Проклятие Шалиона - Буджолд Лоис Макмастер - Страница 1

Кэсерил услышал всадников ещё до того, как увидел их. Он оглянулся через плечо. Разбитая просёлочная дорога у него за спиной, спускаясь по склону небольшого холма, который казался чуть ли не горой среди здешних продуваемых всеми ветрами равнин, утопала в грязи, как всегда поздней зимой в Баосии. Впереди дорогу пересекал ручей, слишком мелкий и узкий, чтобы кто-нибудь потрудился перекинуть через него мостки. Ручей бежал сверху, с объеденных овцами пастбищ на холме. Судя по тому, как быстро приближались топот копыт, позвякивание сбруи, звон бубенцов, скрип сёдел и эхо беззаботно перекликавшихся голосов, те, кто догонял Кэсерила, не были ни фермерами с упряжкой, ни развозчиками, неспешно ведущими в поводу своих мулов.

Из-за поворота выехала кавалькада; всадники, несколько дюжин молодых людей, скакали по двое, в полном обмундировании. Не разбойники… Кэсерил с облегчением перевёл дыхание и расслабился. Разбойникам, правда, нечем было бы у него поживиться — разве что позабавились бы. Он отступил с дороги и повернулся, чтобы посмотреть на отряд.

Посеребрённые кольчуги всадников, служившие скорее для красоты, чем для защиты, сверкали в лучах утреннего солнца. На голубых камзолах красовалась вышитая белая эмблема леди Весны. Серые плащи развевались на ветру, как знамёна. Застёгнуты они были серебряными, до блеска надраенными пряжками. Церемониальные гвардейцы, не воины. Заляпать эти одежды кровью Кэсерила они вряд ли пожелали бы.

Колонна приблизилась, и капитан, к его удивлению, вскинул руку. Всадники резко остановились, ехавшие в хвосте наскочили на тех, кто скакал впереди. Старый конюх отца Кэсерила, увидев такое, был бы оскорблён в лучших чувствах и разразился бы горестными причитаниями. Мальчишки. Впрочем, ему до них дела нет.

— Эй, ты, старина! — окликнул Кэсерила капитан, перегнувшись через луку седла остановившегося рядом знаменосца.

Кэсерил, хотя и был на дороге один, чуть не обернулся в поисках того, к кому относились эти слова. Похоже, его приняли за местного крестьянина, идущего на рынок или ещё по каким делам. Впрочем, таковым он, должно быть, и выглядел в своих поношенных, облепленных грязью башмаках и дешёвых разномастных одёжках, наверченных поверх друг друга для защиты от холодного, пронизывающего до костей юго-восточного ветра. И за каждую из этих грязных тряпок Кэсерил был благодарен всем богам годового цикла. Подбородок его покрывала двухнедельная щетина. Да уж, только «эй, ты!» к нему и обращаться. Капитан оказался ещё довольно вежлив. Но… почему «старина»?

Капитан указал вперёд, на перекрёсток дорог, и спросил:

— Это путь на Валенду?

Когда это было?.. Кэсерил задумался, подсчитывая в уме пролетевшие годы, и сам поразился. Семнадцать лет! Семнадцать лет назад он в последний раз проезжал по этой дороге, отправляясь не на парад, а на настоящую войну, в свите провинкара Баосии. Хотя и уязвлённый тем, что пришлось трястись на мерине, а не гарцевать на боевом жеребце, он был исполнен тогда такого же тщеславия, самонадеянности и гордости, как эти юнцы, взирающие сейчас на него свысока. «Сегодня я был бы рад даже ишаку, пусть и пришлось бы подбирать ноги, чтобы не волочились по грязи». И Кэсерил, оглянувшись на солдат, улыбнулся, ничуть не сомневаясь, что в карманах роскошных мундиров у большинства из них лежат весьма тощие кошельки.

Всадники морщили носы, словно от него воняло. Перед Кэсерилом им нечего было стесняться — это не лорд и не леди, вольные щедро осыпать их милостями; наоборот, рядом с ним они сами чувствовали себя аристократами. И взгляды, которые он на них бросал, вероятно, казались им восхищёнными.

