Когда любовь была «санкюлотом» - Бретон Ги - Страница 39

• Предыдущая
• 39/66
• Следующая

— Надеюсь, что вы придете, генерал. Мы устроим танцы!

Де Шаретт отказался, но придумал забавный розыгрыш. Он переодел нескольких своих людей республиканцами и послал их нарушить покой свадебного обеда.

Вторжение этих лжепатриотов вызвало подлинную панику. Видя, что гости собираются выпрыгивать в окна, шуаны сделали вид, что заряжают ружья.

— Женщины должны остаться здесь, — гаркнули они, — а мужчины пусть убираются, не то мы будем |стрелять!

Скоро в комнате осталась только группка дрожащих от страха молодых женщин.

— Ну что же, — сказали переодетые шуаны, — а теперь вы увидите нашего командира.

И в этот момент, к величайшему изумлению дам, вошел господин де Шаретт.

— Простите мне этот маленький маскарад, — сказал он, — я устроил его, чтобы провести несколько приятных минут наедине с одной из вас.

Улыбающаяся «султанша» направилась к нему.

— Нет, нет, моя дорогая! Речь идет вовсе не о вас: вы слишком легко отдаете то, что принадлежало мне. Я говорю о той молодой женщине, которая без меня просто не получит причитающегося ей сегодня удовольствия.

Прямо на глазах у приглашенных на свадьбу дам он устремился к новобрачной, задрал ей юбку и… оказал ей весьма энергичные знаки внимания… С помощью такого своеобразного способа ведения войны господин де Шаретт спасет республику…

Однажды мартовским утром 1793 года в армии Дюморье произошла любопытная сцена. Молодой драгун, шедший по дороге вместе со своими товарищами, внезапно упал на обочину, крича от боли.

К нему кинулись, и офицер спросил, что он чувствует. Солдат, которого страдания на секунду отпустили, ответил тихим смущенным голосом:

— Я сейчас рожу!..

Офицер казался очень удивленным — он еще никогда не встречал беременного солдата. Молодой драгун разрыдался.

— Я жена Жерома Мншо, — сказала она. — Я люблю его и поэтому последовала за ним в армию.

Для госпожи Мишо немедленно натянули палатку, и через час она родила будущего республиканца…

Этот случай, когда женщина благодаря любви пошла в драгуны, не уникален. Было огромное количество женщин, которые предпочли разделить опасности войны со своими мужьями, а не ворочаться, как пишет один мемуарист, «в холодной и пустой супружеской постели». Кроме того, «они считали, что их присутствие подогреет храбрость добровольцев; при этом они очень торжественно ссылались на исторические примеры». Увы, добавляет Рауль Брис, которого мы и цитируем, «хотя чувство, вдохновлявшее их, было вполне благородным, последствия были весьма плачевны для армии. Войска оказались обременены ненужными и беспокойными особами, которые никому не подчинялись и вносили в жизнь массу неудобств».

Вначале пылкие супруги следовали за мужьями совершенно не таясь, так как закон предписывал удобно размещать жен военных.

К сожалению, их присутствие в армии не только не подбодрило солдат, но и внесло растерянность в их души. Женщины критиковали приказы офицеров, пытались вмешиваться в военные советы, сомневались в необходимости наступления, заявляли, что приготовленный суп несъедобен, короче, создавали совершенно невозможную для организации наступления атмосферу. «Кроме того, они хотели, чтобы мужчины большую часть времени ублажали их, и солдаты, служившие большую часть ночи Венере, просто не могли днем подчиняться приказам Марса…»

Была еще одна причина беспорядка: каждая жена вынуждена была защищать своего мужа от посягательств «мерзавок» весьма легкого нрава, которые вели себя в армии, как в мирной жизни. В нескольких лагерях, например в Лонгви, происходили поистине эпические сцены: однажды вечером тридцать женщин передрались из-за прекрасных глаз одного офицера, более привязанного к женским прелестям, чем к республиканским идеалам… «Эти фурии, — пишет очевидец событий, — поразили нас своей жестокостью. Они вырывали друг у друга клочья волос, кусались и царапались. Я видел, как одна из них в гневе разорвала корсаж соперницы, схватила ее за грудь и начала выворачивать, как прачки выкручивают белье. Несчастная упала в обморок.

