Почтальон - Брин Дэвид - Страница 49
- Предыдущая
- 49/71
- Следующая
Голос Паухатана зазвучал приглушенно.
— Это уже немало...
Последовала новая пауза.
— Словом, я дал им уйти, — закончил он. — С тех пор я частенько, сидя здесь на закате, гадаю, какая судьба их постигла.
Веки Гордона уже давно смежились. Воцарилась тишина. Он глубоко дышал, стараясь избавиться от навалившейся тяжести. Паухатан хотел что-то донести до него своим необычным рассказом. Гордон, в свою очередь, тоже имел, что ответить...
— Долг человека — прийти на помощь другому, и это вовсе не то же самое, что зависеть от чужой воли...
Гордон осекся, почувствовав какую-то перемену. Его глаза открылись, и, повернувшись, он обнаружил, что Паухатана и след простыл.
В тот вечер для встречи с ним собралось больше людей, чем, казалось, вообще насчитывалось в этой малолюдной долине. Ради заезжего почтальона и его свиты жители устроили нечто вроде фольклорного фестиваля. Дети распевали песенки, команды взрослых соревновались в ловкости.
В отличие от севера Орегона, где в народные песни превратились бывшие шлягеры, звучавшие когда-то по телевизору и радио, здесь не возобладала увлеченность рекламным мотивчикам, а немногие рок-н-ролльные мелодии исполнялись все больше на банджо и акустической гитаре. В музыке взяли верх прежние традиции.
Бородатые мужчины, женщины в длинных платьях, прислуживающие у стола, пение при свете костров и масляных ламп — все это вполне могло происходить две сотни лет назад, когда в долине впервые поселились бледнолицые, нуждавшиеся в обществе друг друга в зимнюю стужу.
В соревновании певцов честь северян защищал Джонни Стивенс. Он притащил свою драгоценную гитару и заворожил слушателей своим музыкальным дарованием, заставив их хлопать и топать ногами ему в такт.
Все это было прекрасным развлечением, и Гордон с радостью присоединился бы к остальным, предложив кое-что из своего прежнего репертуара, когда он еще не заделался «почтальоном», а был просто бродячим менестрелем, менявшим песни и байки на еду и преодолевшим таким способом половину континента.
Однако накануне отъезда из Корваллиса он ночь напролет слушал Дебюсси и джаз и сейчас не мог отделаться от беспокойства, что ему никогда больше не доведется услышать этих волшебных звуков...
Гордон догадывался, чего пытается добиться Джордж Паухатан, устроив этот чудесный праздник. Он откладывал решающую беседу, преднамеренно томил, пришельцев из долины Уилламетт, а сам тем временем изучал их.
Впечатление о горце, сложившееся у Гордона на вершине утеса, не изменилось с тех пор. Длинные локоны и безграничное добродушие только укрепляли его мнение о Паухатане как о стареющем воплощении типичного неохиппи. Набравшее силу в 90-х годах и давно уже почившее движение вполне соответствовало стилю лидерства, который практиковал здешний предводитель.
К примеру, все в долине Камас были на первый взгляд равны и независимы. Однако стоило Джорджу засмеяться, как его смех мгновенно подхватывали остальные. Это получалось как бы само собой. Он не командовал, не отдавал распоряжений. Никому как будто и в голову не приходило, что может возникнуть необходимость в принуждении. Вокруг просто не происходило ничего такого, что вынудило бы его приподнять хотя бы бровь в знак недовольства.
В том, что именовалось бы прежде «пластическим» искусством и навыками, то есть не требовало работы по металлу и применения электричества, здешние умельцы нисколько не отстали от мастерок долины Уилламетт, а в чем-то даже превзошли их. Поэтому, несомненно, Паухатану и хотелось продемонстрировать гостям свою ферму: там было ясно видно, что об отсталости в его владениях не может идти и речи, просто люди восстанавливают цивилизацию ровно в той мере, в какой им хочется. Часть плана, вынашиваемого Гордоном, в том и заключалась, чтобы доказать Паухатану, насколько тот заблуждается.
Когда наступил момент извлечь из мешков «дары Циклопа», Гордон воодушевился. Люди с широко раскрытыми глазами наблюдали за компьютерной мультипликацией на цветных дисплеях, любовно восстановленных кудесниками Корваллиса. Гордон побаловал зрителей видео-шоу с участием динозавра и робота. Яркие персонажи и смешные звуки скоро вызвали у всех хохот, причем взрослые не отставали в веселье от детворы.
