Девять тысяч метров - Брисенко Дмитрий - Страница 5

- Да я и не думаю ничего такого.

- Страховать вас я буду, - сказал вдруг неразговорчивый коллега.

Скоро мы уже подъезжали к парадному.

- Вот мы и приехали! Позвольте, я помогу вам с чемоданом. - Передний резво выскочил и захлопотал сзади.

Я взялся за ручку двери.

- Постойте. - Человек справа первый раз обернулся ко мне. Лицо его оказалось вполне миролюбивого вида.

- Глупостей не нужно делать.

- А?

- Глупостей, говорю, не люблю. - Он шевельнул рукой; из его кулака выглядывало маленькое дуло пистолета. Он крутанул, как в вестернах, пистолет вокруг пальца и забросил его подмышку.

- Вы об этом помните, не забывайте.

- Хорошо, постараюсь не забыть.

- Стреляет не больно, бах-бах и готово. И в лучший мир.

Багажник не хотел отдавать переднему мой чемодан. Наконец, с помощью шофера он был вырван из открытой пасти; от удивления она так и не смогла закрыться.

Пришлось ее с силой захлопнуть.

Вопреки моим ожиданиям, номер оказался не то чтобы не люкс, но даже не плацкарт.

Какой-то, вытащенный с запасных путей, давно умерший общий вагон. И где они нашли эту гостиницу, это ж нужно было постараться, перебрать варианты. Чтобы в конце концов поселить сюда меня. Меня, будущего уничтожителя воскового музея!

Отталкивающих цветов обои местами обнажали ноздреватую, в мелких трещинах стену.

Унылое зеркало глядело исподлобья, цепляясь за стену тонкой веревкой. Кровать, на которую я с размаху приземлился, издала жалобный стон, словно умоляла защитить ее честь от посягательств старое потертое кресло, стоявшее в углу. Было два не совсем чистых, но все же два окна. Узнай я, что именно в этом номере Бартон Финк тщился написать сценарий для "борцовской картины", я бы не сильно удивился.

От нечего делать я стал ковыряться в чемодане. Его собирал шутник. Например, нет ни одного костюма, но галстук зачем-то есть. А к чему эта детская панама, вся в красный горох? А эти носки с ажурной дырочкой, точно их кто-то уже надевал?

Правда, я могу чего-то не знать, недаром ласковый коллега с переднего сиденья обещал раскрыть все детали. Может быть, мне как раз и не нужно выглядеть серой мышкой, но, напротив, нужно быть ярким, неземным, прогуливаться по музейной зале беспокойной рысью, привлекая к себе внимание, чтобы какой-нибудь неприметный коллега тем временем деловито, не торопясь, поджигал фитиль.

Я отпихнул чемодан и лег на кровать.

Итак, что мы имеем. Мы имеем благородного полковника, коварного монстра Петра, восковой музей, человека справа и его пистолет.

Итак, полковник. Судя по всему, многие вас уважают и ценят. Могли бы вы снискать авторитет среди своих коллег, если бы врали всем подряд? Маловероятно. По крайней мере, человек с переднего, да и мальчик Петр отзывались о вас с уважением. А насчет благородства вашего как? Не знаю, не знаю, возможности проверить у меня не было. Если пользоваться не мною установленными категориями, вы либо спасаете мир от зла, т.е. от Петра, либо тешите собственные амбиции. Ну и на здоровье.

Петр. Здесь полет фантазии обрывается, не начавшись. Ну, перестанет играть в солдатики, начнет ходить в школу для нормальных детей, потом институт, потом женитьба. Нормальная история. И откуда, дорогой полковник, вы наскребли в нем мировое-то зло.

В общем, с этой парочкой вроде все понятно.

Из мира реальных вещей я имею пистолет, его хозяина и свое расписание. Что же, придется мумиям растечься по полу, здесь ничего другого я не вижу.

Минут через пятнадцать они заявятся.

А что, если меня схватят? Ведь детей будут пугать моим портретом. Враг номер один соединенного королевства, посягал на святое. Вероятней всего меня гуманно, то есть по-человечески, казнят, потом забальзамируют и включат в постоянную экспозицию, когда музей восстановят. Выставят прямо у входа - вот вам, английские товарищи, этот печально знаменитый русский мистер Мак-Бруневич.

