Кошкина пижама - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 13

• Предыдущая
• 13/38
• Следующая

— Точно.

Послышался другой плач. Вошли другие женщины, менее изящные и более толстые, а за ними — важный джентльмен, спокойный и благородный, как знаменосец.

— Родственники, — сказал Сэм.

— Так мы уходим или нет?

— Это кульминация. Я хотел, чтобы ты ничего не пропустил и увидел все как сторонний наблюдатель, непредвзято, прежде чем поймешь, как все обстоит на самом деле.

— И сколько ты просишь за весь этот мешок с дерьмом?

— Это не дерьмо. Всего лишь кровь художника, его фантазии и вероятные отклики критиков — хорошие или плохие.

— Дай мешок. Я накидаю тебе этого добра.

— Нет. Зайди еще раз внутрь. Взгляни в последний раз на убитого гения и на истину, что вскоре будет извращена.

— Такие слова от тебя обычно слышишь поздним субботним вечером, когда ты сидишь, не раздеваясь, за пустой бутылкой.

— Сегодня не суббота. А бутылка — вот. Выпей. Сделай последний глоток, брось последний взгляд.

Я пил, стоя в проеме двери, через которую чувствовалось знойное дыхание страдного лета, пахнущего горячим свечным воском.

Где-то там, в глубине, Себастьян тихо плыл на своем белоснежном корабле. Где-то вдали слышалось щебетание хора мальчиков.

Когда мы мчались по автостраде, я догадался:

— Я знаю, куда мы едем!

— Тс-с-с, — сказал Сэм.

— Туда, откуда прыгнул Себастьян Родригес.

— Упал!

— Упал и разбился насмерть.

— Смотри в оба. Мы почти на месте.

— Точно! Езжай помедленнее. Господи. Вот же они!

Сэм сбавил скорость.

— Подними голову, — сказал я. — Боже, я, наверное, сошел с ума. Смотри!

— Смотрю!

Они действительно были там, на стене мостового пролета над дорогой.

— Это же картины Себастьяна, которые мы видели в галерее!

— То были фотографии. А это — настоящие.

Они действительно были настоящие: более яркие, более масштабные, необыкновенные, потрясающие, бунтарские.

— Граффити, — наконец, выдохнул я.

— Но какие граффити, — заметил Сэм, завороженно глядя вверх, словно на витраж собора.

— Почему ты не показал мне их сначала?

— Ты и так их видел, но периферическим зрением и на скорости шестьдесят миль в час. А сейчас разглядел их по-настоящему.

— Но почему только сейчас?

— Мне не хотелось, чтобы в эту фантастическую тайну вклинилась обыденная реальность. Я хотел дать тебе ответы, чтобы ты мог домыслить все безумные вопросы.

— Фотографии в галерее или граффити там, на пролете моста. Что первично: курица или яйцо?

— Наполовину курица, наполовину яйцо. Месяц назад отец Монтойя ехал на большой скорости и заметил эти чудесные творения, он был так поражен, что потерял управление и чуть не попал в аварию.

— И он стал первым коллекционером придорожных благовещений и божественных откровений Себастьяна? — догадался я.

— Совершенно верно! Наглядевшись на все эти латиноамериканские красоты, он развернулся и бросился домой за фотоаппаратом. Полученные снимки были настолько потрясающими, настолько притягивающими взгляд и берущими за душу, что у Монтойи родился гениальный проект. Поскольку большинство людей с пренебрежением относятся к любым придорожным граффити, почему бы не развесить пламенеющие фантазии Себастьяна на стенах галереи, чтобы распалить желания и кошельки? А потом, когда отказаться, передумать или потребовать назад свои деньги будет уже слишком поздно, устроить великое разоблачение: «Если вы думаете, что все эти галерейные моргалки — дары божьи, — завоет Монтойя, — откройте глаза, когда будете проезжать по автостраде сто один, под мостом восемьдесят девять». Итак, Монтойя повесил фотографии, эти окна с видом на бурлящую жизнь, и приготовился огорошить голой правдой критиков, когда те, ни о чем не догадываясь, будут все сидеть в этой лодке. Проблема была лишь в том, что…

— Себастьян упал с моста прежде, чем начался спектакль?

