Похитители красоты - Брюкнер Паскаль - Страница 10

• Предыдущая
• 10/50
• Следующая

— Бенжамен, мы слишком далеко зашли, чтобы теперь остановиться. Я хочу вас, прямо сейчас, ну же!

От ее откровенности я совсем смешался. Меня жуть взяла: неужто за этой близостью — если у меня что-нибудь получится — последует длинная череда свиданий? Дорого же мне придется заплатить за мой грешок. Уж не помню, как я ухитрился в тот вечер преодолеть свое полнейшее невежество. К счастью, Элен была нежна и, заметив мое смятение, слишком многого не требовала. Ее кругленькое тело так приятно было трогать, эта уютная нагота и милое лицо с тонкими чертами немного успокоили меня. Одним словом, мне удалось не оконфузиться, но, засыпая в ее объятиях, я боялся, что умру, потому что отдал свою жизненную субстанцию. И действительно, вскоре я заболел. Элен выхаживала меня и проявила поистине чудеса изобретательности, чтобы поставить меня на ноги. Пока я лежал, она успела немного навести у меня порядок, привела комнату в божеский вид. Я по-прежнему недоумевал: зачем этой девушке из хорошей семьи возиться с голытьбой вроде меня?

За эти несколько недель она полностью взяла меня на свое иждивение. Я не противился, и чем меньше активности проявлял, тем она была щедрее. Порой я провоцировал ее на ссору.

— Если я тебя брошу, ты выдашь меня? (Мы уже были на «ты».)

Она насмешливо хохотала.

— Можешь не сомневаться, твое досье хранится в сейфе. — И, спохватившись, добавляла: — Но оно мне не понадобится, ведь ты никогда меня не бросишь!

Со временем у меня не осталось сомнений в том, что Элен искренне ко мне привязана. Да она и сама призналась: все это дело она затеяла, чтобы заполучить меня наверняка. Я совершил ошибку, за которую мог очень дорого поплатиться, а она, Элен, меня спасла. В моем представлении любовь сопряжена с заслугами, поэтому в голове как-то не укладывалось, что Элен любит меня, и я был убежден, что в один прекрасный день она меня, негодяя, прогонит в шею. Я всегда так уверенно жду беды, что, когда приходит счастье, попросту не замечаю его. Пытаясь обескуражить мою новую подругу, я признался ей, как мало успеха имел у женщин, сказал, что все они с презрением отворачивались от меня. Но и это откровение отнюдь не принизило меня в ее глазах, она лишь обронила в ответ:

— Значит, они просто не сумели разглядеть тебя как следует.

Сколько я ни занимался самобичеванием, она ничего не желала слышать и с неистощимым красноречием втолковывала мне, какой я замечательный. И я наконец понял: она задалась целью вытащить меня, что называется, из грязи в князи.

— Как только я тебя увидела, уткнувшегося в книги, мне сразу захотелось взять тебя на ручки. Ты был такой потерянный, один-одинешенек на всем белом свете, и я все думала, как же вообще можно жить так.

Я слушал ее признания, раскрыв от изумления рот. Мысль о том, что придется войти в эту жизнь, повергала меня в трепет: у меня просто ничего не получится. Ее богатство вкупе с красотой слишком ко многому обязывали, барьер казался непреодолимым.

— Поверь мне, Бенжамен, я открою в тебе совсем другого человека, я тебя переделаю.

Ее страсть выразилась в первую очередь в подарках, сыпавшихся на меня дождем. Вкус к роскоши передался Элен с генами, как другим, например, голубые глаза; она с детства была так избалована, так заласкана жизнью, что переросла ячество и капризы. Щедрость ее поистине не знала границ. Для начала она сняла мне премиленькую двухкомнатную квартирку в квартале Марэ, где мы встречались почти каждый вечер, — она называла ее моей гарсоньеркой. Пока она предоставляла мне свободу: мы-де поселимся вместе, когда узнаем друг друга получше. У меня теперь было новое жилище — отменное, со вкусом обставленное, я о таком и не мечтал. Со своей конурой я расстался без сожаления, но на всякий случай продолжал вносить квартплату и оставил там кое-какие вещи. Я ведь мог в любой момент лишиться милостей любовницы и вернуться в «статус-кво».

