Тигр, светло горящий - Нортон Андрэ - Страница 8

• Предыдущая
• 8/100
• Следующая

Гордо наклонился и поднял один из двух свертков, тот, что лежал поближе. Он потянул за веревку, узел развязался, тяжелая стеганая ткань упала, открывая золото и драгоценные камни, заблестевшие в свете лампы. Глаза Гордо вспыхнули так же ярко.

– Этот сверток целиком для клана Калдаш, – сказала Шелира. – На твоем месте я бы вынула камни из оправ и переплавила золото. Это все подарки от моих предполагаемых женихов. Правда, мне пришлось оставить во дворце не меньше, чтобы никто ничего не заподозрил, но я не собираюсь отдавать Бальтазару все.

– А что в другом? – спросил Гордо, указывая головой на второй узел.

– То же самое, – ответила она. – Правда, не такое дорогое. Я бы хотела, чтобы ты превратил побрякушки в монеты и попридержал для меня.., если клан Калдаша снова захочет принять Раймонду.

Это не было в полном смысле слова подкупом – вполне вероятно, что люди Гордо и так бы приняли ее, но Шелира знала, что эта плата, или, скорее, «подарок», сделает их ее должниками, и никто не посмотрит на нее косо. Как только дар будет принят, никто уже не выдаст ее тайны. Как говорил ее отец: «Мне нравится в цыганах то, что, если их купишь, они уже никому другому не продадутся».

– Мы всегда рады Раймонде, – быстро сказал Гордо, склонившись над вторым узлом. Он вытащил оттуда горсть драгоценностей и распихал их по объемистым карманам своей жилетки. – Разве она не нашей крови?

– Тогда позволь мне оставить у тебя пони и все остальное, – с облегчением сказала Шелира. Всегда была вероятность, что Гордо откажет. Но раз он сказал, что она – их крови, то это делает ее полноправным членом цыганского клана. Он теперь скорее выдаст или прогонит собственного ребенка, чем ее. – В корзинах остальная моя цыганская одежда и кое-что для лечения лошадей.

– Так ты оставляешь пони? – Она кивнула, и он одобрительно фыркнул. – Умно. Если кто за тобой и наблюдает, он не поверит, чтобы ты могла оставить тут, среди воров-цыган ценное животное. Он напрасно будет высматривать служанку верхом на пони. Он отворил дверь комнатушки.

– Я могу и не вернуться, – предупредила она. – Искать убежища у вас – не единственный из моих планов, хотя я бы и предпочла именно это. Все будет зависеть от многих обстоятельств. Если я не появлюсь сразу, ждите, сколько сочтете разумным, затем используй и второй сверток на нужды клана.

Он хмыкнул.

– Или я буду ждать, пока этот император не выгонит нас или не попытается перебить. Цыгане ему не друзья, он нас только терпит, поскольку если он нас заденет, наши сородичи, Владыки Коней, не станут продавать ему лошадей.

Она состроила кислую мину.

– Если такое случится, то в Мерине никто не будет в безопасности. – Она не стала уточнять, что если дойдет до такого, то ей придется-таки думать о бегстве ради спасения своей жизни.

«Нет. Покуда я жива, я буду драться за этот город, хотят они этого или нет!»

Она простилась с Гордо, вывернула шаль на другую сторону, так что она стала из коричневой зеленой и вышла с корзинкой в руке. В конце Цыганского квартала она крикнула лодочника и заплатила ему за проезд до Храмовой площади. Она села в маленький ялик, натянула шаль на голову и сделала вид, что дремлет. Не было никаких признаков того, что люди осознали грозящую им опасность. Многие продавали с борта цветы или рыбу, как всегда. Лодочник высадил ее у ступеней, ведущих к Храму. Она ступила на землю с уверенностью человека, всю жизнь плававшего на маленьких суденышках, даже не опираясь на руку лодочника.

Храм и дворец стояли поблизости, разделенные садами, выпестованными руками сестер и дворцовых садовников. Шелира вошла в Храм, села на скамеечку прямо у входа, посидела, пока ее глаза не привыкли к темноте. Близилось время службы и, как обычно, в Храме было полно людей, так что ее никто не замечал. Проникнуть в сады было легко – она оставила на скамье шаль и корзину, и быстро, словно по срочному поручению, побежала через сады к дворцовым конюшням. Как она и ожидала, ее никто не остановил. Это только доказывало, насколько трудно будет императору следить за дворцовой прислугой, сколько бы у него ни было соглядатаев.

