу. Ты отходишь без забот, без завещания. Ибо у тебя нет ничего, о чем бы делать завещание, кроме волосяной одежды твоей и другой какой – нибудь случайной принадлежности простой жизни. Уже обнаженной ты идешь отсюда предстать Богу, имея душу чистой от вещественной нечистоты.