Когда любовь была «санкюлотом» - Бретон Ги - Страница 29

• Предыдущая
• 29/66
• Следующая

Результат не заставил себя долго ждать: на следующий день Ролан перестал быть министром.

Манон, мечтавшая лишь о синяках и шишках, быстро сообразила, какую выгоду можно извлечь из этой отставки.

— Прекрасно! — воскликнула она. — Ты прочтешь свое письмо в Собрании.

Ролан обожал свою жену; он поднялся на трибуну и зачитал депутатам блестящую прозу Манон. Эффект был потрясающим. Популярность экс-министра росла день ото дня и стала равна славе Неккера.

Наэлектризованный парижский люд вдохновлялся теперь лишь одной идеей: прогнать короля, отставившего такого блестящего министра.

20 июня Собрание узнало, что армия Дюморье потерпела поражение в Нидерландах. Депутаты потеряли голову и объявили, что Родина в опасности. Парижане, возбужденные слухами о том, что король, тайно сносившийся с врагами, виновен в этой неудаче (слухи умело распускались агитаторами), вооружились пиками и отправились маршем на Тюильри…

Во главе колонны шли члены женского клуба Теруань де Мерикур. Они вопили: «Да здравствует нация!», горланили «Са ира», «потрясали ножами, безумно вращая глазами» [67].

Гвардейцы, охранявшие Тюильри, были мгновенно убиты, и толпа ворвалась во дворец. Попутно женщины» во все времена и при любых режимах обожавшие безделушки, отрезали уши у убитых ими солдат и прикалывали вместо кокарды на свои чепчики…

Разломав мебель, вспоров кресла, изодрав ковры, харкая на картины, чернь ворвалась в салон, где находился Людовик XVI. Подталкиваемый и оскорбляемый разъяренными мегерами, король влез на стол, и на него натянули красный колпак, придуманный якобинцами [68].

На этот раз монархия была растоптана.

Вечером Теруань отпраздновала победу силы на своей широкой кровати с несколькими доблестными гражданами. На рассвете они уснули вповалку на ковре, утомленные любовными упражнениями, а Теруань, впавшая в эротическое безумие, позвала к себе семерых денщиков, работавших у нее под окном. Любезные рабочие оказали ей маленькую услугу, о которой она просила, и, насвистывая, вернулись на свои лестницы. Только после этого Теруань наконец заснула, ей снились сны о единой, неделимой и процветающей республике.

Когда эти события стали известны в Брюсселе, Ферзен погрузился в пучину отчаяния. В первый раз он спросил себя, удастся ли ему пробудить европейских монархов, не поздно ли… Именно в этот момент, мучимый тысячей неразрешимых вопросов, он получил письмо королевы, написанное 21-го числа, — оно шло к нему 4 дня.

«Не терзайтесь мыслями обо мне. Верьте, что мужество всегда побеждает. Решение, которое мы приняли, позволит нам дождаться — я в это верю — помощи и спасения. Эти недели очень длинны, их трудно пережить, и я не осмеливаюсь больше писать вам. Прощайте, поторопите, если сможете, помощь, обещающую нам избавление».

В конце она приписала симпатическими чернилами:

«Я еще существую, но это чудо. День 20-го был ужасен».

С этого момента единственным и постоянным занятием Ферзена стало добиваться скорейшей помощи. Вот что он написал любимой женщине 26 июня:

«Боже, какие муки мне причиняет положение, в котором вы оказались! Моя душа мучительно оскорблена. Постарайтесь остаться в Париже, и помощь придет. Король Пруссии решился, надейтесь на него».

Доверяя любимому человеку, королева воспряла духом…

Между тем положение французских монархов в Тюильри было сложным. Вот что писал Ферзен своей сестре графине де Липер;

«В Париже дела обстоят по-прежнему, я не знаю ни минуты покоя, беспокоясь за жизнь короля и королевы. Бунтовщики не скрывают своих намерений и угрожают дворцу. Их величества не могут ни выйти вместе, ни даже спать одновременно. Они отдыхают по очереди, боясь, что к ним ворвутся эти каннибалы. Я в ужасе их положение ужасно, особенно для тех, кто, подобна мне, знает детали».

