Остаться в живых - Брэнд Макс - Страница 21

• Предыдущая
• 21/58
• Следующая

Я понял, что у него на уме, и это еще больше разозлило меня.

Едва сдерживая нарастающий гнев, я принялся объяснять:

— Когда он вскидывал револьвер, я инстинктивно отпрыгнул в сторону, но споткнулся. Первая пуля прошла совсем рядом, когда я еще находился в прыжке, а вторая коснулась волос в тот момент, когда я, споткнувшись, упал на пол. Единственная причина его промахов в этом. Я стрелял полулежа, а Экер, видимо, решил, что с ног меня свалила его первая пуля.

Широченные плечи Мида, резко дернувшись, пошли вверх, а затем медленно опустились.

— Вы считаете, что я лгу, так ведь? — отрывисто выпалил я.

— Я хочу сделать для тебя все, что в моих силах, — примирительно заявил он, — но по-прежнему считаю необходимой полную откровенность. В конце концов, есть свидетель, видевший, что ты выстрелил первым…

— Этот лживый негодяй Картер? — взорвался я.

Мид неколебимо смотрел на меня в упор.

Я не мог вынести, что такой прекрасный человек считает меня убийцей, и в запальчивости крикнул:

— Вы с самого начала думали, что я лгу, а на самом деле виновен. И только дочь уговорила вас прийти сюда!

Он кивнул:

— Не знаю, виновен ты или нет, молодой человек, но не буду отрицать: меня и в самом деле заставила прийти Роберта. Это весьма впечатлительная особа, и, полагаю, ты уже сам заметил, что в её глазах превратился в героя. Теперь же, мой мальчик, я хотел бы заключить с тобой джентльменский договор — четкий и ясный.

Моё раздражение все росло, вместе с тем в душе моей поднималось своего рода отчаяние.

— Хорошо; и что же это за договор? — с трудом сдерживаясь, процедил я.

— Каким образом ты застрелил Джоша Экера — не важно, для меня имеет значение одно: интерес к этому делу Бобби. Я готов выполнить данное ей обещание и пустить в ход все возможности, чтобы добиться для тебя свободы. И я не отступлюсь от своих слов. Это очень непростая задача, так как, боюсь, у нас мало времени, ведь тут никто не склонен устраивать долгое судебное разбирательство. Тот человек, Картер, которого ты назвал лживым негодяем, очень рьяно настраивает против тебя общественное мнение. Но если бы шериф согласился перевести…

Он помедлил, и я тут же воспользовался случаем излить злость:

— До того, как толпа ворвется в тюрьму и вытащит меня отсюда, чтобы вздернуть на ближайшем дереве?

— Вот именно» — подтвердил Мид. — Приятно видеть, что ты не боишься смотреть правде в глаза. А коли так, мне хотелось бы, чтоб так же трезво оценил и еще кое-что… если не возражаешь, конечно.

— Что ж, давайте! — принял я вызов.

Все это время Мид вел себя на редкость сдержанно. Он не пытался на меня давить, не смотрел свысока и не позволил себе ни единой грубости, но я видел, что ему крайне неприятно находиться в тюрьме и разговаривать со мной. Вне всяких сомнений, отец Бобби верил показаниям Картера, этого подлого лгуна.

— Мое предложение заключается в следующем… — начал Мид. — Я оказываю тебе всестороннюю поддержку и всеми доступными средствами пытаюсь изменить общественное мнение — как-никак у меня есть определенный вес с этом городе и возможность влиять на людей как прямо, так и косвенно, поскольку до некоторой степени контролирую здешнюю газету. Кроме того, я вызову из Денвера адвоката, о котором уже говорил. Понимаешь меня? Все это я с удовольствием сделаю и надеюсь, тебя либо отпустят на все четыре стороны, либо назначат чисто символическое наказание. Но в случае, если тебя освободят, я хотел бы получить обещание, что и ты выполнишь свою часть договора.

— То есть?

Как ни удивительно, проблеск интуиции подсказал мне, что он сейчас скажет. Но предвидение лишь усугубило тяжесть услышанных мною слов.

