Подари мне поцелуй - Хокинс Карен - Страница 31

• Предыдущая
• 31/79
• Следующая

– Неправда. Вот вы один из самых достопочтенных людей, которых я знаю, а все еще не спите. – Довольный неотразимой логикой своего ответа, Алек скрестил руки на груди и выпрямился. Он был горд тем, что, даже приняв изрядное количество бренди самого лучшего качества, которым угостил его Люс, не потерял способности ясно и логично размышлять.

Барроуз отставил в сторону серебряный поднос со стаканом молока и помог виконту снять пальто.

– Я всегда жду вашего возвращения, милорд, – такова наша традиция.

Алек признательно положил руку на тощие плечи слуги.

– Да, точно, традиция. Словно... словно Рождество.

Барроуз осторожно снял с плеча его руку:

– Разрешите проводить вас до постели, сэр.

Алек отмахнулся:

– Нет и нет. Сначала мне нужно успокоить нервы и что-нибудь принять, от чего хочется предаваться приятным мечтам. – Он тяжело вздохнул. Ему всегда хотелось получать от жизни всего лишь самые простые радости: вино, женщины, немного веселья – разве этого не достаточно? И вот результат – он женат на женщине, которая стремится помогать совершенно незнакомым людям и абсолютно равнодушна к удовольствиям. Виконт перевел затуманенный взор на бесстрастно взиравшего на пего дворецкого: – Послушайте, Барроуз, вы когда-нибудь смеетесь?

– Да, сэр, и довольно часто. – Слуга бережно взял Алека за руку и повел его к лестнице. – Но я приучил себя сдерживаться.

– Я рад, что вы... – Алек споткнулся на нижней ступеньке лестницы, и тут его внезапно осенило. – Вы пошутили!

– Слегка, милорд. Попробовать еще?

– Бог мой! Да вы, оказывается, свой парень, Барроуз! Черт меня возьми, если я ошибаюсь!

– Благодарю вас, милорд. Давайте пройдем в вашу комнату, а то госпожа уже беспокоится.

Улыбка мгновенно исчезла с лица виконта. Как же он мог забыть! Он больше не свободный человек, и теперь, как только ему захочется расслабиться, его будут преследовать укоры совести, так как это может не понравиться его жене.

Хотя Алек и внушал себе, что ему не о чем особенно тревожиться, ему постоянно мерещился ее осуждающий взгляд. А этого ему очень не хотелось.

И вместе с тем он не мог отрицать, что Джулия необыкновенно страстная женщина. Он видел это по ее взгляду, ощущал по ее губам. Но то была невинная страсть, целомудренная и чистая, следствие жизни, в которой еще не встречалась любовь. Он был бы глупцом, если бы вообразил, что эта страсть предназначена ему. Если бы другой мужчина дерзнул поцеловать ее, она наверняка ответила бы так же чувственно...

Алек освободился от помощи дворецкого и пошел в библиотеку.

– Мне нужно немного выпить...

Барроуз вздохнул, но все же, следуя за Алеком в библиотеку, предусмотрительно поставил стакан с молоком на камин рядом с графином бренди.

Алек оставил молоко без внимания и подошел к камину, в котором мерцали искорки слабого огня. Подбросив в камин немного поленьев, он рассеянно выпрямился и уже хотел отойти, как вдруг что-то хрустнуло у него под сапогом. В бликах разгоревшегося огня высветился блестящий предмет. Алек поднял его и поднес к свету, чтобы получше рассмотреть: это был осколок прекрасного фарфора молочно-белого цвета с голубоватым отливом.

В ту же минуту рядом с ним возник Барроуз.

– Позвольте, я уберу, милорд.

Прежде чем Алек осознал, что рядом находится дворецкий, Барроуз уже взял у него черепок, быстро оглядел место у камина и ушел, пожелав ему спокойной ночи.

Виконт недоуменно уставился на закрывшуюся дверь. Что все это значит? Он внимательно огляделся, но так ничего и не обнаружил.

От частых поворотов у него закружилась голова, и он снова подошел к камину. Вот к чему в итоге свелась его жизнь – к поиску осколков посуды в собственном доме.

Алек вздохнул и отодвинул подальше стакан с молоком.