Затем Элен занялась моим обмундированием: не забуду тот день, когда она заставила меня раздеться догола в гостиной и сожгла в камине всю мою одежду, от пиджаков до последней пары носков. Ботинки, туфли, сумки и чемоданы выбросила на помойку. Ничего не должно было остаться от меня прежнего. Она повела меня в торговые центры, и там, под насмешливыми взглядами продавщиц, я мало-помалу обзавелся настоящим гардеробом. Ходить с ней по магазинам было сущим наказанием: она, пользуясь случаем, тоже мерила костюмы, юбки, жакеты, затаскивала меня в примерочные кабины, пританцовывала, полураздетая, под музыку — в дорогих магазинах всегда негромко играет музыка — и самым неприличным образом лезла ко мне целоваться. Везде она чувствовала себя как дома, с продавцами не церемонилась, бывало, все переберет и ничего не положит на место. Как будто все на свете ей обязаны и полчища холуев должны постоянно быть к ее услугам. Ну вот, раньше у меня была одна пара ботинок на все случаи, две-три пары застиранных до дыр кальсон, а теперь — десятки, и я впервые столкнулся с трудностями, знакомыми только богатым: когда разбегаются от изобилия глаза и невозможно сделать выбор. Главное, повторяла мне Элен, одеваться с шиком и в то же время чувствовать себя непринужденно. Она не скупилась на советы, присматривала за моей амуницией и никогда не упускала случая указать мне на промашки, которых в первое время я совершал много. Ее собственные шкафы были набиты битком, как пиратские сундуки, и просто ломились от платьев и пальто; иногда она рылась в них по полдня и ни на чем не могла остановиться, с восторгом обнаруживала забытые вороха льна, шелка, мохера, кладезь дорогих тканей, у каждой из которых была своя душа, свой особый запах, извлекала на свет прорву дорогих фирменных вещей и не могла припомнить, чтобы когда-то их покупала.

Наконец, Элен заставила меня покончить с нездоровым питанием в закусочных и сандвичами всухомятку, привычными харчами нищего студента. Оказалось, что есть и пить — это целое искусство, к которому она меня приобщала. Мало того что Элен сама замечательно готовила, умела буквально из ничего в два счета состряпать такое, что пальчики оближешь, и даже объедки превратить в лакомство, она и в ресторанах выбирала для меня самые изысканные блюда, приучала к тончайшим букетам вин, со знанием дела объясняла меру и последовательность, точно указывала предел, за которым кончается смак и начинается смрад. С ней я отведал вина лучших марок, научился отличать Петрюс от Медока, Латур от Марго, Поммар от Вольне; она составила мне подробную карту французских виноградников с указанием хороших и плохих лет. Я так жаждал усовершенствовать свои вкусовые рецепторы, что находил восхитительным все, что рекомендовала Элен. Она растолковала мне, чем отличается фрикасе от консоме, почему картофель — лучший гарнир и для чего, когда в овощной суп кладут порей, надо обязательно срезать зеленые перья. Элен была убеждена, что хорошим манерам можно научиться так же, как чтению и счету, и что любой человек, стоит ему только захотеть, способен за несколько месяцев усвоить то, на что целым сословиям потребовалось не одно поколение. Я наверстывал упущенное, как отстающий ученик, проходил сразу два курса — учился жить с женщиной и жить в обществе. Случалось, она неделю подряд таскала меня по дорогим ресторанам, где приходилось терпеть пытку протоколом, презрительную угодливость метрдотелей и официантов, а потом ей вдруг хотелось в закусочные, в сомнительные забегаловки, и мы, под звуки калифорнийского джаза, обжирались гамбургерами с жареной картошкой и высоченными шапками мороженого, набивая рты, как два подростка, позабывшие о хорошем воспитании. В такие минуты я, вечный скиталец в призрачной стране любви, где намечается многое, но ничего не сбывается, переставал думать о том, какие мы разные, и видел в своей спутнице, которая так простодушно лакомилась, почти ровню.

Элен была воплощением чисто французского склада ума, для которого характерно искусство серьезно относиться к легкомысленным вещам и легкомысленно — к серьезным. По части развлечений она была непревзойденным знатоком и занималась ими, как делом, с истинно кальвинистской строгостью, планируя выходы в свет, как другие свою карьеру. Время надо проводить весело, иначе грош тебе цена. Ее принципы вкратце сводились к следующему: бери от жизни лучшее и умей радоваться каждому мгновению. Она обладала редким талантом превращать будни в праздник и быть благодарной каждому отрадному пустяку. С этим нужно родиться: Элен была создана для счастья, как я — для ударов судьбы. Ей не было равных в умении с шиком прокатиться за город, и она возила меня по таким гостиницам, где я смог прикоснуться к жизни трутней и толстосумов. В этих хоромах я чувствовал себя ближе к горничным и швейцарам, чем к постояльцам, и мне все время казалось, будто я переметнулся в стан врага. Рядом с Элен я был допущенным ко двору простолюдином, медведем из глуши, на которого лишь слегка навели лоск светских манер. В каждом отеле моя спутница, выбиравшая уютные гнездышки для нашей любви, что-то меняла в комнате на свой лад, передвигала стол или диванчик, бросала на кресло другую подушку, расцветкой повеселее. Настоящая фея — она могла в мгновение ока украсить любое помещение, из безликого сделать его своим. Когда я видел счета, мне становилось нехорошо; у меня в голове не укладывалось, что можно заплатить такие деньжищи за одну только ночь, что каждый час нашего сна влетает в такую сумму. Элен, никогда не знавшая слова «надо» — в ее словаре было только «хочу», — плохо представляла себе тот мир, в котором жил я, мир, где надо работать, чтобы жить, считать каждый грош; а ведь так живет большинство моих соотечественников. Иногда она расспрашивала меня о моих родных, о детстве — вопросы ее были наивны до смешного.

• Предыдущая
• 10/50
• Следующая