Повелительница ястреба - Брэдли Мэрион Зиммер - Страница 4

• Предыдущая
• 4/119
• Следующая

— Госпожа Ромили! Что вы тут делаете, дамисела?![5]

Писклявый голосок привел ястребицу в ярость, и Ромили снова почувствовала острую резь в животе. Она едва держалась на ногах от усталости… Тут она, подобно птице, чуть было не взорвалась от гнева, страха, голода, от страстного желания найти виноватого и пустить ему кровь. Так и хотелось вцепиться когтями, ударить клювом: вот тебе, вот тебе!.. Но, одолев мысленное возмущение птицы, сумела взять себя в руки и спокойно ответила:

— Я занимаюсь этим ястребом. Ступай, Кер, если ты закончил. Не надо пугать птицу.

— Я слышал, как старый Девин говорил, что птицу надо освободить, а Макаран буквально вышел из себя, когда ему сказали об этом, — проворчал Кер. — Он не желает так запросто терять веринов. Он пригрозил Девину, что выгонит его, такого старого и больного, если тот выпустит их.

— Да, отец вел речь как раз об этой самке, а ты стоишь и пугаешь ее, — жестко ответила Ромили. — Ступай, Кер, пока она вновь не взъярилась…

Действительно, девушка ощутила дрожь, зарождавшуюся в теле птицы, закипающую в ее сознании ненависть. Еще немного, еще чуть-чуть — и ястреб сорвется. Можно ли тогда будет успокоить его? Она грубо прикрикнула:

— Убирайся!

Ее собственное возбуждение передалось птице — и вновь бурные взмахи крыльев, оглушающие хлопки, дикие пронзительные крики… Ромили попыталась противопоставить этому шквалу свои мысли:

«Успокойся, успокойся, моя хорошая, ничего, все пройдет. Никто не посмеет причинить тебе вреда, вот попробуй, какой вкусный кусочек мяса…»

И вновь странное ощущение раздвоенности, смутного, мерцающего непонимания: кто она — человек или птица? Когда это наваждение растаяло, парня рядом уже не было.

Он оставил дверь в сарай открытой, и от входа резко потянуло холодом, вечерним туманом. Скоро в проеме совсем стемнело, пошел дождь. Или снег?.. Вот паршивец!.. На цыпочках, стараясь не встревожить птицу, Ромили отошла и прикрыла дверь — что толку, если ей в конце концов удастся приручить этого хищника, а все остальные птицы погибнут от холода! Следом явились сомнения — видно, надо было только стронуться с места, чтобы один за другим потянулись вопросы: кто она такая, к чему эти мучения? Как могла прийти в голову мысль, что ей, молоденькой девушке, удастся то, что даже у старого Девина, знатока из знатоков, выходило в двух случаях из пяти? Зачем она накричала на мальчишку? Надо было просто сказать ему, что птица уже на грани истощения… И перед глазами возникла картина того, как мужчины обращались с необъезженным, загнанным до изнеможения жеребцом, пойманным в табуне, который бегал по ущельям и дальним холмам. Вот ее отец гоняет скакуна по кругу. Проходит час, другой… Наконец Макаран подходит к взмыленному коню, в руках у него уздечка… Жеребец едва удерживает на весу большую голову, отец тоже с трудом переставляет ноги… Ромили уверена, он бы и эту птицу спас. Он бы приручил… У нее же силенок не хватает, она сама едва дышит от усталости. Как скоро прошли те времена, когда она вскарабкивалась к отцу на колени и делилась с ним своими горестями!

Тут до нее долетел оклик. В голосе звучали недовольство и нежность. Так разговаривать с Ромили мог только Микел, лорд «Соколиной лужайки».

— Ромили! Дочь!.. Ты соображаешь, что делаешь? Разве это занятие для благородной девицы — приручать верина? Я уже распорядился насчет этой пары, однако старый негодник Девин мало того что свалился в лихорадке, так еще одного ястреба упустил, а другого, видно, уморил голодом…

Слезы навернулись у девушки на глаза — она едва смогла вымолвить:

— Первый ястреб теперь свободен… Это я его выпустила. Сегодня утром… А этот, папа, ну никак не приручается!..

После этих слов птица взъярилась еще сильнее, чем раньше, захлопала крыльями, заклекотала, и Ромили с изумлением обнаружила, как бунтующее сознание птицы, ее страстное желание свободы, полета, страстное стремление вольно раскинуть крылья в вышине с необыкновенной ясностью обрушилось на нее. Этим порывам было трудно сопротивляться, но она справилась. В следующее мгновение напор ослаб, и девушка, чуть слышно окликая птицу, попыталась наплывом безмятежного спокойствия утихомирить ее. На грани двух сознаний, самым краешком рассудка неожиданно спросила себя: «А что же отец?» — и только тогда догадалась: эта волна умиротворения, мощная, мягкая, мысленная пелена, наложенная на ястребицу, исходила от него. «Вот, оказывается, как он это делает…» Ромили откинула локон, свисавший на глаза, и медленно шагнула к птице.