Другая задрала юбку у противницы и начала выдирать волосы из самого интимного места. Как она пояснила позже, ей хотелось «испортить предмет, привлекавший ее мужа».

В конце концов капитану пришлось облить сражавшихся водой, дабы разнять их и прекратить эту чудовищную сцену…

Подобные происшествия очень вредили боевому духу армии. Мужчины могут воевать, только когда они одни. Все удовольствие, которое испытывает солдат, свободный от семейного очага, было испорчено присутствием этих жандармов в юбках, желавших восстановить на полях сражений атмосферу семьи.

Доведенные до исступления мужья начали бить своих жен. Потасовки между женщинами сменились семейными драками, продолжавшимися до поздней ночи и превращавшими военный лагерь в нечто отвратительное.

Все эти происшествия совершенно лишили революционного энтузиазма солдат республики. Чтобы прекратить семейные скандалы, многие дезертировали. И тогда военные власти забеспокоились.

Из разных уголков Франции полетели докладные записки. «Количество женщин пугающе, — писал агент Дефрен военному министру Бушотту, — эти лишние рты слишком дорого обходятся революции; скоро наши солдаты будут ни на что не способны».

Карно, в свою очередь, писал: «Лагеря и казармы забиты женщинами; они будоражат войска и уничтожают приносимыми ими болезнями солдат больше, чем наш противник». Сеньо заявлял: «Войсковые жены — так называют себя те, кто следует за армией, — очень плохо влияют на моральное состояние солдат. Энтузиазм слабеет, нам доносят о многочисленных случаях дезертирства. Необходимо срочно отправить домой всех этих самок со слишком жаркой — они совершенно роняют нас в глазах всей Европы».

Карно, напуганный состоянием духа добровольцев, послал рапорт в Комитет общественного спасения. Заключение его было совершенно определенным: «Необходим немедленный строжайший закон — избавьте нас от шлюх, преследующих армию, и все встанет на свои места».

30 апреля 1793 года Конвент издал декрет, предпринимавший избавиться от всех женщин, находившихся в армии. Остаться могли: прачки — по четыре на батальон, маркитантки, которые должны были иметь подтверждение от дивизионных генералов и нагрудные значки. Все остальные должны были покинуть войска, их присутствие в армии считалось вредным и невозможным.

Совершенно естественно, что опубликование указа произвело должное впечатление. Женщины протестовали, уверяя, что нужны своим мужьям и что они никогда не подчинятся несправедливому приказу, разлучавшему супружеские пары. Увидев, что офицеры собираются следовать закону, они взбунтовались и вовлекли в мятеж мужей.

— Мы останемся, — заявили они, — или уйдем, но забрав с собой мужей.

Командующие попали в досадно затруднительное положение и предпочли закрыть глаза на то, что происходило в полках, фактически указ не исполнялся.

Эта капитуляция еще больше увеличила беспорядок. Осознав свои возможности, женщины начали управлять лагерями. Они превратили палатки в подобие буржуазных салонов, где можно было организовать нечто вроде светской жизни: принимать, болтать о пустяках, сплетничать…

Результат не заставил себя долго ждать: очень быстро все возненавидели друг друга, что явилось отнюдь не лучшим состоянием умов для армии.

Депутаты Конвента были всерьез обеспокоены.

26 нивоза II года помощник военного министра Журдей написал главнокомандующему арденнскими армиями генералу Шарбонье:

«Министру стало известно, что декрет от 30 апреля не выполняется, его неверно трактуют, считая, что речь идет лишь о невозможности пребывания женщин в военных лагерях и местах компактного расквартирования войск. Офицеры считают, что их жены могут находиться с ними в городах и что это якобы не противоречит закону. Многие другие вызывают своих жен в соседние города, считая, что их не в чем упрекнуть. В первом случае праздные жены офицеров собирают у себя мужчин в ущерб службе и долгу. Во втором же случае офицеры путешествуют, надолго отлучаясь со своих постов.

• Предыдущая
• 39/66
• Следующая