Ангелы и демоны - Браун Дэн - Страница 60

• Предыдущая
• 60/136
• Следующая

— Но это же полная нелепость! — громко возмущалась одна из студенток. — Почему церковь хочет, чтобы мертвецы смотрели на восходящее солнце? Ведь мы же говорим о христианах, а не… о солнцепоклонниках!

— Мистер Хитцрот! — воскликнул Лэнгдон, который в этот момент расхаживал у доски, жуя яблоко.

Дремлющий в последнем ряду студент даже подпрыгнул от неожиданности.

— Кто? Я?

— Вы, вы, — подтвердил Лэнгдон и, указывая на прикрепленную к стене репродукцию какой-то картины периода Ренессанса, продолжил: — Кто, по вашему мнению, человек, преклонивший колени перед Творцом?

— Хм-м… Какой-то святой, видимо.

— Превосходно. А откуда вам стало известно, что это — святой?

— У него над головой нимб.

— Прекрасно. И этот золотой нимб вам ничего не напоминает?

— Напоминает, — расплылся в широкой улыбке Хитцрот. — Это похоже на те египетские штуки, которые мы изучали в прошлом семестре. Как их там?.. Ах да! Солнечные диски!

— Благодарю вас, Хитцрот. Можете спать дальше, — милостиво произнес Лэнгдон и, поворачиваясь к классу, продолжил: — Нимбы, как и многие иные символы христианства, позаимствованы у древних египтян, которые поклонялись солнцу. В христианстве можно найти массу отголосков этой старинной религии.

— Простите, — не сдавалась девица в первом ряду, — я регулярно хожу в церковь и не вижу, чтобы там поклонялись солнцу.

— Неужели? Скажите, какое событие вы отмечаете двадцать пятого декабря?

— Рождество. Рождение Иисуса Христа.

— Однако, согласно Библии, Спаситель был рожден в марте. С какой стати мы отмечаем день его появления на свет в декабре?

В аудитории воцарилось молчание.

— На двадцать пятое декабря, друзья мои, — улыбнулся Лэнгдон, — приходился древний языческий праздник, именовавшийся sol invictus, что на нашем языке означает «непобедимое солнце». И это, как вам, видимо, известно, — день зимнего солнцеворота, тот замечательный момент, когда солнце возвращается к нам и дни становятся длиннее. — Лэнгдон откусил от яблока кусок, прожевал его и продолжил: — Конкурирующие религии частенько присваивают существующие у противной стороны праздники, дабы облегчить переход к новой вере. Этот процесс, именуемый transmutatum, позволяет людям избежать потрясений при адаптации к новой для них религии. Верующие продолжают отмечать прежние праздники, возносить молитвы в знакомых местах и пользоваться привычными символами… они просто замещают одного бога другим.

Эти слова привели девицу в первом ряду в полную ярость.

— Вы хотите сказать, что христианство есть не что иное, как солнцепоклонство, но только в иной упаковке?!

— Вовсе нет. Христианство позаимствовало свои ритуалы не только у солнцепоклонников. Канонизация, например, отражает обряд рождения «новых богов», описанный древними авторами. Практика «съедения божества» — наше Святое причастие — встречается у ацтеков. Даже умирающий на кресте за наши грехи Христос — концепция, как утверждают некоторые исследователи, не только христианская. Согласно традициям ранних адептов Кецалькоатля,[74] юноша приносил себя в жертву, искупая грехи других членов общества.

— Но хоть что-нибудь в христианстве является оригинальным? — испепеляя профессора взглядом, спросила девица.

— В любой организованной религии оригинального крайне мало. Религии не рождаются на пустом месте. Они произрастают одна из другой. Современные верования являют собой своего рода коллаж… вобравший в себя все попытки человечества постичь суть божественного.

— Постойте, постойте! — возник окончательно проснувшийся мистер Хитцрот. — Я обнаружил в христианстве то, что является совершенно оригинальным. Как насчет изображения Бога? Христиане никогда не представляли Творца в виде ястреба или чудища, какими изображали своих божеств ацтеки. Одним словом, наш Создатель никогда не имел облика странного или ужасного. Напротив, он всегда представлялся благообразным старцем с седой бородой. Итак, образ нашего Бога есть явление оригинальное, не так ли?

— Когда недавно обращенные христиане отказывались от своих богов — языческих, греческих, римских или иных, — они постоянно задавали вопрос, как выглядит их новое верховное божество, — с улыбкой произнес Лэнгдон. — Церковь, со свойственной ей мудростью, избрала на эту роль одну из самых могущественных и почитаемых фигур… наиболее узнаваемое лицо в истории человечества.

