Почтальон - Брин Дэвид - Страница 3
- Предыдущая
- 3/71
- Следующая
Эхо проклятия ринулось вниз по склону, подобно камнепаду; когда оно отзвучало, установилась тишина. Потом раздался хруст кустарника, и вожак поднялся во весь рост. Пренебрежительно плюнув в ту сторону, где, по его мнению, прятался ограбленный, он щелкнул пальцами, требуя внимания остальных.
— Теперь я знаю, что он безоружен, — сказал вожак. Сведя густые брови на переносице, он погрозил кулаком Гордону. — Лучше беги, Кролик, иначе мы спустим с тебя шкуру и зажарим на ужин. — Подхватив дробовик, он повернулся и преспокойно зашагал по тропе. Остальные потянулись за ним, все еще посмеиваясь.
Роджер Септен иронично пожал плечами, потом с улыбочкой подобрал свою долю добычи и догнал сообщников. Минута — и все скрылись из виду, однако до Гордона еще долго доносилось чье-то радостное посвистывание.
Болван! Как ни слабы были его шансы, теперь он окончательно все испортил, попытавшись воззвать к их разуму и состраданию. В эпоху, когда все решают клыки и когти, к гуманности прибегают только от бессилия. Неуверенность бандитов мигом исчезла, стоило ему по глупости предложить им дележку по справедливости.
Конечно, он мог бы пальнуть из револьвера, потратив бесценный патрон на доказательство того, что с ним следует считаться. Это вынудило бы их отнестись к нему серьезно...
«Почему я не пошел на это? Неужто от страха? Возможно, — признал он. — Вполне вероятно, что уже ночью я подохну от переохлаждения, однако это случится еще через несколько часов, а значит, остается пока абстрактной угрозой, куда менее пугающей, нежели пятеро безжалостных бандитов, вооруженных дробовиком».
Он со злостью ударил по левой ладони кулаком.
«Брось, Гордон! Психоанализом ты займешься на ночь глядя, когда тебя охватит предсмертное оцепенение. Пока же достаточно того вывода, что ты — первостатейный дурак и тебе грозит скорый конец».
Он неуклюже поднялся и стал осторожно спускаться по склону. Он еще не был готов к отчаянному поступку, однако все больше проникался убеждением, что из постигшего его несчастья может существовать всего один выход, да и тот казался нереальным.
Выбравшись из рощи, Гордон заторопился к ручью, чтобы освежить лицо и промыть наиболее болезненные порезы. Потные волосы липли ко лбу, царапины ужасно саднило, но ни одна не выглядела достаточно опасной, чтобы заставить его прибегнуть к склянке с йодом, хранившейся в кармашке ремня.
Наполняя флягу водой, он погрузился в раздумья. Кроме револьвера и изодранной одежды, карманного ножа и компаса, при нем остался также миниатюрный набор рыболовных принадлежностей, который мог пригодиться, если бы ему удалось спуститься с гор и добрести до достойного внимания водоема. И, разумеется, десять запасных патронов для револьвера — священные реликвии индустриальной цивилизации.
В самом начале, во время бунтов и великого голода, казалось, что боеприпасов хватит на веки вечные. Если бы на рубеже веков Америка запасала съестное хотя бы с половиной того рвения, с каким ее граждане обзаводились горами патронов, то...
Гордона ждала его разоренная стоянка; ему так не терпелось до нее добраться, что он еще сильнее поранил об острые камни и так поврежденную левую ногу. Как ни прискорбно, приходится признать, что он недалеко уйдет в своих драных мокасинах. А изорванная одежда явно окажется столь же подходящей защитой в ледяную ночь в горах, как слезные мольбы в качестве средства, должного тронуть заскорузлые бандитские сердца.
Полянка, на которой он всего час тому назад разбил лагерь, теперь пустовала, однако хаос, царивший там, оправдывал самые худшие его опасения. Палатка была превращена в груду узких нейлоновых полосок, спальный мешок — в облако гагачьего пуха. Нетронутыми остались лишь тонкий лук, который он недавно вырезал из елового ствола, да моток тетивы из оленьих жил.
Не иначе, они приняли лук за дорожный посох. Спустя шестнадцать лет после того, как огонь поглотил последний завод, злодеи, ограбившие Гордона, совершенно не учли потенциальной ценности лука с натянутой тетивой в тот недалекий день, когда выйдут последние боеприпасы. Сейчас он воспользовался им как палкой, роясь в мусоре и пытаясь выудить хоть что-то еще.