— Бобби настроена весьма романтически, — продолжал Мид. — Ты поразил ее воображение, и девочка видит в тебе гонимого всеми героя. Полагаю, ты и сам мог об этом догадаться, ибо по личному опыту знаю: мужчина всегда чувствует, какое впечатление производит на женщин, и в особенности на молоденьких девушек. В общем, исходя из этого, я хочу, чтобы ты дал мне слово чести — я поверю тебе на слово! — что, если тебя освободят, ты навсегда уберешься из этих краев, не вернешься сюда вновь без моего на то разрешения и не предпримешь никаких попыток увидеться с Бобби.

Именно этого я и ожидал — разумеется, точных слов не предугадаешь, но общий смысл был именно таков. И тут же какая-то неясная боль пронзила меня насквозь, стиснула горло смертельной хваткой и адским пламенем обожгла глаза.

— Мистер Мид, — сдавленным голосом пробормотал я, — полагаю, вы великодушны настолько, насколько это вообще возможно. Я благодарен вам за это. Вы прекрасный человек — а иначе не были бы отцом Бобби. И все-таки хочу вам сказать, что скорее сию же минуту отправлюсь в ад, чем соглашусь выполнить такие условия. Я невиновен, и если…

Здесь наступает самый позорный момент моей истории, о котором мне крайне тяжело писать. Дело в том, что стоило только подумать о своей невиновности и об ужасной клевете, так настроившей против меня весь город, что теперь его жители мечтали поскорее увидеть меня повешенным, — глаза мои наполнились слезами и проклятые предательские струйки соленой влаги потекли по щекам. Естественно, это не ускользнуло от холодного взгляда Роберта Мида!

Я тут же устыдился своей слабости и от этого окончательно потерял контроль над собой.

Подскочив еще ближе к решетке и буквально вжавшись в нее, я завопил;

— Пропади ты пропадом! Иди и передай Бобби, что один раз она уже спасла меня от веревки, и если каким-то чудом я останусь в живых, хоть на коленях приползу сказать, что весь остальной мир перестал для меня существовать и нет больше на свете никого и ничего, кроме нее одной!

И вот, излив до конца всю эту глупую, высокопарную, насквозь мелодраматическую чепуху, я сквозь завесу слез увидел, какое впечатление она произвела на Мида: кроме недоверия и гадливости, лицо его ничего не выражало.

И я его за это не винил. Я сам себя презирал в тот момент. Уверен, будь отец Бобби на моем месте, он оставался бы мужчиной до конца, невзирая ни на что.

Развернувшись, я издал громкий, протяжный стон, иначе, наверное, просто расплакался бы, как ребенок. Да, при одном воспоминании об этом постыдном эпизоде душа моя леденеет от мучительного отвращения к себе.

А потом у меня за спиной послышался холодный, стальной голос Мида:

— Я вернусь, когда ты будешь крепче держать себя в руках!

Каблуки Мида застучали по коридору, и я, все еще в истерике, заорал ему вслед:

— Я не хочу тебя видеть! Никогда! Ты, хладнокровный, бессердечный мошенник!

Звук удаляющихся шагов резко оборвался, но мгновение спустя я их снова услышал. Мид так и не сказал больше ни слова.

Убедившись, что он ушел, я рухнул на колени и закрыл лицо руками, вконец раздавленный и убитый мыслью, что такой истеричный, невыдержанный, трусливый, нелепый глупец, такое недоразумение, как я, все еще попирает землю и смеет называть себя человеком.

Мне пришлось пережить много тягостных минут и опасных ситуаций, но наименее всего хотелось бы мне вспоминать именно эту мою беседу с Робертом Мидом в кэтхиллской тюрьме.

После разговора с Мидом мне казалось, что после пережитого мною стыда, после позорной истерики, да еще и на глазах у постороннего человека, и впрямь лучше умереть.

Но день между тем продолжался как ни в чем не бывало. Джордж принес мне обед, старательно пряча глаза, и ни разу не взглянул на меня, чему я, по правде сказать, только радовался. Ведь он знал — весь мир знал! — что я сломлен. Я и сам твердил себе снова и снова, что уже никогда больше не буду достойным человеком. Мой корабль дал течь. После этого я готов был забиться в самый темный угол.

Холодный яд сочился во мне, отравляя мозг и не находя выхода. И всякий раз мысли мои возвращались к Порсонам, из-за которых я дожил до такого дня, когда сам охотно сунул бы голову в петлю.

• Предыдущая
• 21/58
• Следующая