Кэсерил испытывал искушение направить отряд по неверному пути, к какому-нибудь коровнику, или на овечью ферму, или ещё куда-нибудь — куда там ведёт эта дорога. Однако шутить с церемониальной гвардией Дочери накануне Дня Дочери не стоило. Людей, собравшихся под священными военными стягами, сложно заподозрить в обладании таким качеством, как чувство юмора, а Кэсерил вполне мог ещё столкнуться с ними, поскольку сам шёл в тот же город. Он прочистил горло, которое ему не приводилось напрягать, обращаясь к людям, со вчерашнего дня.

— Нет, капитан. Дорога на Валенду отмечена каменным указателем, это примерно в паре миль впереди.

Когда-то, во всяком случае, было так.

— Вы сразу узнаете это место.

Кэсерил высвободил из-под плаща руку и показал вперёд. Пальцы ему, правда, выпрямить так и не удалось — словно когтистой лапой взмахнул, а не рукой. В застывшие, негнущиеся суставы тут же голодным зверем впился холод, и Кэсерил поспешно спрятал руку обратно в складки тёплой накидки.

Капитан кивнул широкоплечему знаменосцу, который, уложив древко знамени на согнутую в локте руку, пальцами другой начал копаться в кошельке в поисках монетки помельче. Наконец он выловил парочку и извлёк их на свет. Тут лошадь под ним дёрнулась, и монета — золотой реал, не медная вайда — выскользнула из его руки и упала в грязь. Он глянул ей вслед с ужасом, но тут же взял себя в руки и сделал равнодушное лицо. Спешиться и рыться в поисках её в грязи под взглядами своих товарищей он не мог — ведь он же не нищий крестьянин, каким, на его взгляд, был Кэсерил. И знаменосец вздёрнул подбородок, ожидая в качестве утешения, что Кэсерил сейчас на потеху всем бросится за нежданным подарком судьбы в чавкающую жижу.

Вместо этого тот поклонился и произнёс:

— Пусть столь же щедрое благословение леди Весны осенит вас, молодой господин, сколь щедры оказались вы сами по отношению к бездомному бродяге.

Если бы юный солдат отличался большим умом, он заметил бы насмешку в словах Кэсерила, и тот получил бы хороший удар плёткой по лицу. Но это было маловероятно, судя по быкообразной внешности гвардейца, ибо таковая редко предполагает наличие разума, не уступающего мощностью мускулатуре. Лишь капитан раздражённо скривился, но ничего не сказал, только покачал головой и жестом приказал колонне двигаться дальше.

Если знаменосец был слишком горд, чтобы копаться в грязи, то Кэсерил для этого слишком устал. Он подождал, пока проедет багажный обоз, затем обслуга, и только когда скрылись из виду замыкавшие отряд мулы, с трудом наклонился и выловил маленькую искорку из студёной воды, набравшейся в след от лошадиного копыта. Шрамы на спине болезненно натянулись. «О боги! Я действительно двигаюсь, как старик!» Он выдохнул и выпрямился, чувствуя себя скрюченным столетним дедом. Или дорожной грязью, которую оставляет за собой Отец Зимы, когда покидает мир, — подсохшей сверху, но жидкой внутри.

Он протёр монету — маленькую, хоть и золотую — и достал свой пустой кошелёк. Уронил тонкий металлический диск в голодный кожаный рот и услышал одинокое звяканье. Затем вздохнул, спрятал кошелёк. Теперь разбойникам снова есть чем поживиться. Появилась причина опасаться. Он вышел на дорогу и задумался о своей новой ноше. Почти не ощутимой. Почти. Золото. Искушение для слабых, утомительная обуза для мудрых… чем оно было для того здоровенного волоокого знаменосца с неомрачённым раздумьями челом, смущённого своей случайной щедростью?

Кэсерил окинул взглядом однообразный пейзаж. Ни деревьев, ни других укрытий было не видать, только редкие кусты, голые ветви которых казались на солнце серыми, росли по берегам протекавшей неподалёку речушки. Единственным более или менее пригодным убежищем была заброшенная ветряная мельница, стоявшая на холме слева от дороги. Крыша её провалилась, крылья сломались и сгнили. Но… хоть что-то.