Чаша гладиатора(без ил.) - Кассиль Лев Абрамович - Страница 44

• Предыдущая
• 44/74
• Следующая

— Я не трушу, а не хочу! — упорствовал Сеня.

— Гляди какой: агу — не могу, засмейся — не хочу. Тебе что, трудно, если человек тебя обозваться просит? Ты что, слов таких подобных не знаешь, что ли? Научить?

— Не хуже тебя знаю, а не стану…

— Нет, станешь!

— Сказал, не стану — и все. Можешь бить хоть до смерти, не стану я для твоего удовольствия ругаться. Ну, пусти, Махан!

— Я для такого цуцика пока еще не Махан.

— Ну, пусти, Славка! — Сеня попробовал вырваться из крепко сгребших его за гимнастерку рук.

— Вот тебе еще за Славку!

— Пусти…

Махан скверно, грязно и длинно выругался.

— Ну обзовись так, и пущу тогда.

— Не считаю нужным. Я в твою компанию не зава-живался и по-вашему обзываться не желаю. Хоть умри — не скажу,

— Ты у меня сейчас сам помирать запросишься, вша свинячая!

Долго бы еще, должно быть, издевался Махан, к удовольствию Ремки, над бедным Сеней, но внезапно земля слегка дрогнула, чья-то гигантская тень как бы накрыла всех разом. Махану в первое мгновение показалось, что террикон, высившийся над пустырем, стал заваливаться на него. Он лишь услышал отчаянный вопль Штыба: «Славка!», едва успел оглянуться и мигом выпустил из рук Сеню. За ним, закрывая полнеба, высился всей громадой своих плеч Незабудный. Прежде чем Махан смог двинуться с места, огромная рука простерлась над ним, и он почувствовал, что нос его ущемлен вмертвую двумя жесткими согнутыми пальцами великана. Он попробовал было высвободить нос, но пальцы сжали его с такой силой, что Махан только занюнил тихонько.

Артем, не выпуская его стиснутого фалангами среднего и указательного пальцев носа, заставил Махана скрючиться в три погибели, а затем и вовсе опуститься на коленки.

— Рады, что зила, как у злона, вот и навалилизь! — гнусаво заныл Махан, с вывернутой шеей стоя на коленях. — Нашли з кем зладить.

— А ты сейчас с кем сладить хотел? Ты что, добрым уговором действовал, не силком? — грозно спросил Артем. — А ну! — продолжал он, еще более мрачнея. — А ну, паразит, говори, повторяй вслух за мной: «Я есть распротакой собачий гад…» Ну, повторяй, говорю…

Махан сделал какое-то короткое движение, и в шмыгнувшей руке у него, как жало, мелькнул нож. Артем с усмешкой, пренебрежительно отмахнулся свободной рукой. Нож со свистом пролетел у всех над головами и с силой вонзился в телеграфный столб.

— Баловать? — загремел низкий бас Артема. — На кого нож поднял? Говори, гад, скорее, пока я тебя в лепешку не сплющил. Я из тебя жмых выдавлю.

— Буждиде… Ждо вы бежобдазиде! — гнусавил Махан, извиваясь на коленях с безнадежно ущемленным носом.

— Повторяй, сказал, за мной, ну!.. А то я у тебя со-палку твою с корнем выдерну. Говори: «Я есть распротакой собачий гад… который…»

— Я же де богу, даз вы дажали…

— Сможешь. Не сомневайся. Мы поможем. А непонятно будет, повторишь.

И Махану ничего не оставалось, как послушно загун-досить:

— Я ездь разбродакой зобачий дын.

— Гад, а не сын! Я твоих родителей не мараю. Собачий гад.

— Зобачий гад.

— Который, — продолжал Артем, — по боговой ошибке и по людскому недосмотру еще существует на белом свете… — …да бедом сведе, — лопотал, сопя и всхлипывая, Махан.

— И обещаю не лезть больше к честным ребятам и близко к ним не подходить.

— …и близко де бодходидь.

— Ну, маршируй отсюда самым резвым аллюром, гунявый! — сказал Артем, отпуская нос Махана и тщательно отирая руку платком. — И спасибо скажи, что я тебя еще при твоей нюхалке оставил. Только не суй ее больше куда не надо. А то я тебя так в следующий раз прищемлю, что одну только шелуху от тебя хоронить придется. Геть!

И Махан, всхлипывая, держась за распухший нос, поспешил скрыться за строениями, огораживавшими пустырь.

Так состоялось его посрамление.

