ОСС 117. Совершенно секретно - Брюс Жан - Страница 24

• Предыдущая
• 24/27
• Следующая

Он не успел это сделать. Дверь резко распахнулась, комнату залил свет. Вошел Бущик, чекист с робким видом, допрашивавший его после приезда в Лакарстово, за ним следовали двое его подчиненных и Скирвин.

Бущик больше не казался робким, напротив, он выглядел решительным и разъяренным. Скирвин демонстрировал презрение и враждебность.

– Встать! – заорал Бущик.

– Что случилось? – спросил пораженный Юбер.

Бущик размахивал большими красными кулаками. Двое людей в форме схватили Юбера за плечи, поставили на ноги и обыскали.

– При нем ничего нет, шеф!

– Обыщите постель, – попросил Скирвин. – Досье должно быть там.

Они нашли досье под матрацем. Скирвин подошел, быстро просмотрел документы и сказал:

– Они! Мерзавец! А я ведь ему чуть не поверил!

Юбер почувствовал, что у него под ногами разверзается пропасть. Он уже считал Скирвина почти союзником. Удар был тяжелым. Его арестуют и обвинят в шпионаже по доносу предателя с физиономией фавна. Ярость вернула ему агрессивность.

– Я знал, что вы предатель Скирвин, – прошипел он, – но не подозревал, что вы способны подсунуть мне под матрац досье, чтобы скомпрометировать меня. Он замолчал и плюнул ему в лицо:

– Сука!

Скирвин влепил ему пощечину. Он ответил великолепным апперкотом, отшвырнувшим его противника к стене. Удар рукояткой пистолета по голове, отвешенный Бущиком, положил конец схватке. Юбер ясно увидел, как пол несется ему в лицо, хотя сам он, как ему казалось, стоял неподвижно.

Небо было светло-голубым, без единого облачка. Метеосводка обещала хорошую погоду во всем регионе между Охотским и Японским морями. Слабый ветер норд-норд-ост.

Федор Глазовский взглянул на свой хронометр: восемь часов пятнадцать минут. Согласно полученному приказу он должен взлетать через пять минут. Он поправлял свой стеганый комбинезон, когда в вестибюль вошел Скирвин. Он тоже был в летной одежде. Его лицо казалось одновременно озабоченным, усталым и возбужденным. Странное сочетание.

Они поздоровались.

– Летите сегодня? – спросил Глазовский.

– Нет, – хмуро ответил тот. – Я должен оставаться в распоряжении политрука.

Глазовский не мог без дрожи слушать о политруках. Он спросил неуверенным голосом:

– Что еще случилось?

Скирвин понизил голос:

– Сегодня ночью арестовали Николса.

– Что? – переспросил пораженный лейтенант. – За что?

– Он оказался шпионом. Я давно подозревал его.

Глазовский побледнел.

– Ка... как его разоблачили?

– Это я на него донес, – шепнул Скирвин. – Я заметил, что из моего кабинета необъяснимым образом исчезли совершенно секретные документы. Их нашли у него под матрацем. Ему грозит расстрел...

Глазовский, казалось, окаменел. Невидимый громкоговоритель загнусавил:

– Лейтенанта Глазовского вызывают на взлетную полосу. Немедленно.

Офицер испуганно посмотрел на свой хронометр.

– Мне надо идти, – пробормотал он. – У меня испытательный полет на очень большой высоте. Час. Маршрут свободный.

– Счастливчик, – сказал Скирвин, помогая ему закрепить шлем. – Пользуйтесь им получше.

– А что?

Громкоговоритель повторил: "Вызываю..." Скирвин шепнул Глазовскому на ухо:

– В службе безопасности говорят, что Николе рассказывает о вас. Уверен, ничего страшного, но после посадки вас наверняка вызовут к политруку.

Глазовский был зеленым. Скирвин подтолкнул его.

– Идите же, а то вас накажут.

Михаил Григорьев вошел в кабинет Бущика в половине девятого утра того же дня. Очки в металлической оправе усиливали хитрое и неприятное выражение его жесткого холодного лица.

– Я начальник управления МВД Адатиума, – представился он.

Бущик без особого радушия протянул ему руку.

– Очень рад с вами познакомиться. Садитесь... Оба сели.

