Плохая кровь - Бруно Энтони - Страница 34

• Предыдущая
• 34/60
• Следующая

– Значит, Руди так и не оправился, да? – Интерес Тоцци звучал явно неубедительно.

Сельма вдруг резко повернула голову и чуть не выколола Тоцци глаз одним из своих карандашей.

– А вы смогли бы оправиться? – спросила она. – Как такое возможно? Мой брат этого не заслужил. Он был красивый мужчина. И мог бы себе получше найти.

– Послушай, Сельма, – вмешался Гиббонс, по горло сытый этой мыльной оперой. – Не нальешь ли ты нам кофейку, когда у тебя будет время?

Она внезапно очнулась.

– О, конечно, сладенький мой. Извини. Просто меня заносит, когда я рассказываю о...

– Знаю-знаю. – Гиббонс прервал ее на полуслове, пока она не начала опять.

Сельма выбралась из отсека, обитого коричневым винилом, и встала, оглаживая прическу.

– Сейчас принесу вам кофейничек.

– И этому парню – русской приправы к сандвичу, – крикнул Гиббонс ей вслед. – Пока с ним не случилась истерика, – добавил он гораздо тише.

– Ты очень мил, как всегда, Гиб. Дама изливает тебе сердце, а тебя ничего не волнует, кроме твоего кофе.

– Я эту историю уже слышал. И потом, ты сам позвал ее – оттого что тебе не положили этой треклятой русской приправы.

Тут вернулась Сельма с пластмассовым кофейником и русской приправой для Тоцци в бумажном стаканчике.

– Вот вам, ребята. Теперь все высший класс?

Гиббонс поднял на нее глаза.

– Да, высший класс.

– Спасибо, Сельма, – мягко сказал Тоцци, пытаясь загладить грубость товарища.

– Ну вот и ладненько. – Она повернулась и поковыляла к следующему отсеку принимать дополнительный заказ.

– Ну а теперь, – проговорил Гиббонс, снимая обертку с сахара и бросая кусочки в кофе, – изобрази-ка еще раз те небылицы в лицах, которые ты мне пытался всучить до твоего маленького русского инцидента.

Тоцци нахмурился.

– Послушай. Знаю, ты думаешь – это все фигня, но я все это слышал сам. Я там лежал на брюхе под кустами. Д'Урсо ввозит рабов из Японии.

Гиббонс отхлебнул кофе.

– Нет, Тоц, я на это не куплюсь.

– Но почему? Боже мой, я же видел японских нянечек по всему Милберну. Роксана Истлейк, девушка из агентства по уходу за детьми – я говорил тебе про нее, – рассказала, что жена Д'Урсо руководит этим бизнесом. И я слышал, как они говорили про яки. Они имели в виду якудза, японскую мафию.

Гиббонс закрыл глаза и покачал головой. Опять Тоцци в своем репертуаре. Сначала поклонники дьявола, потом убийца-каратист, а теперь вот якудза. Гиббонс решил обойтись без комментариев.

– Я все же не куплюсь на эту хреновину насчет торговли рабами из Японии. Тут концы с концами не сходятся.

– Почему?

– Потому что Япония – богатая страна и там все дорого. А если ты собираешься покупать рабов, то хочешь купить их дешево, правда? И достаешь их где-нибудь в грязной, зачуханной стране «третьего мира», так? А не в той, где бифштекс обойдется тебе в восемьдесят баксов. Прав я или нет?

Тоцци вытер губы. Он начинал раздражаться. Он всегда раздражался, когда логические рассуждения опровергали его представление об окружающей действительности.

– Я знаю только то, что слышал.

– Так почему ты не пойдешь и не расскажешь Иверсу?

Тоцци сверкнул глазами. Гиббонс улыбнулся по-крокодильи. Он знал почему.

– Ну, Тоц, ты не можешь пожаловаться, будто он тебя не предупреждал. Если у тебя были причины предполагать, что в доме Д'Урсо что-то такое происходит, почему ты не попросил подслушивающее устройство? Иверс не обрадуется, если узнает, как ты ползал там под кустами и подслушивал, причем на пленке нет ничего, что можно было бы предъявить в суде. Боже ты мой, Тоцци, да ты умнеешь не по дням, а по часам.

– Ну ладно, хватит. Теперь, поскольку мы установили, что я накололся, а ты прищучил меня, мы должны решить, как из этого выпутаться.

– Что это значит – «мы»?

– Мы вместе расследуем это дело. Помнишь?

– К сожалению, помню.

– Чудесно. Рад слышать, что ты не совсем еще впал в, маразм.

Гиббонс невозмутимо отхлебнул кофе.

– Что у тебя на уме, Шерлок? Не терпится услышать.

– Я хочу, чтобы ты сходил на птицефабрику Д'Урсо и хорошенько там все осмотрел. Фабрика называется «Свежая птица», и это вроде бы одно из его законных предприятий, но, судя по тому, что они вчера говорили на веранде, у меня такое чувство, будто они там используют рабский труд.

