Географ глобус пропил - Иванов Алексей Викторович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/72
• Следующая

Ну, ладно. Урок вроде дальше поехал. Все сидят малость контуженные. Я им что-то впрягаю про Ямало-Ненецкий округ: о! – говорю, – Ямало-Ненецкий округ! О! А урок у меня был первый, то есть на улице – темнотища. И вот говорю я, говорю, и вдруг – хряпс! – свет погас. Что за черт! Все загалдели. Я на ощупь дверь нашел, вывалился в коридор, там нашарил распределительный щит, перебросил рубильник – свет зажегся.

Талдычу дальше по инерции, и вдруг опять – бэмс! – свет погас. И за дверью слышно: цоп-цоп-цоп – кто-то от рубильника сматывается. Тут уж зондер-команду прорвало по-настоящему. Девки визжат, пацанов по башкам пеналами лупят, пацаны орут, девок за титьки хватают, учебники во все стороны полетели. Пока я до щита добрался, кто-то уже спички жечь начал. Включил я свет – все как с марафона, едва дышат, языки вываливаются.

Дошло до меня, что не иначе как Градусов тут козни строит. Хорошо, диктую дальше, а сам, однако, дверь в кабинет приоткрыл и краем глаза секу. И точно! Минут через пять крадется мимо какая-то низкорослая, носатая тень – и шмыг к щиту! Я рванулся к выходу, а свет – чпок! – и погас. Я со всего разгона как налечу на парту, да как на девку какую-то хлопнусь! Все, думаю, Градусов. То, что раньше было, – это преамбула. А сейчас тебе будет амбула. Включил я свет, запер дверь, чтобы из кабинета никто не выбежал, а сам у лестницы за углом в коридоре притаился. Жду. Знаю: Градусов придет.

Минут пять прошло, глаза мои к темноте привыкли, и вот слышу, на лестнице тихо-тихо: цо-о-оп, цо-о-оп, цо-о-оп… И представь, Будкин, фантастическую картину: тьма, коридор, дверной косяк чуть белеет, и из-за него медленно-медленно выезжает огромный Градусовский нос, как крейсер «Аврора» из-за Зимнего дворца. Я дотерпел, пока весь нос вылезет и глаз появится, и как засадил в этот глаз своим кулачищем: бабамс!! Градусова словно волной смыло, только вместо носа у косяка сапожищи его мелькнули. Укатился он вниз по лестнице, где-то через три пролета вскочил на ноги и дунул дальше… И с первого этажа донеслось до меня, как он заревел: «У-ы-ы-ы!…»

Служкин замолчал, вертя в пальцах незажженную сигарету.

– Так ему и надо, – удовлетворенно хехекнул Будкин.

– А мне его дико жалко стало… – сказал Служкин.

– Ладно, Витус, – помолчав, устало произнес Будкин. – Это уж слишком. Пускай твой Термометр с фонарями походит. Может, разглядит чего…

– А ты откуда знаешь, что у него один, фонарь уже был до меня?

Будкин открыл рот, закрыл рот и начал ожесточенно чесаться под одеялом, словно его одолевали блохи.

– Э-э… – промямлил он.

– Ну, давай, колись, – хмуро поторопил Служкин.

– Понимаешь, Витус… – с трудом начал Будкин, вытащил из одеяла руку и принялся скрести голову. – Ты мне рассказал про те рисунки, ну и это… В общем, в понедельник я его случайно увидел на улице – помнишь, ты мне его как-то показывал? – ну и… вмочил. Предупредил: будешь еще выпендриваться – инвалидом сделаю.

Служкин печально кивал головой, кивал и вдруг засмеялся:

– Не шибко, видать, он тебя испужался, если сегодня снова…

Будкин страдальчески сморщился и вдруг тоже захехекал.

– А я, Витус, того… Забыл ему сказать, на каком уроке нельзя выпендриваться…

…У Будкина Витька просидел, наверное, целый час. Они сыграли в шахматы, пообедали, снова сыграли в шахматы и совсем прокисли.

– Пойдем в баню подсматривать? – наконец предложил Будкину Витька.

Робкий Будкин долго мялся, но Витька его уломал. Они оделись и вышли из дома. На улице уже стояли сумерки. Витька и Будкин не спеша пошагали к бане.

По дороге Витька заглянул на стройку, где подобрал длинную, крепкую палку. Потом у школы они свернули на задний двор. Там стоял сарай с макулатурой и инвентарем для субботников и громоздились кучи металлолома. Витька направился к куче своего класса и принялся с грохотом и скрежетом выволакивать оттуда железную бочку.