И все же Гордон подмечал в их настроении нечто, склонявшее его к унынию. Пусть зрители аплодировали и смеялись, однако они делали это, всего лишь отдавая должное забавному трюку. Показ компьютерных игр должен был возбудить в них аппетит, желание опять сделаться хозяевами высокой технологии. Однако Гордон не замечал в их взорах алчного огня и с каждой минутой утрачивал надежду, что в них снова возродится тяга к чудесам техники.
Несколько мужчин, правда, встрепенулись, когда настала очередь Филиппа Бокуто. Чернокожий десантник извлек им на радость из кожаного чемодана образцы нового оружия. Он демонстрировал газовые гранаты и мины и объяснял, как применять их, защищая позиции от атакующих. Он расписывал прелести прицелов ночного видения, которые совсем скоро начнут выпускать в мастерских Циклопа. По рядам зрителей пробежала волна неуверенности — в основном это были украшенные шрамами ветераны многолетней войны со страшным врагом. Пока Бокуто разглагольствовал, все косились на мощную фигуру в углу.
Паухатан не сказал и не сделал ничего определенного. Оставаясь воплощением вежливости, он всего раз зевнул, предусмотрительно прикрыв рот. При появлении каждого нового образца он снисходительно улыбался, и Гордон с ужасом наблюдал, как, пользуясь столь умеренными средствами, он вразумляет своих подопечных, намекая им, что все эти подарки оригинальны, даже занятны, но не имеют ни малейшего отношения к их подлинным заботам.
Вот негодяй! Гордон терялся в догадках, как его сломить. Совсем скоро улыбкой Паухатана улыбались все присутствующие, и Гордон понял, что настало время прибегнуть к последнему средству.
Дэна пристала к нему перед отъездом как репей, уговаривая захватить отобранные лично ею подарки: иглы, нитки, бесщелочное мыло, образцы нового, состоящего наполовину из хлопчатобумажной ткани нижнего белья, которое начали производить в Сейлеме как раз перед вторжением...
«Это покорит женщин, Гордон! От этого будет гораздо больше толку, чем от твоих побрякушек, поверь!»
Однако последняя его уступка Дэне привела к тому, что он вынужден был оплакивать под заснеженным кедром несчастную хрупкую девушку, остывающую у него на руках. Он успел досыта наесться псевдофеминизма в исполнении Дэны.
Правда, еще неизвестно, что хуже. Уж не поторопился ли он? Возможно, было бы полезно прихватить какие-нибудь банальные вещицы — зубной порошок, гигиенические салфетки, посуду, постельное белье...
Он покачал головой: плотина была слишком крепка, чтобы ее прорвал такой хилый ручеек. Жестом приказав Бокуто убрать бесполезные приманки, он решил воспользоваться третьим козырем в колоде и передал Джонни Стивенсу седельную сумку.
По толпе пробежал ропот. Гордон и Паухатан сверлили друг друга глазами, пока Джонни гордо шествовал в своей щегольской форме к камину. Пошелестев конвертами, он стал выкрикивать имена.
Призыв почтальонов прокатился по всей долине Уилламетт, где еще теплилась цивилизация. Всякого, кто хотя бы шапочно знал кого-то на юге, просили написать письмо. Разумеется, большинства адресатов не окажется в живых, однако часть писем обязательно попадет в нужные руки или хотя бы к родственникам. Теоретически это могло привести к восстановлению старых связей. Тогда мольба о помощи утратила бы абстрактность, приобрела личный характер.
Идея была недурна, однако реакция южан и здесь оказалась неожиданной. Гора невостребованной почты росла на глазах. Джонни все выкликал фамилии, не получая ответа, а Гордон наматывал на ус новый урок. Жители долины Камас получили свежее напоминание о том, скольких близких они лишились, сколь мало людей пережили худшие времена.
Сейчас, обретя хрупкий мир, они не собирались опять жертвовать собой, тем более ради чужаков, которые не знали таких утрат, как они. Даже те немногие, которые отозвались на призывы Джонни, принимали из его рук письма как бы с оглядкой, теребили и не торопились прочесть их.
- Предыдущая
- 49/71
- Следующая