К счастью, между этими двумя людьми, которых история назовет «ущемленными любовниками», сохранилась связь.

В течение долгих недель благодаря экономке Элеоноры Салливан Мария-Антуанетта и Ферзен переписывались, не вызывая ни малейшего подозрения у революционеров.

Письма покидали Тюильри и попадали во дворец в коробках с сухими бисквитами. Для большей надежности письма были зашифрованы, а самое важное писалось между строчками симпатическими чернилами.

Волнующий диалог установился между двумя разлученными возлюбленными, несмотря на мятеж, убийства и лужи крови. 3 июля Мария-Антуанетта, знавшая, что любимый пытается спасти ее, написала ему записку, полную надежды:

«Я полна мужества, что-то говорит мне, что скоро мы будем счастливы, будем спасены… Продолжайте настаивать, время не терпит. Прощайте».

Потом она приписала еще одну, очень трогательную фразу:

«Когда же мы сможем спокойно увидеться?»

Как бы невероятно это ни было, им казалось, что момент этот близок. Ферзен, добившийся наконец поддержки пруссаков и австрийцев, уже видел, как объединенные армии входят в Париж.

В июле королева получила от Акселя письмо, в котором он сообщал ей план Брансвика.

«Он идет прямо на Париж, оставляя на границах войска, чтобы помешать противнику сопротивляться…»

Немного позже Аксель подтверждает ей:

«Мы делаем все возможное: приход пруссаков не за горами, в первых числах августа можно будет начать».

Получив эти письма, Мария-Антуанетта могла мечтать о том дне, когда она вновь станет королевой Франции и сможет отблагодарить своего спасителя. В «Воспоминаниях» госпожи Кампан мы находим отголоски этих иллюзий.

Вспоминая заточение в Тюильри, компаньонка королевы пишет: «Просыпаясь на рассвете, она (Мария-Антуанетта) не позволяла закрывать ни ставни, ни жалюзи, чтобы длинные бессонные ночи не были столь мучительны.

Однажды, в середине ночи, глядя на луну, заливавшую своим светом комнату, она сказала мне, что уже через месяц будет смотреть на луну, избавившись от цепей, король тоже будет свободен.

Она сообщила мне, что скоро их освободят, но самые близкие к монархам люди расходятся в одном, очень тревожном моменте: одни обещают полный успех, а другие указывают на существующие опасности, считая их непреодолимыми. Королева рассказала мне, что знает, каким маршрутом продвигаются принцы и король Пруссии; знает, когда они будут в Вердене, что начнется осада Льежа…»

Мария-Антуанетта, конечно, не слушала советников пессимистов. Она совершенно доверяла Ферзену, считая, что его любовь может сотворить чудо.

Увы! Именно она и погубит монархов…

В середине июля Брансвик опубликовал очень резкий манифест от имени объединенных сил, в котором на Париж и всю Францию возлагалась ответственность за жизнь королевских особ.

Вот отрывок из этого манифеста:

«Любой национальный гвардеец, взявший в руки оружие, будет считаться мятежником; все жители, посмевшие сопротивляться, будут убиты, а дома их со жжены; все члены Национального собрания, муниципальных советов и национальной гвардии головой отвечают за все происходящее, их будут судить по законам военного времени, безжалостно и беспощадно. Если королевской семье будет нанесен хоть малейший вред, если не будет обеспечена полная безопасность их величеств, европейские монархи подвергнут Париж полному разрушению».

Этот необычный манифест был продиктован господину де Лимону Ферзеном, озлобленность которого против революционеров росла с каждым днем. Не в силах спасти ту, которую он так любил, швед испытывал бешеную ярость. Это чувство стало плохим советчиком. Заявление Брансвика не испугало депутатов и вызвало волну гнева во Франции. 10 августа парижане, уверенные, что манифест был составлен в Тюильри, вооружились пиками, ножами, ружьями и бросились во дворец, чтобы захватить Людовика XVI и Марию-Антуанетту. Ферзен надеялся ошеломить народ: он взбесил его…

• Предыдущая
• 29/66
• Следующая