Распутный век - Бретон Ги - Страница 47
- Предыдущая
- 47/59
- Следующая
« Я начал с того, что грубо оттолкнул ее притязания. Она стала меня бояться. Я обращался с ней бесцеремонно — верный способ ее приручить. Наконец, во время охоты, я положил конец этому приключению — взял ее как девчонку: она была легкая, словно куколка… Потом я ее поднял и снова усадил на лошадь. Моя сила — это как раз то, что нужно подобным женщинам. Мы несколько раз встречались в садах, и я поддержал свою репутацию».
Это приключение осталось без продолжения, и де Мирабо продолжил свое завоевание Корсики: по очереди становился любовником экономки, вдовы, замужней женщины, нескольких гризеток, жены булочника, дочери ростовщика, многих девиц и своей хозяйки. Наконец он познакомился с одной римлянкой по имени Карли, обладавшей вулканическим темпераментом.
«Я никогда не видел такого безрассудного и в то же время хитрого создания. Ее охраняли, но она обманывала своих шпионов то для того, чтобы мне написать, то для того, чтобы со мной встретиться. Одна дама указала мне место, где она обычно исповедовалась. На Корсике это таинство происходит в больших кабинах, где принято закрываться с исповедником, с такими же решетками, как у нас. Поскольку она была любимой послушницей старшего монаха, у нее был ключ. Она знала, или догадывалась, или надеялась, когда старый монах будет занят и не придет.
В другой раз она послала за мной как за портным, чтобы снять мерки для платья. Я никогда не закончу, если расскажу о всех ее уловках. И все-таки однажды ее муж чуть не застал нас — я едва успел спрятаться под кроватью. Он побранил ее за затворничество. Она пожаловалась на страшную головную боль, и он наконец дал ей возможность немного вздремнуть».
Пока Мирабо лежал под кроватью, солдаты легиона Лотарингии одержали окончательную победу. Когда де Мирабо вылез из своего укрытия, Корсика была уже Французской. Он шумно радовался и вернулся во Францию вполне довольный собой: за неимением военной доблести, он показал дамам острова красоты истинно французские мужские качества…
По возвращении с Корсики Габриэль поселился замке Мнрабо, куда вскоре приехала его сестра — она недавно вышла замуж за маркиза де Кабри. Молодая женщина обрадовалась встрече с братом, которого не видела семь лет. Что касается Мнрабо, то он проявил воодушевление, которое обеспокоило бы любого, кроме маркиза. По своей наивности он думал, что ему нечего опасаться своего шурина. Он ошибался.
Встретив Луизу, Мирабо был приятно удивлен сохранил воспоминание о неловкой некрасивой девушке, а она превратилась вдруг в очаровательную молодую женщину. По привычке он раздел ее оценивающим взглядом… После семилетней разлуки и такой метаморфозы Луиза показалась ему незнакомкой, и он не испытывал больше братских чувств. Она предстала перед ним в блеске искрящейся молодости и неповторимой нежности, выразительных черных глаз, с тем видом благородства, который встречался лишь в античности, с прелестным станом и гибкостью, изяществом, чарующим соблазном, свойственными ее полу.
Он уводил ее в лес на прогулки, брал за руку, был уважителен и нежен с ней до того дня, когда почувствовал ее волнение. Как и другие женщины, она попала под магнетическое воздействие этого прирожденного соблазнителя. Как-то раз, когда они приближались к концу аллеи, он притянул ее к себе и поцеловал. Через два часа де Кабри оказался гораздо более тесно связанным с Габриэлем, чем предполагал…
Это кровосмесительство — надо все же назвать вещи своими именами — не вызвало ни у Мирабо, ни у его сестры никаких угрызений совести. Подобные отношения в конце XVIII века не воспринимались так отрицательно, как сейчас. «Кровная плоть не внушала тогда, — пишет Дофэн Менье, — такого всеобщего ужаса, как в наши дни. Во все времена между братом и сестрой случались возвышенные и мрачные привязанности, сама природа которых обрекает их на несчастна и короткую жизнь. Это чаще случалось там и тогда, когда воспитание девочек и мальчиков происходило раздельно, как в семье Мнрабо. Они снова встречались уже в зрелом возрасте, и неудивительно, что возпикала привязанность, вызванная поражением от взаимного превращения. Они виделись словно впервые, как будто никогда дотоле не были знакомы. Дидро был не единственным „философом“ своего времени, который натурализовал эти расстройства души, воображения или чувств. По его словам, это стало невинной рекомендуемой привычкой племен на Таити. Кровосмесительство, уже не нужно было объяснять ошибкой, чтобы к нему снисходительно относился свет».