– Давай лучше у «бэшников» возьмем, – остановил его Будкин.

Они выкатили точно такую же бочку из кучи восьмого «Б», насадили ее на палку и понесли.

– Хорошо в Америке, у них порнографию показывают… – сказал Витька. – А у нас если зашубят, так вообще убьют…

Будкин не ответил. Витька все думал, думал и разозлился.

– Интересно, Витус, – вдруг сказал Будкин, – а вот при коммунизме как будет: тоже нельзя на голых смотреть?

– При коммунизме психология будет другая, – злобно ответил Витька. – Тебе и самому не захочется.

Будкин тоже задумался.

Они дошли до бани и направились к крылу, в котором находилось женское отделение. Окна его светились в сгустившемся мраке. Под ними у стены проходила узкая тропинка. Витька и Будкин, осмотревшись, поставили там бочку и, помогая друг другу, вскарабкались наверх.

Сквозь стекло доносился шум и банные вздохи. Стекло было закрашено синей краской, но в краске кто-то процарапал небольшое окошечко. Витька позволил Будкину смотреть первым. Будкин прилип к стеклу и надолго замолчал.

– Оба!… – вдруг испуганно зашептал он. – Комарова!…

– Пусти позырить… – засуетился Витька.

Они завозились, меняясь местами, качая бочку и цепляясь за жестяной карниз. Наконец Витька приник к окошечку, ожидая, что сейчас перед ним распахнется мир, полный захватывающих тайн. Но за потным стеклом клубился пар, двигались какие-то неясные тени, и Витька ничего не понял.

И тут все окно вдруг вздрогнуло.

С тихим воем Будкин улетел вниз. Витька остолбенел.

Окно неожиданно открылось. Прямо на Витьку в клубах пара вылезло чье-то лицо – овальное, большое, красное, с длинными, тонкими, черными от воды волосами, прилипшими ко лбу и щекам.

– Служкин!… – потрясенно сказала женщина.

Витька отпрянул.

Из оконного проема вылетела рука и отвесила ему пощечину.

Витька не успел осознать, что делает.

– Гаденыш! – сказала женщина, и тут Витька плюнул ей в лицо.

Обрушив бочку, он слетел вслед за Будкиным. Вдвоем они бросились бежать. Они бежали минут пять, пока не заскочили в какой-то подъезд.

– Узнала?… – содрогаясь от удушья, спросил Будкин. – Кто это?…

– Дура какая-то… – ответил Витька.

Он только сейчас понял, что за женщина открыла окно.

Окно открыла Чекушка.

Надя и Таточка уже спали, а Служкину надоело сидеть на кухне с книжкой, и он решил сходить в гости. Например, к Ветке.

Дымя сигаретой, он брел по голубым тротуарам изогнутой улочки Старых Речников. Редкие фонари, словно фруктовые деревья, печально цвели среди сугробов. Вдали, за снежными тополями и крышами, за печными трубами, скворечниками и лодками на сараях, призрачно белели сложенные гармошкой пласты многоэтажек. Небо над ними было беспорядочно исцарапано зигзагами созвездий.

Дверь открыл Колесников и, увидев Служкина, сразу выпихал его на площадку и выбежал сам.

– Слушай, Витек! – радостно зашептал он. – Выручи, вот так надо!… – Он ладонью азартно отрезал себе голову.

– А в чем дело?… – нехотя поддался Служкин.

– Мне, понимаешь, надо из дому на ночь смыться!… Ты скажи, что тебе Будкин звонил, что его на мосту ГАИ остановило и машину на стоянку отправило – надо, чтобы я приехал выручать! – Колесников выдал эту версию с ходу, видно, заготовил заранее.

– Да ну тебя… – скорчился Служкин.

– Витек, ну как братана прошу, как мужик мужика!…

С кислой миной вслед за ним Служкин вошел в прихожую. Ветка выглянула с кухни, увидела Служкина, завизжала и кинулась целовать.

– Да слезь ты с меня!… – отбивался Служкин. – Ветка, не ори, дело есть! Мне только что Будкин звонил. Его на мосту ментовка остановила и машину отняла. Он просит, чтобы Вовка его отмазал.

– Прямо сейчас? – удивилась Ветка. – А завтра-то нельзя?

– Завтра будут уже вторые календарные сутки стоянки, – быстро сочинил Служкин. – А это удвоение платы.

– А чего он нам не позвонил? – подозрительно спросила Ветка.

• Предыдущая
• 33/72
• Следующая