Шпионский роман - Акунин Борис - Страница 1

• 1/56
• Следующая

В мраморном кабинете с красными стенами у палисандрового письменного стола сидели три человека.

Двое молчали, один говорил – сначала медленно, будто через силу, то и дело устало потирая пальцами набрякшие веки, потом все громче, энергичней. Наконец вскочил, принялся расхаживать вдоль стола, стремительно разворачиваясь на каблуках и помогая себе жестами нервных рук. Голубые глаза наполнились сиянием, голос звенел и вибрировал, щека дергалась в гневном тике, но рот оставался безмятежным и таил в углах тень мечтательной улыбки.

Слушатели (один из них был в черной адмиральской форме, другой в серой генеральской) отлично знали, что чередование вялости и напора, шепота и крика, языка цифр и вдохновенного камлания не более чем прием профессионального оратора, и всё же поневоле ощущали на себе магию этой странной, известной всему миру полуулыбки.

Говорил диктатор могущественнейшего государства Европы, самый обожаемый и самый ненавидимый человек на Земле.

Слушали начальник военной разведки и его заместитель, вызванные в Рейхсканцелярию на секретное совещание, от исхода которого зависела жизнь и смерть десятков миллионов людей.

Но человек с неистовыми глазами и улыбчивым ртом говорил не о смерти, а о счастье.

– …Счастье германского народа, его будущее поставлены на карту. Еще две недели назад казалось, что положение наше незыблемо, а перспективы грандиозны. Но югославская авантюра наших врагов заставила меня приостановить подготовку «Барбароссы». Пришлось спешно тушить пожар, возникший в тылу. Маловеры зашептались, что время упущено, что осуществление плана придется отложить на следующую весну. И что же? – Пальцы стремительно ухватились за кончик острого носа, с силой дернули за маленький колючий ус. – Я преподнес миру очередной урок, я раздавил югославскую армию за одну неделю! Военная операция началась 6 апреля, а сегодня, 12-го, ее можно считать триумфально завершенной. – Короткая пауза, подбородок мрачно опустился, на лоб упала длинная косая прядь, голос сник. – …Но переброска тридцати дивизий с востока на запад, а потом с запада на восток заставляет терять драгоценное время. Нанести удар 15 мая, как предусматривалось планом, не удастся. Генеральный штаб докладывает, что теперь нам никак не начать раньше второй, а то и третьей декады июня. Главный вопрос – сумеем ли мы в такие жесткие сроки, до начала зимы, выполнить поставленные задачи: уничтожить основные силы Красной Армии и выйти на линию Архангельск – Волга. Мы рассчитывали на пять месяцев, а остается только четыре. Мне говорят, что именно этого украденного месяца нам не хватит для окончательной победы. Быть может, лучше в самом деле дождаться следующего года?

Подрагивающая рука сделала неуверенный жест, потерла висок. Плечи согнулись, словно под бременем тяжкой ответственности, глаза скорбно закрылись.

Теперь пауза получилась долгой – пожалуй, на полминуты.

Начальник разведки, человек еще не старый, но совершенно седой, осторожно покосился на своего помощника. Тот слегка поморщился, что означало: решение всё равно уже принято, к чему эти театральные эффекты?

Рейхсканцлер вскинул голову – в широко раскрытых глазах светилась непреклонная воля.

– Господа умники не понимают простой вещи! – Рубящее движение сжатого кулака. – Лавина, обрушившаяся с вершины, не может остановиться. Всякий, кто попытается встать на ее пути, погибнет. Движение – победа, любая остановка – крах. Да, в общей сложности мы потратим на Югославию целый месяц. Теперь «Барбаросса» становится еще более рискованным предприятием. Но я знаю, чем мы компенсируем потерю времени. До сих пор мы делали ставку на военный перевес: человеческий, технический, стратегический. Подготовка большевиков к обороне нас не пугала. Наоборот, мы хотели, чтобы они сосредоточили на границе как можно больше сил – тогда мы уничтожили бы Красную Армию первым же натиском. Но теперь схватка с хорошо подготовившимся противником слишком рискованна: мы не можем увязнуть в приграничных боях, а потом вести долгое преследование потрепанного, но не сломленного врага. Удар должен быть не только сокрушительным, но и, – многозначительная пауза, – неожиданным.

