Риф яркости - Брин Дэвид - Страница 77
- Предыдущая
- 77/136
- Следующая
А еще этот план шантажа чужаков. Ларк помог Блуру провести съемку скрытой камерой, но понимают ли мудрецы, как этот план может ударить по ним самим?
Неужели они считают, что им нечего терять?
Ларк потер щетинистый подбородок, чувствуя себя уставшим и старым. Какую запутанную паутину мы плетем, думал он. Облизнул кончик пера, окунул в чернильницу и принялся писать.
Незнакомец
В этом месте ему хочется смеяться. И плакать.
Так много книг – он даже вспомнил, каким словом они называются, – громоздятся вокруг, ряд за рядом, исчезая за углом или на извилистых рампах. Книг, переплетенных в кожу неведомых животных, заполняющих воздух странными запахами, особенно когда она перелистывает какой-нибудь том, наобум снятый с полки, и вдыхает запах бумаги и чернил.
Это зрелище что-то затрагивает в нем, вызывает воспоминания более эффективно, чем все остальное с того момента, как он пришел в сознание.
Неожиданно он вспоминает похожий книжный шкаф в его комнате, когда он был совсем молодым… и тут же вспоминается шорох переворачиваемых бумажных страниц, покрытых яркими картинками. Он вспоминает, что взрослые нечасто пользовались книгами. Взрослым нужны машины. Машины, которые разговаривают с вами быстрее, чем способен услышать ребенок, или направляют мерцающие лучи прямо в зрачок, мгновенно наполняя сознание сведениями. Это одна из причин, почему он предпочитал прочные обещания бумаге: здесь любимый рассказ не рассеется как дым и не исчезнет, когда потемнеет информэкран.
Всплывает еще одно детское воспоминание – он держит мамину руку, и они идут по месту, полному важными занятыми людьми. Стены покрыты переплетенными томами, очень похожими на книги, которые окружают его сейчас. Большие книги без картинок, полные черных неподвижных точек. В этих книгах только слова, и больше ничего. Мать объясняет, что этими книгами больше никто не пользуется. Но они сохраняются как украшение многих самых священных и важных для людей мест.
Они напоминают… напоминают о чем-то, что он не может вспомнить. О чем-то очень важном. Это он помнит.
Он терпеливо ждет, пока две женщины: Сара и Ариана Фу – закончат свои дела и вернутся. А тем временем рисует на листкахзамечательной, почти светящейся бумаги, вначале подправляет рисунки, сделанные на борту парохода, потом пытается передать причудливую перспективу каменной пещеры, защищающей деревянные строения от неба. Крыша этой пещеры опирается на невероятные, массивные каменные столбы.
Теперь ему легче вспомнить некоторые имена, и он знает, что Прити приносит ему чашку воды, а потом проверяет, хорошо ли застегнута одежда. Ее руки словно пляшут перед ним, и он пытается сделать то же самое. И зачарованно смотрит, как пальцы движутся независимо от его воли или приказа. Смотреть на это было бы страшно… если бы Прити неожиданно не улыбнулась широко и не хлопнула его по колену, разразившись хриплым восторженным хохотом шимпанзе.
Он чувствует прилив радости: его шутка ей понравилась. Хотя в то же время испытывает легкое замешательство оттого, что руки не собираются и ему объяснять смысл этой шутки.
Ну, ну. Руки как будто знают, что делают, и он испытывает удовлетворение их работой. Теперь они снова берут карандаш, и он теряет ощущение времени, сосредоточившись на движениях карандаша, на переплетении линий и теней. Когда вернется Сара, он будет готов к тому, что будет дальше.
Может быть, ему даже удастся найти способ спасти ее и ее народ.
Может быть, именно это его руки сказали Прити совсем недавно.
Если это так, неудивительно, что маленький шимпанзе разразился сухим смехом, полным сомнения.
XVII. КНИГА МОРЯ
Если вам удастся пройти по тропе Избавления – быть принятыми снова и заново возвышенными, получить второй шанс, – это не будет означать конца ваших усилий.
