Маленький большой человек - Бергер (Бри(е)джер) Томас - Страница 38

• Предыдущая
• 38/136
• Следующая

Тут в его взгляде промелькнула какая-то неловкость, он смущенно почесал нос и продолжил:

— Не знаю, помнишь ли ты свою жизнь до того, как попал к нам и стал любимым сыном для меня, для Бизоньей Лежки да и для всего нашего народа… Твое появление наполнило гордостью мое сердце и принесло славу в мой типи… Мне не хотелось бы говорить о той твоей прошлой жизни, тем более что она, возможно, и стерлась в твоей памяти. Я только хочу сказать, что, если ты все-таки не забыл то время и считаешь, что духи твоих предков не позволяют тебе выехать сегодня против бледнолицых, ты можешь не участвовать в битве, и никто не посмеет сказать тебе дурного слова. Ты и так уже неоднократно доказал, что ты мужчина, а мужчина должен слушаться лишь своего сердца, и никто не смеет задавать ему вопросов.

Он так и не сказал мне: ты ведь тоже белый, но дал на всякий случай полное отпущение грехов. При всем его высокомерии к тем, кому не посчастливилось изначально принадлежать к племени Людей, ему все же хватило такта проявить уважение к моим чувствам, равно как и к обстоятельствам моего рождения.

— Дедушка, — ответил я, — сегодня хороший день, чтобы умереть.

Услышав такие слова, индеец никогда не станет доказывать вам, что вы ошибаетесь, что надо трижды подумать о возможных последствиях, что жизнь дается только раз… короче говоря, не несет всей той чуши, что положено нести в подобных случаях среди нас, белых. Ведь он и сам принял то же решение и будет сражаться, пока руки смогут держать томагавк и натягивать тетиву.

Старая Шкура лишь удовлетворенно кивнул и больше не проронил ни слова.

В этот момент невесть откуда выскочил заяц и уселся невдалеке от нас. Втянув носом воздух, он нехорошо посмотрел на старика, повел длинными ушами и удрал.

Вновь я увидел старого вождя лишь спустя несколько лет.

Солдаты достигли реки в двух милях к западу от нас и направились вниз по течению. Они знали, что индейцы где-то поблизости, но совсем не ожидали встретить три сотни конных шайенов, ожидавших их в полном боевом порядке: левый фланг у самой воды, а правый — под прикрытием обрывистого берега.

Люди вырядились как на парад: воины и их лошади были в полной боевой раскраске, орлиные перья гордо трепетали на ветру, наконечники копий и стволы ружей сверкали на солнце… Некоторые шайены негромко беседовали со своими росинантами, и те в ответ раздували ноздри и фыркали, чуя приближение кавалерии и относясь к своим врагам-собратьям так же, как шайены-люди — к бледнолицым.

Я сидел на одной из лошадей, добытых во время налета на лагерь кроу. Это было доброе покладистое существо, жизнь которого мало чем отличалась от моей собственной. Я нашептывал ему на ухо всякую ласковую чушь, стреляя в то же время глазами по сторонам, так как небезосновательно подозревал, что далеко не все мои соплеменники разделяли уверенность Старой Шкуры, поместившего меня в авангарде, особенно Маленький Медведь, нетерпеливо гарцевавший справа и бросавший на меня настороженные взгляды. Все его тело от пояса до лба покрывала черная краска, у самых волос шла желтая полоса, белые вертикальные полосы пересекали его щеки, а глаза были обведены белыми кругами.

Маленький Медведь то злобно ухмылялся, то шумно втягивал воздух сквозь плотно сжатые зубы… Не знаю уж, что на него тогда нашло, ведь долгое время мы вообще не обращали друг на друга никакого внимания. Я не стал ему отвечать, так как чувствовал себя неважно, и лицо мое оставалось бесстрастным лишь благодаря боевой раскраске. Эта раскраска вещь просто замечательная: какие бы бури ни терзали вас изнутри, выглядите вы всегда невозмутимо и угрожающе.

Бугор и остальные вожди ездили вдоль строя, а за ними носился шаман Лед, махая в сторону бледнолицых маленьким идолом со скверным выражением лица, погремушками гремучих змей и бизоньими хвостами.

Кавалеристы остановились в полумиле и изучающе разглядывали наших воинов. Мне вдруг захотелось, чтобы они просто рассмеялись, развернулись и уехали (я имею в виду солдат). Сам я еле удерживался от хохота; вам, возможно, знаком этот нервный смех, который тем сильнее, чем ближе и неотвратимее становится опасность.

А если добавить к этому то, что я, почти голый, размалеванный, со старым цилиндром на голове, вот уже пять лет корчащий из себя индейца, оказался лицом к лицу с тремя или четырьмя сотнями белых, вооруженных карабинами, то мой смех станет еще понятнее.

Но как бы там ни было, я сдерживался изо всех сил, и из моего горла вырывалось лишь низкое булькающее рычание, звучавшее довольно по-шайенски. Оно даже впечатлило Маленького Медведя, и он подхватил его, а вскоре уже все шайены глухо рычали, сделав из моего истеричного всплеска новую боевую песню. Наше войско всколыхнулось и медленно двинулось вперед; песня захватила всех, связывая в единое целое, напоминая, что ни один шайен не существует сам по себе, а является частью Великого Круга, ежедневно проходимого Солнцем, что жизнь и смерть — понятия относительные и все когда-либо жившие продолжают существовать в этом кругу, что они — непобедимые, неуязвимые Люди, вершина творения матери-природы.

Мы продвинулись на двести-триста ярдов, а солдаты так и не двинулись с места, словно зачарованные подобным зрелищем. Индейцы уже доставали луки и выхватывали из-за пояса томагавки, намереваясь перебить беззащитных врагов, когда в рядах голубых мундиров надрывно пропела труба.

Сабли вылетели из ножен, защелкали затворы карабинов.

Мы остановились. Разделявшие оба войска шестьсот ярдов сократились до четырехсот, затем до трехсот; труба больше не играла, смолкло и наше пение, в воздухе висел лишь нарастающий грохот тысяч подкованных копыт, вспарывающих прерию. Казалось, что на нас надвигаются не люди в синих мундирах, а огромная машина, окутанная желтоватой пылью и ощерившаяся сотнями сверкающих клинков, готовых изрубить в прах все живое на своем пути.

Теперь мы застыли как парализованные, а расстояние неумолимо сокращалось. Сто ярдов… семьдесят пять… А еще через секунду все наше лихое воинство было разметано по прерии и удирало во всю прыть своих лошадей. Колдовство, как видите, если и действовало на пули, то было совершенно бессильно перед «длинными ножами» (так индейцы называют сабли бледнолицых).

• Предыдущая
• 38/136
• Следующая