– Чем могу быть вам полезен? – спросил Бущик, заняв место за своим заваленным столом.

Григорьев безуспешно попытался поправить очки, дужка которых погнулась.

– Примерно месяц назад, – сказал он, – один из моих сотрудников, вернувшийся вечером на автобусе из Ногликов, был убит в Адатиуме. Его столкнули с подвесного моста в реку.

Он сделал паузу.

– Поймите меня правильно. Когда я говорю, что его столкнули, я не имею доказательств этого. Единственной уликой, на которую я могу надеяться, является признание виновного.

Бущик, не особо заинтересовавшийся рассказом, спросил:

– Вы знаете этого виновного?

Григорьев кивнул головой.

– Кажется, я нашел его след. Поэтому я и приехал в Лакарстово.

Бущик немного оживился:

– Он здесь?

– Если его нет сейчас, то он здесь побывал. Гибель моего сотрудника имела связь, возможно, случайную, со значительно более важным делом, расследуемым Ногликовским управлением. Комиссар, взявший это дело в свои руки, недавно покончил с собой в Александровске, кажется, после того, как подписал признание в измене. К сожалению, я не смог получить досье, которое забрала себе госбезопасность, и был вынужден начать расследование с нуля. Так я допросил водителя автобуса, в котором ехал мой сотрудник в день смерти. Этого шофера комиссар из Ногликов уже допрашивал по поводу подозрительного субъекта, находившегося в тот самый день среди пассажиров. По словам шофера, этот подозрительный сидел в автобусе рядом с моим сотрудником...

– Это становится интересным, – согласился Бущик.

Григорьев достал из кармана сигарету и закурил ее.

– Мне пришла в голову одна идея. Судя по немногочисленным данным, которыми я располагал, подозреваемый был иностранцем. У нас в стране иностранцу трудно прожить долго, чтобы его хотя бы не окликнули. Поэтому я привел шофера в центральную службу учета иностранцев в Александровске, где мы вместе просмотрели картотеку. Там мы наткнулись на карточку с фотографией незаконно проникшего в страну офицера американской военной авиации по имени Стив Николе.

Бущик вздрогнул.

– Шофер автобуса на три четверти уверен, что это тот самый подозрительный пассажир, о котором я вам рассказывал. Если я добавлю, что шофер видел, как мой сотрудник начал ночью слежку за тем типом за час до... гибели, вы поймете, почему я здесь.

Бущик с восхищенным видом с силой поскреб затылок.

– Великолепно, – сказал он. – Сегодня ночью я как раз арестовал Стива Николса по обвинению в шпионаже. Двое моих сотрудников как раз допрашивают его в этот момент.

– Я привез шофера, – невозмутимо объявил Григорьев. – Он ждет в коридоре. Надо ему показать этого типа.

– Совершенно согласен! При обвинении только в шпионаже он может отделаться двадцатью годами каторжных работ, а если на него удастся навесить убийство, он не спасется от смертной казни.

Бущик направился к двери, потирая руки, явно довольный. Он послал своего человека за шофером, казавшимся полностью ошарашенным этим приключением, и все втроем они прошли в комнату для допросов.

Юбер, абсолютно голый, стоял посреди помещения; на его теле были следы от полученных ударов. Двое чекистов, проводивших допрос, отошли, увидев Бущика и сопровождавших. Шофер добросовестно посмотрел на человека, которого ему указал рукой Бущик. Лицо арестованного не пострадало.

– Я почти уверен, что это он, – произнес он наконец. – Но когда я его видел, он был одет и в кепке.

Бущик приказал:

– Сходите за его вещами.

Один из подручных Бущика вышел и вернулся через минуту.

– Одевайся, – приказал Бущик.

Сначала Юбер хотел отказаться. Но что бы это дало? Новые побои? К тому же, в его положении это уже не могло ему повредить.

Кепку он надел в самом конце. Тут шофер перестал сомневаться.

– Это он! Совершенно точно! Теперь я уверен.

– Эй! – запротестовал Юбер. – Кто "он"? Я не знаю этого типа! Что еще вы придумали?

– Я посадил его в лесу, в пяти километрах от Ногликов, а вышел он в Адатиуме. Он сидел рядом с толстым милиционером, который потом утонул в реке. Я...

• Предыдущая
• 24/27
• Следующая