Адмирал и его заместитель, не сговариваясь, слегка подались вперед. Лица остались непроницаемыми, но рука генерала непроизвольно коснулась правого уха – после давней контузии оно не очень хорошо слышало.

Остановившись, диктатор смотрел на них сверху вниз.

– Да-да, господа, вы не ослышались. Удар должен застать врага врасплох. В сложившейся ситуации фактор внезапности обретает первоочередное, даже решающее значение.

Кашлянув, начальник разведки тихо сказал:

– Но это совершенно исключено, мой фюрер. Мы ведем подготовку к восточной кампании уже несколько месяцев. На границы России, от Балтики до Черного моря, выдвигается пять с половиной миллионов солдат, тысячи самолетов и танков. В истории еще не бывало войсковых перемещений такого масштаба. Мы не ставили себе задачу скрыть наши приготовления от НКВД. В любом случае это было бы нереально. Какая же тут может быть внезапность?

– Не знаю! – Лицо рейхсканцлера было каменным, скрещенные на груди руки больше не дрожали. – На этот вопрос мне ответите вы. И не позднее чем через 24 часа. Абвер для того и создан, чтобы решать невозможные задачи!

– А если задача окажется не имеющей решения?

Чем громче и жестче говорил фюрер, тем мягче и приглушенней звучал голос адмирала.

– Тогда я откажусь от «Барбароссы»… – По лицу диктатора пробежала судорога. – Я не поставлю судьбу Рейха на слишком слабую карту.

Фюрер порывисто наклонился, положил адмиралу руку на витой погон.

– Но вы решите мне эту задачу, я вас знаю. Точную дату удара я назначу лишь после того, как вы гарантируете мне внезапность. На боевое развертывание войскам понадобится десять суток. Значит, число «Зет» – это день вашего рапорта плюс десять дней… Всё, господа. Идите, думайте.

Руководители разведки медленно поднялись. Окинув взглядом их помрачневшие лица, рейхсканцлер пожал плечами, снисходительно обронил:

– Я дам вам ключ. Цельте в Азиата, прочее несущественно. И вот еще что. Без прусского чистоплюйства. Я санкционирую любые меры, любые. Лишь бы был результат. Итак, через 24 часа вы дадите мне решение. Или его будут искать другие.

И великий диктатор склонился над бумагами, давая понять, что совещание окончено.

Адмирал и генерал молча шли через анфиладу помпезных залов, облицованных порфиром, – мимо белокурых охранников лейбштандарта, под растопыренными крыльями имперских орлов, венчавших гигантские бронзовые двери.

У Западного подъезда Рейхсканцелярии, на Воссштрассе, ждал черный «опель» – не очень новый и в отличие от соседних лимузинов не надраенный до ослепительного сияния. Адмирал не любил внешних эффектов.

Заходящее солнце окрашивало гранитные ступени ровным кармином. Руководители Абвера спустились по ним в строго иерархическом порядке: впереди начальник, за ним в почтительном полушаге заместитель, тоже седой, сухопарый, сдержанный в движениях – этакая тень своего начальника, разве что заметно выше ростом, но тени в этот предвечерний час и полагалось быть длиннее оригинала. Однако, опустившись на сиденье, отгороженное от шофера звуконепроницаемой стеклянной перегородкой, генерал перестал изображать субординацию.

– Как тебе это нравится, Вилли? – зло сказал он и забарабанил пальцами по колену.

– М-да, – неопределенно ответил адмирал.

Помолчали, глядя один влево – на окна мертвого британского посольства, второй – направо, где сразу за мрачным зданием прусского министерства культуры располагалось посольство СССР.

Лимузин повернул на Унтер-ден-Линден, где вместо знаменитых, недавно вырубленных лип торчала шеренга мраморных колонн с орлами и знаменами.

• 1/56
• Следующая