На пороге ночи - Брюссоло Серж - Страница 24

• Предыдущая
• 24/88
• Следующая

«Если твоя мать умерла, – в тот же день заявил Джедеди, – то ты обязана научиться ею пользоваться. А будешь делать глупости, я посажу тебя в большую духовку, ту, что посередине, и зажарю. Для истинного ценителя нет ничего вкуснее кусочка жареной девчонки!»

Угроза была произнесена таким тоном, что никто из рабочих не рискнул засмеяться. Джудит до сих пор помнит испуганные взгляды, которыми молча обменивались мужчины. Джед – это Джед, никогда не знаешь, чего от него ждать!

Она закрыла глаза и прислонилась спиной к кухонной двери. Старик никогда не заглядывал сюда, кухня была женским царством, и мужчина не должен был в него вторгаться. Точно так же и женщинам не следовало переступать порога домашней мастерской и касаться разложенных на верстаке инструментов.

Джудит подошла к окну. Дети в этот час занимались сбором ягод где-то на территории фермы. Она невольно спросила себя, избегают ли они того места, где произошел несчастный случай с мужем, – ямы с искореженными обломками трактора, или, толкаемые нездоровым любопытством, часто свойственным мальчишкам, специально делают крюк, чтобы лишний раз на него посмотреть.

«Они были совсем маленькими, когда погиб Брукс, – подумала Джудит. – Бонни едва исполнилось три года, Понзо – два, а Дорану я только отняла от груди. Если у Бонни и могли сохраниться смутные воспоминания об отце, то для остальных это просто имя, мифический персонаж; они не представляют даже его лица, потому что на следующий день после похорон Джедеди сжег все фотографии, включая свадебные, и заставил меня снова взять девичью фамилию».

Однако не следует видеть в его действиях стремление оскорбить память зятя. Джедеди сделал то же самое, когда от лихорадки, которую тщетно пытались побороть микстурой, скончалась его жена. Сразу после того, как тело матери Джудит было предано земле, старик свалил во дворе большую кучу из ее вещей и развел огонь. Никто никогда не осмелился спросить, почему он так поступил.

Действительно ли Джед убил Брукса? Ей никогда не узнать правды. Разве что он исповедуется на смертном ложе, но честно говоря, Джудит в это не верила. Отец не из тех, кто умирает в своей постели. Нет, удар настигнет и испепелит старика где-нибудь в лесу, в полном одиночестве. Теперь Джудит уже не понимала, упрекала она отца или втайне была ему благодарна.

«С Бруксом дела шли все хуже и хуже, – вспоминала она. – Еще немного, и он перешел бы к рукоприкладству. Я приводила его в бешенство: он считал меня вялой, бесхарактерной, лишенной честолюбия, безынициативной и говорил, что привычка к покорности отбила у меня все желания».

При Бруксе ферма превратилась в проходной двор. В любое время суток можно было встретить свободно разгуливающих незнакомцев, нисколько не стесненных присутствием хозяев, – друзей, приведенных после очередной попойки. Сколько раз Джудит заставала их ночью в гостиной, где наглецы преспокойно потягивали пиво и ковырялись в тарелках, глядя на женщину так, будто видели ее всю сквозь ночную рубашку. По их поведению нетрудно было догадаться, что им было кое-что известно о жене приятеля, по-видимому, из его же рассказов. Бесстыдство дружков мужа приводило Джудит в отчаяние, и вскоре она перестала чувствовать себя как дома. Вот и Робина похитили, потому что ферма стала открытой для всех. Постоянно выставляя Джедеди в смешном виде, Брукс добился того, что у проходимцев исчез страх, который раньше держал их на почтительном расстоянии. Для деревенских старик превратился в жалкого помешанного, продолжавшего царствовать на руинах заброшенной железнодорожной станции. И вот однажды кто-то явился к ним в дом украсть Робина… Может быть, даже один из собутыльников Брукса?

Несчастный случай сразу перевел стрелки часов назад. В мгновение ока ферма снова превратилась в таящие угрозу для непрошеных гостей владения, на которые распространялась власть Джедеди – карающей десницы Господа. И это было прекрасно. Джудит опять обрела спокойствие: больше никто не осмеливался нарушать их уединение, а значит, Бонни, Понзо и Дорана были в безопасности.

«Все благодаря Джедеди, – подумала она, вытирая шею влажной салфеткой. – Такова цена, которую мне пришлось заплатить. Отец восстановил порядок после того хаоса, в который дом был ввергнут по моей вине. Не следовало приводить сюда Брукса. Меня толкнули в его объятия природа, инстинкты, вожделение. Я и вправду слаба».

