Странники в ночи - Быстров Андрей - Страница 37

- Вижу, что никакого, - сказал Ардатов и замолчал.

Молчала и Аня, а в её мыслях полыхала ослепительно белая строка на аспидно-черном фоне.

ЧТО-ТО НАЧИНАЕТСЯ

Эта строка беспокоила, раздражала Аню, потому что она была не к месту, она была ни при чем - псевдозначительная фраза из какого-нибудь западного романа или фильма. Ничего не НАЧИНАЛОСЬ, но что-то ПРОДОЛЖАЛОСЬ. Что-то, начавшееся давным-давно,

/пятьсот лет назад/

вступало в новый, пугающий этап. Аня не знала, она и догадываться не могла, связано ли это ЧТО-ТО с Александром Константиновичем Ардатовым, человеком, пожертвовавшим мечтой ради спасения никчемной жизни, и если связано, то как. НЕЧТО, скрытое за непроницаемой завесой будущего...

34

Ардатов, как и Аня, обитал в доме сталинской постройки с высокими потолками и толстыми стенами. Поднявшись на четвертый этаж, Аня заколебалась, прежде чем позвонить у простой деревянной двери без всякой отделки, потом решительно нажала кнопку.

Где-то в глубине квартиры задребезжал звонок. Дверь отворилась почти сразу - на пороге стоял Ардатов, одетый незатейливо, но все же не по-домашнему, а в рамках светских приличий.

- Здравствуйте, Аня, - буднично сказал он, точно они не вчера познакомились, а знали друг друга много лет и запросто захаживали на огонек. - Проходите, устраивайтесь, а я сейчас кофе приготовлю. Или лучше чай?

- Что вы, то и я, - отозвалась Аня, радуясь отсутствию ложной многозначительности в этой встрече. Впрочем, она и не ожидала от Ардатова замашек доморощенного донжуана, иначе не пришла бы сюда.

Проводив Аню в гостиную (остальные две комнаты, вероятно, служили кабинетом и спальней), Ардатов удалился на кухню. Аня рассматривала старую мебель - не старинную, а старую, основательную и удобную, купленную когда-то не ради фанфаронства, - и книги, книги вдоль стен. Их было столько, что и беглое ознакомление с библиотекой Ардатова потребовало бы нескольких часов. Аня успела обратить внимание на то лишь, что среди книг совершенно не попадалось изданий последних лет в глянцевых обложках. За приоткрытой дверью в кабинет виднелся компьютер - не из новых, навороченных, а скорее всего четверка или даже тройка, машина не для развлечений, а для каждодневной работы. Краска на притулившемся в углу, заваленном нотными тетрадями пианино местами облупилась, и вид у инструмента был жалобный.

На тумбочке у телевизора Аня увидела деревянную шкатулку. Она подошла поближе, чтобы хорошенько разглядеть её, и отшатнулась в испуге. С резной крышки скалился омерзительный монстр, воплощение зла и ужаса. Конечно, изумительная работа, но... Аня не стала бы держать в своем доме такое произведение искусства. Красные, словно горящие собственным огнем, а не отражающие дневной свет глаза... Рубины? Едва ли, тогда стоимость шкатулки и представить страшно. Но может быть, это подарок или наследство, память о ком-то из близких людей?

Над шкатулкой, между пианино и телевизором, висела единственная в комнате картина - портрет мужчины с надменным лицом, в ярко-синем камзоле и пышном парике. Он был бы очень похож на Ардатова, если бы не темные, бездонные, завораживающие глаза и выражение безграничного презрительного превосходства.

Пока Аня изучала портрет, вошел Ардатов с подносом, на котором дымились две чашки с горячим кофе.

- Что вы о нем думаете? - он поставил поднос на журнальный столик.

- О портрете или о том, кто изображен? - спросила Аня, не отводя взгляда от картины.

- Сам портрет как художественное произведение малоинтересен, небрежно сказал Ардатов. - Работа забытого ныне англичанина Уильяма Ярроу, парадного живописца начала восемнадцатого века. Портреты Ярроу и тогда ценились не слишком высоко, но надо отдать ему должное, проникнуть в суть оригинала он умел... Вам с сахаром?

- Что?

- Кофе с сахаром?

- Да, две ложечки...

- Так что вы скажете об этом человеке?