Артем Иванович не спеша пошел с пустыря. Немножко позади него шел, легко подпрыгивая, чтобы попасть в ногу с ним, Сеня. В некотором отдалении следовали Ремка и парень, сопровождавший до этого происшествия Махана. Он с уважением поглядывал на широкую спину чемпиона.

— С чего он к тебе привязался? — не оглядываясь, спросил Незабудный у Сени.

— Да ну его! Лезет все. Глупости всякие. Про клад какой-то допытывался.

— Про какой такой клад? — Незабудный, приостановившись, через плечо глянул назад на Сеню. — Это еще что за разговор?

— Я сам не знаю, — сказал Сеня. А потом тихонько и виновато добавил:- Дядя Артем, а я с Ремкой боролся.

— Ну?

— Сборол он меня сразу.

— А на прием захватывал, как я тебя учил? Сеня покачал головой.

— Что так?

— Да он никак не захватывается. Здоровый он.

— Плохо я, значит, с тобой отработал. Но ничего, я тебя еще натренирую.

Уже смеркалось. Зажглись огни на эстакадах рудников. С каждой минутой все ярче разгорались красные звезды на копрах шахт. Ремка со своим спутником по-отстали, а Сеня шел за Незабудным, незаметно для него перескакивая от одной ямки, которую на ходу оставлял в земле своей пудовой тростью чемпион, до другой, стараясь каждый раз непременно ступить на этот богатырский след.

Теплый, весенний ветер гнал из близкой степи запахи влажной земли и свежей молодой травы.

Вдруг впереди неслышно шмыгнули по земле какие-то маленькие юркие тени. Они, как катышки пыли, в которые заворачиваются брызги воды, если плеснуть в жару на запорошенный пол, бесшумно ширяли в разные стороны.

— Глянь! — сказал парень, шедший с Ремкой Штыбом. — Да это суслики, никак. Они тут, за оврагом, сроду не водились.

— Я уже второй день примечаю, — откликнулся сзади Ремка. — Дерут из степи. Воду, что ли, почуяли?

Ты про что, не пойму? — Незабудный склонился над Ириной Николаевной и подставил ей свое толстое с огромной мочкой ухо, похожее на калач.

— Вода скоро подойдет, — как можно тише повторила Ирина Николаевна. Подойдет вода, а наша школа к этому событию…

— А это что, секрет? — спросил Незабудный.

— Почему секрет? — растерялась она.

— А что же вы тихо так говорите?

— Разве? — Ирина Николаевна взялась обеими ладонями за загоревшиеся щеки. Ой, глупо как! Это знаете почему?.. Мне все время хочется, когда я с вами говорю, кричать во весь голос. Вы словно на горе где-то возвышаетесь, а я себя чувствую такой ничтожной, маленькой и все время ловлю себя на том, что мне хочется говорить страшно громко. Вот я сдерживаюсь и получается… Глупо, да?

— Ну что вы, — сказал Артем Иванович, — вы барышня заметная, то есть, простите, девушка видная. Молоды только очень. Посмотреть — так прямо девчоночка совсем.

Сеня, которого вожатая попросила, чтобы он проводил ее домой к Артему Ивановичу, возмутился. Для него вожатая была прежде всего учительницей, то есть человеком уже немалого жизненного опыта и непостижимых познаний. Он сам всегда ужасно обижался, если кто-нибудь давал ему на вид меньше лет, чем ему уже было. И он испугался, как бы учительница не обиделась.

— Какая же девчонка?.. Она уже почти целых полтора года, как институт кончила. Девчонка! Совсем нисколечко и не выглядит!..

Но Ирина Николаевна, закидывая голову с восхищенным изумлением, совершенно по-ребячьи оглядывала Незабудного.

— Нет, правда, вы просто невероятно до чего большой!

— Куинбус Флестрин, — негромко пояснил Сеня. Артем Иванович отмахнулся.

— Какой там я Куинбус! — Он подошел к столу и снял с него книжку, которую ему еще во время болезни принес Сеня. — На, возьми. Ты чего же мне не сказал, что продолжение есть, как он к великанам попал, Гулливер. Я, брат, не Куинбус, а Грильдриг. Это он, когда, после того как у лилипутов побывал, у великанов оказался. Вот тут и понял он, что совсем он не Человек-Гора, а так только Грильдриг, козявка. Вот так и со мной вышло. Мотался среди лилипутов, а теперь вон к каким попал!.. — Он смущенно захохотал, приводя этим в вихревое движение гардину на окне. Но спохватился, оправил штору, посмотрев искоса на учительницу.

• Предыдущая
• 44/74
• Следующая