Истина состояла в том, что очаг постоянного беспокойства находился внутри его самого, причем он существовал столько времени, сколько Алек себя помнил. Он всегда пытался заглушить его разными сомнительными удовольствиями, но теперь его беспокойство разгорелось с новой силой, и причиной этому стала Джулия. Она все время грезилась ему– полуодетой, с манящими губами, приоткрытыми для поцелуя...

Пора что-нибудь выпить, решил Алек и, налив себе бренди, мысленно символически чокнулся с игорными домами и раскрашенными женщинами из своего прошлого. Из-за этого треклятого завещания и строгих моральных правил Джулии ему пришлось с ними распрощаться; и снова его настигло одиночество – только теперь он жил с охваченной жаждой благотворительной деятельности неугомонной женой, к которой нельзя было даже притронуться. Зачем он только согласился заключить этот невыносимый договор?

– Потому, что ты был в отчаянном положении, и она об этом знала, – пробормотал Алек, допив бренди. Поставив стакан на стол, он развязал шейный платок и бросил его на пол, затем полностью расстегнул рубашку и облегченно вздохнул.

Налив себе еще бренди, Алек направился к своему любимому креслу и, глубоко вздохнув, с облегчением опустился на мягкое сиденье.

И тут же упал на пол.

Некоторое время он просто лежал, разглядывая потолок. Пролитое бренди быстро расплылось на ковре большим пятном. Бог мой, он, конечно, пьян, но не до беспамятства же!

Алек поднял голову и окинул кресло подозрительным взглядом. Оно было выполнено в стиле Людовика XV и украшено причудливой резьбой. Когда-то это кресло занимало почетное место возле камина в библиотеке его деда. Алеку нравились его полосатая плюшевая обивка и мягкость сиденья, высокая спинка и резные ручки. Это было самое удобное кресло...

– Проклятие, – пробормотал он и затуманенным взглядом уставился на кресло. Что-то было не так. Только спустя мгновение Алек осознал в чем дело: у кресла не было подлокотников.

Что произошло? Алек поднялся и повернул поврежденное кресло на бок. Он все еще изучал его, сломанное и искореженное, когда тихо приоткрылась дверь и вошла Джулия. Отодвинув кресло, Алек удивленно посмотрел на нее: она выглядела совсем не так, как ему представлялось в мечтах, – полуобнаженной прелестницей; наоборот, ее гибкая изящная фигура была с ног до головы облачена в отвратительного вида пеньюар со множеством оборок. Через неглубокий вырез этого одеяния Алек мог разглядеть лишь край кружевной ночной сорочки, которую он купил ей во время их первой поездки за покупками. Сорочка была откровенно прозрачной, и Алек хотел подразнить Джулию, чтобы проверить ее реакцию, но она была настолько погружена в свои мысли о благотворительности, что просто не обратила на это внимания. Теперь же, прикрыв дорогую сорочку отвратительным пеньюаром, Джулия и вовсе свела на нет всё очарование этой прелестной вещицы.

И все же Алек отметил про себя, что ему от этого вида почему-то стало немного легче.

Близоруко прищурившись, Джулия посмотрела сначала на него, потом на кресло. Заметив его расстегнутую рубашку, она на мгновение замерла; щеки ее порозовели.

– Прошу простить меня за беспокойство. Наверное, будет лучше, если я приду завтра. – Она повернулась к двери, прошуршав складками пеньюара, волочившимися за ней по полу.

Алек подумал, не позаимствовала ли она этот наряд у миссис Уинстон.

– Подождите минутку. Вы, случайно, не знаете, что произошло с моим креслом?

Джулия обернулась.

– Ах, это...

На ее волосы, уложенные в толстый жгут, падали отблески огня, и пряди цвета меда переливались оттенками золотого и рыжего. Алеку они казались такими же живыми и теплыми, как огонь. Шелковистый конец жгута завитком лежал у нее на груди.

Ему следовало сейчас же попрощаться с ней, пока он еще мог владеть своими желаниями, однако вместо этого Алек указал ей на кресло, стоящее напротив его:

– Прошу вас, присядьте. Если, конечно, это кресло гоже не сломано.

Джулия не двинулась с места.

– Нет, сломано только одно. Я надеялась, что оно не самое ваше любимое. – Прикусив губу, она взглянула на него, словно ища поддержки.

• Предыдущая
• 31/79
• Следующая