Голубые люди розовой земли - Мелентьев Виталий Григорьевич - Страница 49
- Предыдущая
- 49/78
- Следующая
– Значит, понял?
– Факт, – решительно ответил Юрий и уже не так уверенно подтвердил: – Факт.
Стены, которые были ближе к входу в ведущий на кухню коридор, начали медленно надвигаться и как бы суживаться. Все центральное помещение неумолимо уменьшалось.
Юрию вдруг показалось, что медленное, неотвратимое снижение потолка, наступление стен никогда не прекратится, что они раздавят космонавтов. Он уже начинал привыкать к тому, что его мысли могут быть услышаны другими, и поэтому усилием воли заставлял себя не пугаться. Но подумать о том, что должен делать в подобном случае настоящий мужчина, он не успел. Потолок и стены все надвигались, и Юрий наконец спросил:
– А куда же девается лишний материал?
– Какой это лишний? – не понял Миро.
– Ну вот… всего же становится меньше.
– Ах этот… Уплотняется. Переходит в запас – это же наше атомное горючее. Вот оно и переходит в резерв.
– Так… понятно… в резерв, – тянул Юра, посматривая на потолок.
И вдруг все услышали вздох. Счастливый вздох освобождения и избавления. Он был гулким и веселым, как будто кто-то очень большой, очень усталый и огорченный весело сказал: «Ух! Наконец-то!»
И все посмотрели на экран. Морда у Шарика была прямо-таки блаженная. Он даже прикрыл глаза от счастья и высунул кончик розового языка. Таким он казался довольным и в чем-то по-мальчишески легкомысленным, что его непомерный рост совсем забылся: Шарик казался веселым и лукавым щенком.
Но уже в следующую секунду шлемы приняли и усилили мысли этого веселого щенка-великана.
– Пить! Как хочется пить. И еще бы повернуться. Хоть немного повернуться. Есть! Хочу есть.
С этой секунды Шарик вел себя очень невоспитанно. Он так дергался, так скулил и вымаливал есть и пить, что казалось, весь корабль ходит ходуном.
– Дело плохо, – сказал невидимый, потому что он не мог попасть в экран, озабоченный Зет. – Нормального общения с собакой не получается. Она как будто сошла с ума.
– Ничего! – бодро и уверенно ответил за всех Миро. – Подождем, пока она удовлетворит свои потребности.
– Хорошенькое дело! – возмутился Квач. – «Свои потребности»! Эти потребности и так опустошили все наши запасы. А сейчас она доест все, что мы наготовили в дорогу.
Не согласиться с Квачем было невозможно. Угроза над кораблем нависла немалая. Продукты питания приходили к концу, а Шарик мечтал только об одном: есть, как можно чаще и больше есть! И если он буквально за несколько дней разросся так, что пришлось расширять кухонное помещение, чтобы вызволить его из плена, что же будет дальше?
Наверное, поэтому у каждого первым делом мелькнула мысль: пора прекратить это обжорство. Оно не доведет до добра. Ни Шарика, ни весь экипаж.
– Нельзя давать Шарику пить или есть! – в отчаянии подумал Юрий. – Ни в коем случае нельзя.
Но его мысль, принятая товарищами, которые всего секунду назад, может быть, могли бы подумать точно так же, теперь не была понята ими.
– Нет, Юрий, – грустно и мягко отозвался Зет, – если человек или животное хочет есть или пить – тут уж ничего не поделаешь…
Он не стал продолжать, но каждый понял: да, тут уж ничего не поделаешь. Отказать живому существу – дружественному, доброму – в еде или питье не мог ни один. Это было выше тех сил, которые в свое время воспитывали в голубых космонавтах на Розовой земле и белого мальчишку из маленького городка Голубой земли. Они думали одинаково. И это было так приятно и так радостно, что у Юрия от счастья даже слегка защипало глаза. Но он сейчас же подумал… Нет, пожалуй, не подумал, а, скорее, почувствовал, что настоящий мужчина обязан уметь сдерживать свои, даже самые замечательные и самые трогательные, чувства. Особенно теперь, когда его мысли стали достоянием всех. И он посмотрел на товарищей.
Но они не заметили его мыслей. И это очень удивило Юрия. Получалось, что не каждую мысль можно было передать с помощью усиленных биотоков. Выходило, что какие-то мысли, чувства и ощущения оставались недоступными для других. Какие? Припомнилась старая загадка: что самое быстрое на свете? Мысль! И если она самая быстрая, так, может быть, шлемы-усилители просто не успевают сработать и перевести мысль в усиленные биотоки?
«Может быть, и так. Может быть, и так», – глубокомысленно решил Юрий.
И сейчас же Миро спросил:
– Что – может быть и так?
Юрий покраснел и не сразу нашел ответ. Тысячи мыслей толпились у него в голове. Состояние походило на то, в каком он не раз оказывался у доски, когда не мог ответить на вопрос учителя. И вопрос вроде бы знакомый, а в голову лезла всякая ерунда, и попробуй угадать, что из нее годилось для ответа. Причем самым смешным было то, что среди этой ерунды копошились и совсем не относящиеся к делу веселые мыслишки. Почему-то, например, думалось: а пробежит ли учитель стометровку? Что произойдет, если на первой парте вдруг окажется медведь?
Такие чепуховые мысли как-то сами по себе вызывали не то что глупую, а прямо-таки идиотскую улыбку, и учитель, свирепея, вкатывал двойку значительно раньше, чем сквозь всю эту сумятицу пробивался нужный, облеченный в знакомые слова ответ.
И, убедившись, что никто из ребят не удавливает этой творящейся в его голове сумятицы, Юрий обрадованно подумал:
– Значит, все дело в словах! Если мысль обернулась в слова, она может быть усилена. А если она еще не в словах, а так… в обрывках, значит, шлем ее не усилит. И никто ее не узнает.
– Конечно, – подтвердил Миро, – ты сам догадался?
– Да. Сам! Но дело не в этом. Дело в другом – как быть с Шариком?
– Подождем, когда он расскажет, что с ним произошло. Пока что мы слышали от него только отрывочные, потребительские слова. Они отмечали лишь самые простейшие и жгучие его желания. Но ничего связного Шарик еще не думал.
И они принялись ждать. Стены корабля все еще сжимались и передвигались, и вскоре стереофонические общие связи принесли новые звуки. Это были не то стоны, не то выражения восторга. Зет комментировал так:
– Шарик наконец повернулся и теперь пьет.
О том, что Шарик действительно развернулся в раздвинувшемся помещении, свидетельствовало изображение на экране. Обрубленный, куцый, но теперь огромный хвост Шарика крутился, как пропеллер. Это показывало, что Шарик в восторге. Потом хвост перестал вращаться, и явственно донеслось чавканье и мерное рычанье. Зет сообщил:
- Предыдущая
- 49/78
- Следующая