Невероятно! Они прихватили его дневник! Этот лицемер Септен, наверное, предвкушает, как будет упиваться откровенными страницами во время снегопада, цокая языком над чужими злоключениями и чужой наивностью, в то время как кости автора станут обгладывать пумы и клевать ястребы.
Все съестное пропало, разумеется, до последней крошки: вяленое мясо, крупа, приобретенная в одной деревеньке в Айдахо в обмен на песенки и рассказы, пригоршня окаменевшей карамели, которую он раскопал в стальном брюхе ограбленного еще до него автомата.
"Черт с ней, с карамелью, — думал Гордон, выуживая из пепла свою сломанную, безнадежно загубленную зубную щетку. — Но зачем им понадобилось делать еще и это?"
Ближе к концу Трехлетней зимы, когда остаток его взвода все еще защищал хранилища сои в Уэйне, штат Миннесота, выполняя давний приказ правительства, о котором никто не слыхивал уже много месяцев, пятеро его товарищей скончались от ураганного воспаления ротовой полости. Они погибли страшной, бесславной смертью, и никто не мог сказать, чем была вызвана инфекция — бактериологическим оружием или холодом, недоеданием и полнейшим отсутствием элементарной гигиены. С тех пор боязнь гнилых зубов неотступно преследовала Гордона.
— Мерзавцы! — прошипел он, отбрасывая бесполезную щетку. Напоследок он еще раз пнул ногой кучу хлама. Ничего такого, что заставило бы его задержаться тут, так и не попалось на глаза.
«Не тяни! — одернул себя Гордон. — Марш! Вперед!»
Сперва он ковылял медленно, но потом обрел второе дыхание и двигался вниз по склону, заросшему сухим лесом, стремительно и бесшумно.
Коренастый предводитель шайки пообещал зажарить его на ужин при следующей встрече. В начале эры всеобщего упадка каннибализм стал распространенным явлением; вдруг в здешних горах люди приохотились к вкусу «постной свининки»? И все же он обязан внушить бандитам, что с человеком, которому нечего терять, следует считаться.
Преодолев с полмили, Гордон уже изучил их следы: двое обуты в мокасины из оленьей шкуры, у троих — ботинки на добротной довоенной подошве. Шайка двигалась не спеша, и настигнуть ее не представляло особого труда.
Впрочем, у Гордона сложился иной план. Он вспомнил свое утреннее восхождение, когда шел тем же путем, но в противоположную сторону. Тропа здесь извивается, уходя на север и постепенно утрачивая крутизну; сперва она ведет по восточному склону, а потом сворачивает на юго-восток, спускаясь в лежащую внизу пустынную долину. Почему бы ему не срезать повыше и не пересечь склон? Тогда он бы смог обрушиться на бандитов до наступления сумерек, пока они не ожидают никаких неприятностей. Только бы найти проход...
Тропа уходила под уклон вместе с удлиняющимися тенями, туда, где простирались пустыни восточного Орегона и Айдахо. Либо вчера, либо этим утром ничего не подозревающий Гордон, вероятно, попался на глаза часовым, выставленным шайкой, поэтому они преспокойно настигли его, когда он разбил лагерь. Где-то тут, неподалеку от тропы, должно находиться их логово...
Даже при его хромоте Гордону удавалось двигаться бесшумно и быстро — в этом мокасины по крайней мере превосходили ботинки. Скоро до его ушей долетели голоса.
Шайка! Бандиты посмеивались, обмениваясь шуточками, слышать которые Гордону было нестерпимо больно. Дело не только в том, что они глумились над ним. Бессердечная жестокость теперь стала неотъемлемой частью жизни; не находя в себе сил смириться с ней, Гордон по крайней мере сознавал, что лично он представляет собой осколок XX века, занесенный в одичавшее сегодня. Однако самый звук заставил его вспомнить смех совсем других людей, грубые шутки — веселье друзей, когда-то деливших с ним опасности.
Дрю Симмс — веснушчатый парень с подкупающей улыбкой, непобедимый шахматист и картежник: убит холнистами, захватившими Уэйн и спалившими элеваторы...
- Предыдущая
- 3/71
- Следующая