Посмотрите на этот злобный оскал, на эту застывшую ненависть, посмотрите на это воплощенное земное зло. И руки английских товарищей будут сжиматься в кулаки, а холодные глаза их подруг будут сверкать как сварка. И в глубинах душ они будут меня боятся... Хотя ладно, не бойтесь. Не будет меня у входа. Не будет газетных статей, не будет поджога, не будет милого дамского пистолета и благообразного страховщика. Вместо всего этого будет простой графин толстого стекла, стоящий в данный момент на тумбочке. Воду из него вылью и впечатаю в их навязчивые лбы, когда войдут. Не люблю жить под давлением. И еще меня возмущает дурацкий сценарий полковника, не мог даже времени для досуга выделить, трудолюб! И этот чемодан для пожилых идиотов! Понемногу мною овладел пафос настоящего террориста.

Итак, надо приготовиться к приходу коллег. Когда они припрутся, я буду уже вполне подготовлен. Я буду не отдохнувши, буду ждать разъяснений и, в целом, буду пребывать в растерянности. Буду иметь беспомощный вид, и с робкой надеждой - авось обойдется - буду на них озираться. Ласковый с переднего начнет подбадривать, сюсюкать, возможно предложит обсудить детали. Жесткий справа, не в силах терпеть мое моральное разложение, подойдет к любимому окну, одному из двух. Тут я и накачу ему. А потом и ласковому, если дернется. Графин выглядел весьма уверенно - так выглядят чемпионы. Я ему верил.

Я вылил воду и приготовился ждать.

Вскоре в дверь постучали.

- Иду, иду! - Я тихо подошел к двери и прислушался; там, в коридоре кто-то приглушенно разговаривал. В комнате, окончательно решил я, открывая дверь.

Неожиданно мне помогли. От сильного удара снаружи дверь распахнулась настежь, следующим ударом я был сбит с ног. Мгновением позже на мне сидел незнакомый человек. Не заботясь о моих ощущениях, он забивал мне в рот тугую тряпку. Я не хотел задохнуться вот так сразу, не исполнив хоть части возложенных на меня заданий, и потому мычал как мог.

- На что жалуемся? - спросил он, закончив с кляпом. Его длинные волосы почти касались моего лица. - Ага, вижу. Ну-ка, подыши.

Он приподнял мне голову, дабы кровь из носа не мешала мне нормально дышать.

- Есть там что-нибудь? - сказал он в сторону.

- Есть вроде. Галстук, что ли, - ответили гнусавым голосом. Оказывается, их тоже было двое.

- Так давай сюда его. И дверь прикрой.

Меня перевернули на живот, связали за спиной руки. Какое-то время возле моего лица прогуливалась пара стоптанных каблуков.

- Сейчас будет немного бо-бо. - Каблуки остановились перед моим носом и приподнялись навстречу присевшему телу. Я почувствовал укол в плечо.

- У нас правило такое: во сне не храпим, не разговариваем, под себя не мочимся, понятно?

- Не бойся, маленький, - хохотнул гнусавый голос из глубины комнаты, папа будет за тобой следить.

- Это сон, - сказали каблуки. - Мы ему приснились. Пусть спит дальше.

Где же мои коллеги? Вы видите, полковник, что происходит? Из-за недосмотра этих разгильдяев чужие люди могут вот так просто явиться сюда и вколоть в меня чего захотят. Пустите меня, я хочу обсуждать детали. Я хочу слышать освободительную пальбу коллеги справа. У него такое добродушное лицо. Пустите меня, пустите. Я ваша милая овечка долли. Оставьте меня, я хочу спать. Полковник, у вас грустное лицо ипохондрика. У вас...

... внезапно перспектива изменилась: точка стала расти мне навстречу, превращаясь в огромное черное; оно было окружено чем-то нестерпимо ярким. Что-то внутри меня зажмурилось и в следующее мгновение я оказался поглощен. Черное пережевало меня и выплюнуло остатки куда-то очень, очень далеко.

Я лежал на песке. Невыносимо светило солнце. Я чувствовал себя как фаршированный гусь, если бы он получил способность чувствовать: тело будто нашпиговали чем-то чужеродным и приставили к моей голове. Мысли были обрывчатые, куцые как хвост пинчера, и отзывались во мне неприятным холодком. Ужасно хотелось пить.

Я с трудом перекатился на живот и выплюнул изо рта песок. Потихоньку сел.