«Вот пища, подойди поешь…» Тошнота подступила к горлу. Одного взгляда на кусочек мяса, лежащий на ладони, хватило, чтобы ей стало худо. Закружилась голова… И вдруг откуда-то со стороны пришла мысль: «Ястребы питаются только свежим мясом, их приручают, подсовывая падаль. Но съесть — значит сдаться».

В следующее мгновение в сознании Ромили все смешалось, мысли сплелись… Чьи мысли? Собственные? Отца? Ястреба? Или сидящих по клеткам прирученных птиц? Девушка пошатнулась… Вдруг все оборвалось, послышался растерянный голос отца:

— Что же я делаю с тобой, Ромили? Что ты вообще делаешь здесь? Разве это пристойное место для дамы? — Потом он заговорил мягче, раздумчивей: — Не сомневаюсь, что все это случилось по вине старого Девина. Все он подстроил, негодяй! Придется поговорить с ним, вбить кое-что в его глупую голову. Оставь мясо, Ромили, и ступай отсюда. Случается, что ястреб поедает пищу в одиночестве, когда его одолевает голод. Если эта птица отведает мяса, считай, что она в наших руках; если нет, Девин завтра выпустит ее. Или этот парень с жестянкой… Должен же он хоть чем-то заработать кусок хлеба!.. Редкий лентяй!.. Сегодня ее нельзя выпускать, уже темно. Мы не дадим ей погибнуть; если подобное случится, то считай, мы погубили первого ястреба за столько лет. Ступай, Ромили, прими ванну и ложись спать. Пусть ястребами занимаются старый Девин и этот лодырь — это их удел. Моей девочке не следует увлекаться подобным ремеслом. Ступай, Ромили.

На глазах у девушки опять появились слезы, она с трудом глотнула, попыталась отогнать их.

— Папочка, — наконец выговорила она. — Я уверена, у меня получится. Я приручу ее. Умоляю, позволь мне остаться здесь!

— Зандру тебя побери! Твоим бы братьям твое умение и силу, девочка!.. Но не могу же я позволить тебе ковыряться в конюшне и проводить время с соколами! Ступай в дом, это мое последнее слово. Другого ответа не жди.

Его лицо посуровело — ястреб опять всполошился, и Ромили вновь ощутила гнев, ярость, разочарование и ужас. Девушка скинула рукавицу, зарыдала и выбежала на улицу. Отец помедлил, потом твердыми шагами направился к выходу и уже за порогом осторожно прикрыл за собой дверь.

Уже в своей комнате, в туалете, Ромили помочилась, съела кусок хлеба с медом, запила молоком, но все это механически, по привычке — мысли ее по-прежнему были прикованы к голодной самке ястреба, оставшейся в сарае.

Ей бы следовало поесть, иначе она умрет. Только-только птица начала привыкать к Ромили, только-только доверилась ей — последние два или три раза она уже не так сильно била крыльями. Как раз до того момента, когда папа вновь растревожил ястреба. Скоро бы она совсем успокоилась — Ромили чувствовала, как хищник уже приглядывался к ней. А теперь она обязательно погибнет!..

Ромили начала развязывать шнурки ботинок. Члены семьи Макаранов не могли не выполнить распоряжение главы рода, им это и в голову не приходило. Ромили тоже… Даже Руйвен, детина шести футов ростом, и тот до самого бегства не осмеливался перечить отцу. Ромили, Дарен, Мэйлина — каждый из них безропотно повиновался его слову и редко когда осмеливался бросить на отца недовольный взгляд. Разве что маленький избалованный Раэль позволял себе и передразнивать, и оговариваться, и в то же время льнуть к отцу.

В соседней комнате, за стеклянной дверью, давным-давно спала Мэйлина. Ее светлые волосы с рыжеватым отливом разметались по подушке. Леди Калинда долго не отходила от ее постели. Вот и старая Гвенис по-прежнему подремывает в кресле. Конечно, болезнь сестры печалила Ромили, но, с другой стороны, слава Богу, что нянька была занята исключительно Мэйлиной. Если бы она увидела, в каком виде Ромили явилась домой — девушка оглядела грязную, испачканную медом одежду, — попрекам, наставлениям, уговорам задуматься о своем будущем конца бы не было.

• Предыдущая
• 4/119
• Следующая