Во дворе Робин с любопытством наблюдал за работой старого, невероятно худого человека, который, натесав множество кольев и даже не передохнув, принялся за изготовление изгороди. На эти мощи было больно смотреть, однако столь слабое тело, видимо, обладало неиссякаемым запасом энергии. Старик трудился не покладая рук, лишь изредка отрываясь, чтобы глотнуть холодной воды из ведра, поставленного на край колодца.

– Нечего на него глазеть, – посоветовал Бонни, ткнув мальчика в бок. – Он ненавидит, когда на него смотрят. Пойдем-ка лучше, поможешь грузить банки. Не забывай, что ты наш слуга.

Часть забора была уже готова и позволяла судить о конечном замысле архитектора. Высокий, составленный из плотно пригнанных кольев, он походил на крепостную стену форта в уменьшенном виде, напомнив Робину миниатюрный замок, построенный Андрейсом в парке. Как только кольцо частокола замкнется, невозможно будет увидеть, что происходит внутри.

– Для тебя клетка, – прошептал Бонни, ущипнув Робина. – Карантинный пункт – вот как это называется.

– Для меня?

– Конечно, черт побери! Старикан отделяет паршивую овцу от стада. Будешь сидеть взаперти, пока он не примет решение. Хочет попробовать очистить тебя от всей этой мерзости.

– Какой еще мерзости?

– Послушай, ты все отлично понимаешь, от сексуальных штучек, которые проделывали с твоим ртом или задницей… Я слышал разговор Джедеди с матерью, перед тем как она за тобой отправилась.

Робин нахмурился, он не понимал этих намеков. Уже второй раз против него выдвигалось обвинение, которое в устах Бонни принимало образ ничем не смываемого проклятия.

– Старик Джед посмотрит, одержим ли ты бесами, – продолжил Бонни. – Если ему не удастся изгнать из тебя нечисть, он тебя укокошит, и поминай как звали! Это уж точно, так же он поступил и с нашим отцом.

– Неужели отец… ваш отец был бешеным?

– Нет, просто такое выражение. Он был наглецом, развратником. Пил и всякое такое. Слишком много о себе воображал.

– Джед меня убьет?

– Не сам. Но с тобой произойдет несчастье. Ты упадешь в пропасть, или тебя искусают до смерти осы. В овраге за домом полно осиных гнезд.

Робин попытался осмыслить сказанное и пришел к выводу, что Бонни просто-напросто его запугивал.

– А что еще есть в овраге, кроме ос? – спросил он, чтобы переменить тему разговора.

– Старая будка стрелочника, где когда-то Джедеди нес вахту. Раньше на этом участке проходили поезда: выныривали из туннеля, проезжали две мили под открытым небом, а затем вновь углублялись в один из трех туннелей, в зависимости от направления. Обязанности старика заключались в том, чтобы вовремя перевести стрелки туда-сюда. Теперь там все заброшено, поезда изменили маршрут.

– Почему?

– Из-за сухих гроз. Молнии часто ударяли в составы. Наверное, в земле есть что-то, притягивающее электрические разряды. Тогда решили закрыть опасный участок пути, и наш Джед остался без работы. В деревне болтают, что после этого он и помешался. Не вздумай туда наведываться – там его территория. Поездов нет, а дед все равно не оставляет свой пост, на случай если… Он же немного сдвинутый, я тебе говорил.

Все послеобеденное время прошло в работе. Робин, руководимый братьями, должен был перевезти на тележке бесчисленное количество пыльных банок, ополоснуть их под струей воды, затем высушить на солнце и наконец, уложив чистую посуду в ящики, переправить в сарай. К вечеру Робин совсем обессилел, и, когда Бонни, Понзо и Дорана вышли поиграть на свежем воздухе, он остался и присел отдохнуть на перевернутый ящик, находившийся в дальнем конце сарая. Разглядывая свои покрасневшие от волдырей ладони, Робин не сразу заметил картины, прикрытые старым брезентом. Кто-то старательно убрал полотна в темный угол, подальше от любопытных глаз, однако солнечный луч, пробившийся через щель между досками, с таким знанием дела подчеркнул их достоинства, что позавидовал бы любой искушенный в технике освещения владелец картинной галереи. Робин подошел поближе. Перед ним были три прекрасно исполненные картины на религиозные темы. Сюжет большой роли не играл, поражало другое: великолепная техника передачи светотени, тщательно воспроизведенная игра бликов на поверхности и глубочайшее проникновение в образ, которое словно растворяет изображаемый предмет, доводя его до грани полной дематериализации. Робин часто беседовал с Антонией о живописи и был способен распознать кисть настоящего, большого мастера. Заинтригованный, он отодвинул брезент и попытался узнать имя живописца. Кто-то процарапал его ножом с такой силой, что чуть не повредил полотно. Ему пришлось исследовать все три картины одну за другой, чтобы прочесть подпись: Джудит Пакхей …

• Предыдущая
• 24/88
• Следующая