— Старика с белой развевающейся бородой? — скептически спросил Хитцрот.

Лэнгдон показал на сонм древних богов, изображенных на прикрепленном к стене плакате. Во главе их восседал старец с белой, развевающейся по ветру бородой.

— А Зевс вам никого не напоминает? — спросил Лэнгдон.

Прозвучал звонок, и занятия на этом закончились.

— Добрый вечер, — произнес за его спиной мужской голос.

От неожиданности Лэнгдон едва не подпрыгнул. Голос вернул его назад в Пантеон. Оглянувшись, он увидел пожилого человека в синей сутане с красным крестом на груди. Продемонстрировав в улыбке не совсем здоровые зубы, человек спросил с сильным тосканским акцентом:

— Ведь вы же англичанин? Не так ли?

— Вообще-то нет, — почему-то смущенно ответил Лэнгдон. — Я американец.

Настала очередь смущаться незнакомцу.

— Простите меня ради Бога, — сказал он. — Вы так хорошо одеты, что я решил… Примите мои извинения.

— Чем могу вам помочь? — спросил Лэнгдон. Неожиданное появление служки испугало американца, и сердце его колотилось, никак не желая успокаиваться.

— Я надеялся, что это мне удастся вам помочь. Я выступаю здесь в качестве чичероне. — С гордостью указав на выданный городом официальный значок, он добавил: — Мой долг сделать так, чтобы ваше пребывание в Риме доставило вам максимальное удовольствие.

«Максимальное удовольствие? Такого удовольствия, находясь в Риме, я не испытывал никогда, — подумал американец, — и, надеюсь, не испытаю впредь».

— Вы кажетесь мне весьма достойным человеком, — льстиво произнес гид, — и вопросы культуры вас интересуют значительно больше, чем остальных туристов. Если желаете, я мог бы рассказать вам об истории этого восхитительного сооружения.

— Это очень мило с вашей стороны, — вежливо улыбнулся Лэнгдон, — но поскольку я сам профессионально занимаюсь историей культуры…

— Замечательно! — Глаза чичероне засияли так, словно он только что выиграл главный приз в лотерее. — В таком случае вы наверняка получите удовольствие от моего рассказа! Пантеон, — начал свою заученную речь гид, — был сооружен Марком Агриппой в 27 году до Рождества Христова…

— И перестроен императором Адрианом в 120 году нашей эры, — перебил тосканца Лэнгдон.

— Купол Пантеона оставался самым большим безопорным сооружением подобного рода до тех пор, пока в 1960 году в Новом Орлеане не был построен стадион, известный под названием «Супердоум».

Лэнгдон застонал. Этого человека невозможно было остановить.

— …а в пятом веке один теолог назвал Пантеон Домом дьявола. Он считал, что отверстие в крыше является вратами для демонов.

Лэнгдон отключил слух и обратил взор на круглое окно в куполе. Вспомнив предположение Виттории о возможном способе убийства, он представил, как из дыры над его головой вываливается заклейменный кардинал и с глухим стуком падает на мраморный пол. И это событие должно привлечь внимание прессы. Кажется, так выразился убийца. Лэнгдон огляделся в поисках репортеров. Таковых в Пантеоне не оказалось. Поняв, что теория Виттории не выдерживает критики и что подобный трюк является полным абсурдом, американец тяжело вздохнул.

Лэнгдон продолжил осмотр, а лектор, не прекращая бубнить, тащился за ним по пятам, словно преданный пес. Это еще раз подтверждает, подумал американец, что в мире нет ничего хуже, чем влюбленный в свое дело специалист по истории искусств.

На противоположной стороне зала Виттория с головой ушла в собственное расследование. Девушка впервые осталась одна с того момента, когда услышала о смерти отца. Только сейчас до нее наконец полностью дошла страшная реальность последних восьми часов ее жизни. Отца убили. Убили неожиданно и жестоко. Почти такую же боль причиняло ей и то, что труд всей жизни отца оказался оскверненным, став оружием в руках террористов. Виттория чувствовала себя виноватой в том, что именно она изобрела способ хранения антивещества и это изобретение позволило доставить разрушительную материю в Ватикан. Пытаясь помочь отцу в его поисках истины, она невольно стала соучастницей страшного, сеющего хаос заговора.

• Предыдущая
• 60/136
• Следующая