Странники в ночи - Быстров Андрей - Страница 32

Геттингенский профессор смеялся, разбрасывал снег, а возница начинал опасаться за рассудок иноземного гостя. Хорошенькое дело - вдвоем в глуши, ночью со спятившим иностранцем...

Фон Агенауэр вдруг бросился в карету, раскрыл саквояж с хитроумным замком немецкого мастера, что-то долго искал там. Когда он снова вышел и встал рядом с возницей, на его ладони поблескивала золотая монета с истертым краем, монета Марко Кассиуса.

- Sapienti sat, - прошептал фон Агенауэр.

Широко размахнувшись, он швырнул монету вдаль, в русский снег, в СВОЮ вьюгу. Она ещё сверкнула напоследок в луче фонаря, прежде чем исчезнуть навсегда.

- Эх, барин, барин, - возница укоризненно покачал головой. - Кто ж золотом-то кидается...

- Делай свое дело, друг мой, - весело отозвался профессор по-русски. Ты получишь золото, но поверь мне: есть вещи более важные, чем золото. Намного более важные.

Возница молча повернулся к фон Агенауэру спиной. Теперь он уже не сомневался, что иностранец слегка рехнулся: в здравом уме такого не скажешь.

29

ФЕВРАЛЬ 1876 ГОДА

САНКТ - ПЕТЕРБУРГ

В уютном кабинете роскошного дома Александра фон Агенауэра, купленного по распоряжению профессора ещё до его приезда в Россию, горели десятки свечей. За хорошо освещенным столом фон Агенауэр завершал свою рукопись. На двенадцати страницах он излагал частично разгаданную криптограмму Кассиуса (частично, потому что ещё не пришло время для такого расположения светил, какое окончательно установило бы на места все избранные фрагменты книг Кассиуса, Ксемвла и Герцфельда). Собственно, это не было криптограммой, то есть шифрованным посланием - скорее, тут можно было вести речь о совершенно необычном, сложнейшем криптологическом методе. Фон Агенауэр, изучавший языки древних жреческих мистерий, находил здесь много общего со стеганографией и акромантикой - наиболее тонкими и сложными системами неявносокрытия. "Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого, осторожно, с большой ловкостью... Из этого будут и выйдут неисчислимые применения, которых средство здесь"... Для разгадки послания Кассиуса было недостаточно подставить одни буквы на место других или механически соединить строки нескольких книг в соответствии с начертанием, хотя присутствовали и такие элементы. Многое, очень многое требовалось не только прочесть, но и осмыслить, ведь во многих частях послания по существу не содержалось никакого шифра. Смысл тут был построен на аллегориях, метафорах, символах, погруженных в труднопроницаемую оболочку акромантической конструкции. Для осмысления необходимо было обладать Знанием - таким, каким не мог обладать Альваро Агирре в Испании на рубеже шестнадцатого века, но каким уже обладал Александр фон Агенауэр, человек, проживший четыреста двадцать три года...

Фон Агенауэр мог бы восхищаться Кассиусом, гениально уместившим сложное в простом и простое в бесконечно сложном. Мог бы, если... Если бы был уверен в том, что категории восхищения и гениальности наделены значением в тех странных и темных мирах, к которым, как считал фон Агенауэр, Кассиус имеет большее касательство, нежели к миру земному.

Так или иначе, теперь профессор знал многое. Он снова и снова перечитывал поблекшие строки на пергаменте, и теперь он понимал их.

"Откроются Врата, ведущие к смерти и к бессмертию, и сам изберешь путь"...

Он знал отныне, где и как откроются Врата, какой путь надлежит избрать.

"Ты встретишь женщину храни её, ты встретишь мужчину, опасайся его, не причиняя вреда, ибо торжество силы иссушает источник могущества"...

Он знал, кто эта ещё не родившаяся женщина и кто этот мужчина, знал, что означает опасаться и хранить, знал, как отличить их в миллионоликой толпе обитателей Будущего, знал, чего и как следует добиваться.

Это будет нелегко, очень нелегко... Но разве не на его стороне опыт столетий, сила магии, мощь Империи Эго, пронизавшая Вселенную? И разве не сказано в пергаменте Кассиуса: "Дерзнувшему пройти дорогу здесь Начертание; овладевший им овладеет собой; овладевшему же собой нет более преграды"?