Но высшее общество Экса вскоре взволнованно заговорило об этой непристойной связи. Маркизу де Кабри называли развратницей. А сам Мирабо с присущим ему хамством стал вдруг строгим судьей сестры: через шеть лет он напишет, что Луиза была «Мессалиной и проституткой»…
Исчерпав особые радости запретной любви, Габриэль покинул замок Мирабо и, не заботясь больше об обесчещенной им сестре, направился в Париж. Шел 1771 год. Безумство царящей тогда похоти было ему точно впору — как раз по его натуре. Следуя по пятам Лозена, единственного мужчины, который служил ему примером, он с неистовством бросился на завоевание придворных дам и стал любовником бесчисленного множества красавиц. Впрочем, любые были для него хороши: маркизы, горожанки, куртизанки, служанки… Жажда обладания толкала его на связь с любой миловидной женщиной, что позволяло «погасить на несколько секунд без конца возникающий вновь огонь желания».
Ненасытность Мирабо в любви в действительности была недалека от патологии. Вот что по этому поводу пишет Лука де Монтини: «Неутолимая страсть к женщинам объясняла его бесчисленные связи, скорее мрачная страсть, чем преступная, — она была в некотором роде непроизвольная, совершенно физическая, врожденная, мучила его всю жизнь и проявлялась еще несколько часов после смерти. Это, безусловно, странный, но реальный факт». Мирабо, увы, был болен приапизмом — изнурительной болезнью, из-за которой он постоянно пребывал в галантном положении, вынуждаемый иногда, публично демонстрировать свою неуместную мужественность…
…Давно уже версальские дамы ожидали такого мужчину. Его появление было встречено перешептыванием и самые пугливые, верные, добродетельные особы принялись ходить рядом с ним кругами, сгорая от нетерпения удовлетворить свои желания. Любовницами Мирабо побывали почти все придворные дамы; назовем хотя бы этих мадам: де Гемене, де Каруж, де Бермо де ла Турдю Рэн и даже сверхблагоразумную де Ламбаль…
В конце 1771 года Мирабо покинул Версаль, оставив шестьдесят семь восхищенных, успокоенных, осчастливленных им женщин, и вернулся в Прованс по семейным делам. «Речь шла, — пишет Дофэн Менье, — о разделе крестьянской и помещичьей земли: крестьянам предстояло лишиться каких-то исконных прав, ибо сохранение их стало для помещика разорительным». Простой люд, естественно, решил отстаивать свои права. Тогда будущий народный трибун вооружился палкой и принялся дубасить непокорных. Достойная картина, тем более если представить Мирабо несколькими годами позже, когда он выступал в ассамблее от имени третьего сословия…
Совершив этот сомнительный подвиг, молодой граф, остро ощущавший нехватку денег, подумал, что выгодный брак смог бы поправить положение. Выбор его пал на девушку, составлявшую самую выгодную партию в Эксе, — Эмилию де Кове, единственную двадцатилетнюю дочь маркиза де Мариняна, владельца золотых островов. Девушка не была красавицей, но мысль о ее приданом вдохновляла многочисленных претендентов. Ходили слухи, что некий де ла Валет был почти у цели. Мирабо сообразил, что для победы необходимо поторопиться. Он встретился с Эмилией, соблазнил ее, стал ее любовником и позаботился о том, чтобы это стало общеизвестным. «Однажды утром, — продолжает Дофэн Менье, — Мирабо, одетый в нижнюю рубашку с расстегнутым воротом и кальсоны, с необычайным упорством подзывал конюха из окна особняка де Мариняна. Проснувшись от шума, прибежал мсье де Мариня и застал Мирабо в вольном одеянии. Графу удалось уломать горничную Эмилии открывать ему каждую ночь в замок де Мариняна. Экипаж поджидал его поблизости, на самом виду, чтобы у де ла Валета не осталось никаких сомнений».
- Предыдущая
- 47/59
- Следующая