В конюшне она переоделась. На мгновение подумала о дворце – о своих обязанностях. Ее единственной «обязанностью» на нынешний момент были уроки иностранных языков.

«Да я все равно не выучу оларский островной за день, так что хуже не станет». Ее тетка и бабка настаивали, чтобы нынешний день она провела как обычно, но смысла в этом не было.

Повернувшись на каблуках, она снова вошла в сумрак конюшен, разыскивая конюха. Неплохо бы сходить в Летний дворец и проверить, как там все подготовлено. Возможно, по дороге ей придет в голову что-нибудь еще.

Три последних дня были утомительнее обычного. Адели приходилось столько раз бегать между Храмом и дворцом, что она подумала, что сносит туфли до такой степени, что слуги обязательно заметят и что-то заподозрят. Ей приходилось проводить каждую ночь во дворце – а то вдруг стрясется что, а ее не найдут на месте. Нельзя полагаться на то, что тебя каждый раз будут будить ангелы!

Но спать ей почти не приходилось, и ее и без того слабые силы быстро иссякали.

«Ну, хотя бы когда я „умру“, никто не подумает, что я притворяюсь».

Она как смогла предупредила Верит, и они советовались почти столько же, сколько молились. Они пытались выработать хоть какой-то план, который позволил бы защитить Храм и Сердце, но пока они не увидят врага в лицо и не узнают, в чем его сила, вряд ли можно придумать что-нибудь конкретное.

Общая обстановка в Храме казалась ей все более неестественной. Простые сестры вели себя так, словно ничего не случилось. Они что, не ощущают того напряжения, которое висит в воздухе по всему городу? Неужели до них не доходит никаких новостей снаружи? Или они чувствуют себя в такой безопасности в тихой гавани близ Сердца, что тешат себя обманом, будто здесь все останется как прежде? Адель не могла спокойно относиться к этому, хотя Верит прекрасно понимала, почему так происходит и пыталась успокоить королеву.

Она уже придумала, как ей скрыться в Храме. Адель войдет туда в ужасном состоянии и никогда уже из него не выйдет. Это было бы логично, поскольку лучших целителей можно было найти именно там, среди сестер.

Прошлая ночь прошла как обычно – разве что сны были тревожны и полны знамений, она все время видела наступающие армии, блеск оружия и лица солдат. По давней привычке, Адель проснулась за час до рассвета. Проверив, заперта ли дверь в ее комнату, она прошла по потайному ходу в Храм, смыла косметику с лица и присоединилась в молитве к остальным сестрам. Служба закончилась радостным приветствием рассвету, хотя этим утром приветствие показалось ей довольно дурно исполненным. Наверное, это игра воображения, хотя вряд ли.

Итак, остальные тоже заметили, что что-то неладно. Когда сестры и братья вереницей потянулись из Храма в трапезную, многие оглядывались, словно искали кого-то, кто объяснил бы им это ощущение тревоги.

После молитвы можно было разговаривать, хотя за едой обычно молчали, потому Эльфрида сразу же после завтрака попросила у благочинной Верит позволить ей провести день в одиночестве в молитвах в своей келье. В просьбе не было ничего необычного – все сестры и братья раз в несколько месяцев проводили день в уединении, потому Верит без вопросов позволила Эльфриде сделать это. Они расстались у дверей комнаты капитула, благочинная вошла объявить, чтобы сестру Эльфриду не беспокоили, а сама сестра Эльфрида исчезла в темноте, чтобы вернуться во дворец к своей другой жизни – хотя оставалось ее совсем немного.

Сегодня вдовствующая королева Адель в последний раз появится перед людьми. Она уже видела во сне себя лежащей на пышном ложе в окружении плакальщиц. Было ли это предзнаменованием ее «смерти» для мира или истинной ее смерти, или даже другой смерти, о которой ей и думать не хотелось – она не знала. Она знала только то, что Адель умрет – а сестра Эльфрида продолжит свое служение.

• Предыдущая
• 8/100
• Следующая