Отложив гусиное перо, фон Агенауэр подошел к окну. Луна летела над Санкт-Петербургом, пылающая ярким серебром, страшная, близкая. Растворяясь в этом серебряном сиянии, фон Агенауэр мчался в будущее, навстречу своему последнему искушению.

30

АВГУСТ 1998 ГОДА

Аня Данилова и сама не знала, что заставило её зайти в книжный магазин по дороге с работы. Несомненно, она не собиралась покупать книг, да и денег у неё с собой почти не было. Возможно, какая-то тень, мелькнувшая за чисто вымытым, блестящим витринным стеклом - тень человека, вроде бы ей знакомого... Да, но если так, что из того? Аня устала, да и вообще не отличалась настолько гипертрофированной общительностью, чтобы преследовать знакомых в магазинах. Тем не менее она замедлила шаг, потом остановилась и двинулась в сторону двойных дверей с прозаической табличкой "ОТКРЫТО".

Она не сразу вошла. Приблизившись к дверям, она снова застыла, как в нерешительности, хотя нерешительность здесь была ни при чем. Аня ощутила волну теплого воздуха, исходящую словно от здания, где на первом этаже располагался магазин, и не волну даже, а бездвижную воздушную зону, где температура была заметно выше, чем вне её пределов. Или так казалось? Ведь перепад температуры воздуха сам по себе не способен преображать растущие из-под асфальта старые тополя, придавать им неожиданную красоту и значительность, будто стражам входа в волшебную страну вечного лета.

Птицы щебетали на ветках, и шум проходящих машин совсем не мешал слушать эту нехитрую радостную музыку. Лето было и там, и здесь - по обе стороны границы теплой воздушной зоны - но внутри оно каким-то образом покидало город, становилось больше и добрее, чем он.

Хлопнула дверь - молодая женщина покинула магазин, едва не задев Аню плечом. Она миновала невидимую плоскость раздела на ДВА РАЗНЫХ ЛЕТА, ни на секунду не задержавшись, не изменившись в лице. Аня тряхнула головой, шагнула вперед и открыла дверь.

Она очутилась в длинном зале, где царил обычный для любого магазина подобного типа, немного казенный и все же уютный запах. Покупателей было мало - пара студентов, пожилой человек профессорского вида, две девушки в очках бродили вдоль стеллажей. На полках стояли книги, каких в избытке хватало везде - детективные боевики, сентиментальные романы, гороскопы, домоводство, кулинария... Аня рассеяно рассматривала пестрые переплеты, медленно продвигалась вглубь зала и пыталась сообразить, что же все-таки привело её сюда.

За дальним прилавком продавец, стоя спиной к Ане, расставлял книги на полках. И здесь те же детективы и дамская литература... Аня пробежала глазами по рядам книг. Некоторые из них стояли вплотную друг к другу, как в домашней библиотеке, другие были приглашающе повернуты лицевой стороной обложки к потенциальным читателям.

По книге, расположившейся на верхней полке в углу, Аня так же бегло скользнула взглядом, как и по остальным, не прочтя осознанно её названия, но вздрогнуло сердце аритмичным сбоем, и неопределенное ощущение холода вдоль позвоночника вынудило вновь посмотреть наверх.

Это была тоненькая книжечка, производившая впечатление потрепанной конечно, ложное, не станут же здесь продавать подержанные книги, тут не "Букинист". Шероховатая бумажная обложка темно-красного, почти коричневого цвета без всяких зазывных картинок. Имени автора нет, только название, напечатанное большими черными буквами, слегка расплывающимися на плохой бумаге.

"ДОМ В ОГНЕ"

Буквы куда-то уплыли из поля зрения Ани, а с ними двадцать последних лет. Она была юной, очень юной. В тишине она шла через лес к холму, а потом был грот, и гусеница на шелковинке, и багряно-желтые кроны деревьев... Нет, Аня не вспоминала все это, как вспоминают эпизод из жизни или виденный когда-то фильм. Это явилось к ней осенней щемящей печалью - не вместе с печалью, а её неотъемлемой частью или даже не частью, а целым. Мгновенный вихрь тоски захлестнул Аню, вихрь ностальгии по месту, куда нельзя вернуться... Впрочем, разве бывает ностальгия по месту - стране, городу, дому, холму, дороге? Ностальгия - это всегда тоска по ВРЕМЕНИ.