— Упал и подмочил свою репутацию.

— А я думал, смерть увеличивает шансы художника на известность.

— Иногда да, а иногда нет. С Себастьяном вышел особый случай. Сложный случай. Когда Себастьян упал…

— А кстати, как его угораздило?

— Он висел вниз головой, перекинувшись через перила моста, и рисовал, пока какой-то приятель держал его за ноги, но тут приятель чихнул и… да-да, он чихнул и выпустил Себастьяна из рук.

— Боже мой!

— Никто не хотел рассказывать правду ни его родственникам, ни кому-либо другому. Надо же так! Висеть вверх тормашками, рисуя противозаконные граффити, и разбиться, упав в поток машин. Происшествие зарегистрировали как аварию мотоцикла, хотя никакого мотоцикла так и не нашли. Преступную краску с его рук смыли еще до прибытия коронера. Так что Монтойя остался…

— …в галерее, полной никому не нужных фотографий.

— Нет! В галерее, полной бесценных свидетельств жизни и творчества художника-маргинала, умершего слишком рано, но зато, слава богу, остались эти вдохновенные фотографии, за которые можно будет просить фантастическую цену! Кардинал Махони дал официальное разрешение на публикацию, и цены вообще взлетели до небес.

— Так что же, никто до сих пор не рассказал, где находятся оригиналы?

— Никто и не расскажет. Родные предупреждали своего мальчика: не играй на шоссе — а смотри, как вышло! Вероятно, яркое торжество в честь Себастьяна на выставке его фотографий они еще переживут, но вот мост восемьдесят девять на автостраде сто один… после его смерти он стал для них слишком печальным зрелищем и чересчур коммерческим. И тогда Монтойя придумал зажечь тысячу свечей и создать церковь Святого Себастьяна.

— Сколько людей знают эту историю?

— Монтойя, владелец галереи, может быть, пара тетушек-дядюшек. Ну и мы с тобой. Никто не выпустит кошку из мешка, чтобы она перебежала шоссе. Так мама говорила. Протяни-ка руку на заднее сиденье. Пощупай. Ну, что?

Я протянул руку назад и пощупал.

— Похоже на три ведра.

— А еще?

Я снова пошарил рукой.

— Большая кисточка!

— Значит что?

— Три ведра с краской!

— Верно!

— Но зачем?

— Чтобы закрасить придорожные шедевры Себастьяна Родригеса.

— Закрасить все эти бесценные фрески? Для чего?

— Если мы их оставим, кто-нибудь случайно обратит на них внимание, сравнит с фотографиями в галерее, и наша песенка спета!

— Весь мир узнает, что он был всего лишь безбашенным смельчаком, рисовавшим граффити на шоссе?

— Или начнет гоняться за его гениальными произведениями, и на дороге возникнут аварии или пробки из-за толпы зевак. Ни то, ни другое не приемлемо.

Я долго смотрел на ярко разрисованный пролет моста.

— А кто будет закрашивать всю эту живопись?

— Я! — ответил Сэм.

— И как же ты будешь это делать?

— Ты будешь держать меня за ноги вниз головой, а я буду замазывать. Только сперва высморкайся. Никаких чиханий.

— Сикейрос, nada,[4] Ороско, no?[5]

— Точно. Можешь повторить это еще раз.

Я повторил эти слова трижды. Но про себя.

Это был фантастический, безумный, старый дом, дико глядящий на город немигающими глазами. Под его высокими сводами птицы свили гнезда, так что сам дом уже скорее походил на тощую старуху-привидение с растрепанной шевелюрой.

Холодным осенним вечером они поднимались по длинному склону холма — Мэгги и Уильям — и вот, увидев дом, она поставила на землю чемодан, купленный в фешенебельном магазине «Сакс» на Пятой авеню, и произнесла:

— О нет!

— Да! — Уильям бодро тащил свой потрепанный старый баул. — Разве это не жемчужина? Посмотри на него, это просто сокровище!

— И ты заплатил две тысячи долларов вот за это? — вскричала она.

• Предыдущая
• 13/38
• Следующая