Вначале вы должны будете проявить себя как благородные клиенты, послушные и преданные своим новым патронам, которые избавили вас.
Позже вы получите более высокий статус, увидите на горизонте проблески жизни, будете искать в других царствах, звать уставших и достойных.
Это и есть столбовой знак. Некоторые называют его – Соблазном, другие – Искушением.
Эпоха за эпохой старшие уходят в поисках троп, которых более молодые не могут увидеть.
И те, кто находит эти тропы, исчезают.
Одни называют это переходом. Другие – смертью.
Рассказ Олвина
Меня всегда удивляла одна особенность рассказов на англике или любом другом земном языке, которые я изучал. Как рассказчик удерживает напряженное внимание читателя.
О, некоторые авторы двадцатого и двадцать первого века отлично умели это делать. Бывало, что я не спал по три ночи подряд, читая какую-нибудь книгу Конрада или Кунина. И с тех пор как решил сам стать писателем, все думаю, как это им удавалось.
Возьмем, например, рассказ, который я пишу все последнее время, когда есть возможность полежать на жесткой палубе с блокнотом. Блокнот в уголках уже весь потрепался, я пишу в нем хунского размера буквы изжеванным карандашом, который сжимаю в кулаке. С самого начала я пишу “от первого лица” – как дневник – и пытаюсь использовать все хитроумные трюки, которые усвоил во время чтения за эти годы.
Почему от первого лица? Согласно “Правилам сочинения” Андерсона, такой способ позволяет легче представить читателю единую, цельную точку зрения, хотя, если мою книгу переведут на язык треки, все придется поменять, чтобы они что-нибудь поняли.
Но проблема с первым лицом в рассказе вот в чем: идет ли дело о реальном случае или о вымысле, вы знаете, что герой уцелел!
И вот на протяжении всех событий, о которых я собираюсь вам рассказать, вы, те, кто читает мои воспоминания (если я сумею их переписать, попросить специалиста в человеческих языках исправить грамматику и заплатить за перепечатку), вы уже знаете, что я, Олвин Хф-уэйуо, сын Му-фаувка и Йофг-уэйуо, из порта Вуфон, бесстрашный исследователь, просто обязан выжить в том происшествии, которое начинаю описывать, сохранив по крайней мере один мозг, один глаз и одну руку, чтобы все это записать.
Несколько ночей я лежал без сна, пытаясь обойти эту проблему при помощи другого языка. Есть, например, Галсемь, но на нем не передашь события в прошедшем времени. А неопределенные склонения в буйурском диалекте Галтри такие необычные. Да и для кого я это пишу? Только Гек умеет читать на Галтри, а получить похвалу от Гек – все равно что поцеловать собственную сестру.
Итак, в тот момент, когда я прервал свой рассказ, воды Трещины покрыты пеной. Острая тень Окончательной скалы разрезает океан в том месте, где по-прежнему извиваются трос и шланги, взбивая обычно спокойную поверхность. Они бьются с энергией, высвобожденной несколько мгновений назад в момент катастрофы.
Слишком легко представить себе, что происходит с “Мечтой Вуфона”, нашим маленьким кораблем, созданным для исследования огромных глубин внизу. Сам не желая этого, я представляю себе полую деревянную трубу, колеса ее бесцельно вращаются, выпуклый стеклянный нос лопнул, лодка погружается в бездонную пропасть, таща за собой обрывок троса, унося Зиза, маленькую неполную груду колец треки, к гибели вместе с собой.
И как будто этого недостаточно, мы не можем забыть вид Хуфу, нашего талисмана-нура, отброшенного раскачивающейся стрелой крана, кричащего и вращающегося в воздухе, пока крошечное животное не исчезает в голубых водах Трещины. Как мог бы сказать земной тезка Гек: “Зрелище было невеселое. Неудачная ставка”.
Долгое время все просто смотрели. Я хочу сказать, что еще мы могли сделать? Молчали даже протестанты из порта Вуфон и из Долины. Если кто-то и радовался неудаче еретиков, то был достаточно благоразумен, чтобы не демонстрировать эту радость.
- Предыдущая
- 77/136
- Следующая