- Он ужасен, - тихо ответила Аня и процитировала: - "Он весь как божия гроза"... Кто-то из ваших предков? Нет, невозможно...

Ардатов остановился перед портретом, за спиной у Ани.

- Разумеется, нет, - произнес он. - Сходство чисто случайное. Должно быть, именно из-за сходства с нашими фамильными чертами мой прапрадед и приобрел в свое время этот портрет...

- И вы не знаете, кто это?

- Почему же, знаю, - Ардатов жестом пригласил Аню за столик, и она покорно села. - Это английский аристократ, лорд Алистер Арбетнот, граф Эшбери.

- Не хотела бы я познакомиться с этим графом, - призналась Аня.

- Да? - Ардатов засмеялся. - Я вас понимаю... Но самое любопытное заключается в том, что и современники графа Эшбери его побаивались. О нем ходило множество темных слухов и легенд. Одна из них гласила, что граф Эшбери - на самом деле испанский инквизитор Альваро Агирре, наказанный бременем бессмертия за свою жестокость и обреченный скитаться по странам и временам. Но однажды его полюбит прекрасная женщина, и он станет свободным...

- Какая жуткая и романтическая легенда! - воскликнула Аня. - Но что значит - станет свободным? Он умрет?

- Вот на это я не могу вам ответить, - Александр Константинович с улыбкой размешал блестящей ложечкой сахар в чашке и отхлебнул кофе. - По правде сказать, я не знаю конца этой легенды. Ведь я слышал её от деда, а тот, в свою очередь... В общем, конец потерялся где-то во тьме столетий. А сам я не занимался специально личностью Алистера Арбетнота. Этот портрет да ещё вон та шкатулка - просто память для меня... Давайте-ка я вам лучше что-нибудь сыграю...

- Давайте, - обрадовалась Аня, которую тяготил разговор о графе Эшбери. - Я очень люблю музыку, только в классической мало что понимаю.

- А я и не буду играть классическое, - Ардатов пересел за пианино. - Я сыграю вам свое, хотите?

- Да, очень!

С полминуты помолчав, Александр Константинович негромко проговорил:

- Я назвал эту миниатюру "Странник в ночи". Помните, такая песня у Фрэнка Синатры - "Странники в ночи"? Там их двое. Люди ищут друг друга, обмениваются взглядами... А у меня - одинокий странник в ночи.

Его пальцы коснулись клавиш. Зазвучала музыка, и Аня позабыла обо всем на свете. О нет, не потому, что музыка была так прекрасна или Ардатов так потрясающе играл - Аня все равно не могла сколько-нибудь грамотно оценить композицию и исполнение. Эта музыка будто рассказывала историю - странную, совершенно неконкретную, без сюжета и действующих лиц, окутанную таинственным флером и каким-то окончательным отчаянием, зовущим и в то же время ставящим непроницаемую границу: стоп, дальше проникнуть не удастся, все загадки не будут раскрыты никогда. Причудливая мелодия, то взлетающая легко и прозрачно, то тяжелая в беспросветной сложности, казалась сотканной из музыкальных нитей огромного числа минувших эпох и ничем не похожих одна на другую стран. Осень правила бал в этой музыке - не пронизанное золотым солнцем увядание, исполненное светлой печали, а дождливая осень неизбывного одиночества. Такое одиночество нельзя разделить, охваченному им человеку нельзя помочь... Но и когда рассеивались низкие темно-серые тучи, звезды с небосклона лучились холодно-отстраненно, далекие и безразличные к делам людей. Здесь, на открытой музыкой дороге никогда не могла наступить пора возвращения, здесь не было убежища от бури, но и самой бури не было, она почтительно и бессильно уступала чему-то большему. Мелодия уводила к смутным воспоминаниям о том, что не имело названия и потому пряталось на окраинах памяти. Тени воспоминаний бродили в предрассветной мгле, как неведомые чудовища - можно позвать их, и они придут, и прирученные, улягутся у огня. Но как позвать, когда сами спасительные заклинания забыты? И мчалось что-то стремительное сквозь ледяные пространства в вечной тоске и надежде... Надежде на что? На обретение дома у чистой реки под ласковым небом, на осенней земле, куда падают и падают красные, коричневые, желтые листья? Или на то, что оборвется наконец бег по хрустальным аккордам, и низвергнутся барьеры, и не останется больше вопросов, на которые нет ответов?