– Так почему бы тебе не пойти? Ты что-то имеешь против кур?

– Его шурин меня знает в лицо. Он думает, что я помощник садовника.

– Да что же это за шурин такой, черт бы его побрал? И почему он так тебя волнует?

– Его зовут Бобби Франчоне. Он у нас есть в компьютерной картотеке. Недавно вышел из Рауэя. Угонял машины, потом сбывал их в графстве Берген. Только немецкие машины – «мерседесы», «ауди», «БМВ». По картотеке выходит, что он «шестерка», но теперь, сдается мне, он метит выше. Он очень близок с Д'Урсо.

Гиббонс подпер подбородок рукой и искоса взглянул на Тоцци.

– Но почему я должен тащиться в Харрисон? Почему не попросить кого-нибудь из Ньюарка проверить этих цыплят?

– Сам знаешь почему. Потому что надо действовать через Иверса, а он захочет знать, отчего я подозреваю Д'Урсо и на чем основаны мои подозрения и так далее и тому подобное.

– А ты не захочешь сознаться, что подрабатывал помощником садовника и осуществлял несанкционированную слежку.

Тоцци кивнул и откусил наконец кусок от своего сандвича. Капуста вылезла наружу, просочившись сквозь пальцы. Тоцци был, казалось, доволен. Гиббонс спросил себя, не в таких ли случаях говорят, что свинья везде грязь найдет.

– И потом, – проговорил Тоцци с набитым ртом, – парни из Ньюарка работают, как кейстонская полиция. Думают, им закон не писан. Только разворошат там все.

– Что-то я не слышал ничего подобного. – На самом деле он слышал, конечно.

– Да ладно тебе, Гиб. Думаю, ты зайдешь и выйдешь, даже не вытаскивая удостоверения. Просто осмотрись – проверь, не слишком ли много там косоглазых. Пусть их там даже несколько – все равно будет за что зацепиться, что предъявить Иверсу.

– А что я ему скажу, если он спросит, какого черта я там вообще делал и кто меня туда отправлял?

– Об этом не волнуйся. Придумаем что-нибудь. А сейчас просто пойди и проверь куриную контору. Пожалуйста.

Гиббонс потер нос тыльной стороной ладони. Черт бы побрал этого Тоцци. Вечно все делает через задницу. Рабы. Из Японии. Якудза. Спятил он, что ли? А что, если тут просто шантаж незаконных иммигрантов, такая же хреновина, какая каждый день происходит на мексиканской границе? Кто-то знал, что эта парочка незаконно въехала в страну. И они стали легкой добычей. Скорее всего их ограбили и убили, забрали все деньги, какие у них были. Проще простого. Единственное отклонение в том, что они из Японии, а не из Центральной Америки, и произошло все это в нью-йоркском порту, а не в Техасе и не в Калифорнии. Так он, Гиббонс, представлял себе дело. Но Тоцци об этом и слышать не хочет. Слишком логично.

– Так ты пойдешь? – настаивал Тоцци. – Ты проверишь куриную контору?

Гиббонс только взглянул на него. Если даже он и не пойдет, Тоцци не перестанет цепляться к нему с этими своими дерьмовыми рабами. Еще и сам попрется туда, рискуя, что тот шурин его узнает и снесет ему голову. Такой уж Тоцци кретин. Лучше уж пойти, доказать ему, что он не прав, и забыть об этом маразме. Тогда, может быть, им удастся приступить к более реальному расследованию.

– Так ты пойдешь или нет? – не унимался Тоцци, и лицо его темнело на глазах. – Лучше сразу скажи.

Гиббонс протянул руку и стащил огурчик с тарелки Тоцци. Огурчики были такие, какие ему нравились, – хрустящие, не очень кислые. Он откусил половинку и стал не спеша жевать.

– Подумаю.

Тоцци надулся. Гиббонс знал, что Тоцци тоже любит такие огурчики.

– Я тебя, кажется, не угощал.

Гиббонс откусил еще.

– Извини.

Все это было чертовски странно. Гиббонсу тошно было признать, что Тоцци мог оказаться прав, но что-то тут было явно не так. Он стоял посередине перерабатывающего цеха фабрики «Свежая птица» и смотрел, как куриные тушки движутся по конвейеру от одного рабочего места к другому. Одна за другой они погружались в большие чаны, полные кровавой водицы, потом одни отправлялись к столам из нержавеющей стали, где их резали на части, а другие – к машине, которая заворачивала их целиком и выплевывала на движущуюся ленту. Грохот и жужжание – машин были единственными звуками, раздававшимися тут, потому что рабочие молчали, словно набрав в рот воды, ни слова не говорили ни ему, Гиббонсу, ни между собой. Работали они споро и беспрерывно, как механизмы, опустив глаза, без какого бы то ни было выражения на лицах. И черт возьми – во всем помещении не было ни одного мало-мальски круглого глаза. Все рабочие были с Востока.

• Предыдущая
• 34/60
• Следующая