На пороге ночи - Брюссоло Серж - Страница 49
- Предыдущая
- 49/88
- Следующая
Позднее Миковски сказал, что до сих пор не удалось выйти на след поставщиков, к услугам которых прибегали похитители. Искали сообщников преступников и среди дрессировщиков.
– Возможно, Биллингзли связан с киноиндустрией или театральным миром, – предположила Санди. – Нельзя забывать, что замок когда-то принадлежал актеру немого кино. Что касается дрессировщиков, то их часто приглашают на съемки.
Миковски быстро пробежал пальцем по верхней губе.
– Это интересно, – одобрил он мысль Санди. – Не исключено, что у него даже собственная мастерская… или денежный интерес в кинобизнесе.
– Вот откуда декорации, – продолжила психолог, – потому и старый барак был с такой легкостью превращен в сказочный дворец. Для отделки Биллингзли наверняка нанял иммигрантов, полностью от него зависевших, каких-нибудь устроителей ярмарочных представлений. В Мексике огромное количество небольших цирков.
Но сколько бы гипотез они ни выдвигали, ничего определенного пока не вырисовывалось. Биллингзли как в воду канул, тщательно уничтожив все следы.
Приняв душ, Санди постаралась одеться как можно незаметнее. Есть ей по-прежнему не хотелось. За время пребывания в Баунти-Прайор она ни разу ни с кем не встретилась, если не считать больничного персонала. С годами она научилась стоически переносить одиночество. Психологи, как, впрочем, и сыщики, сначала вызывают у людей повышенный интерес, но со временем вокруг них образуется пустота. Кому захочется каждый Божий день подставлять себя под рентгеновские лучи специалиста, подмечающего малейшие жесты, анализирующего вполне невинные высказывания? Разве приятно, когда с тебя срывают маску и со знанием дела истолковывают самые безобидные странности?
«В твоем присутствии, – однажды признался Санди кто-то из ее дружков, – у меня создается впечатление, что я прохожу тест при приеме на работу».
Находясь в отпуске, Санди всегда скрывала от окружающих свою профессию, называя себя специалистом по коммуникации, что, в сущности, могло относиться к любой должности – пресс-секретаря, консьержки, редактора анонимных писем…
Едва взглянув на себя в зеркало и поправив рассеянным жестом прическу, Санди вышла на улицу. Вчера ей наконец пообещали, что утром на следующий день состоится ее встреча с Декстером Маллони. Для этого ей пришлось попортить немало крови.
– Я и так завален работой, – не слишком любезно сказал главврач, когда Санди пожаловалась, что свидание все время откладывается. – В мои обязанности не входит выслушивание претензий со стороны федеральных агентов. Я лечу психически больных детей, а не занимаюсь полицейскими расследованиями.
При входе на территорию парка Санди предъявила временный пропуск, и охранник уже в который раз принялся внимательно его изучать, словно она проходила через ворота впервые. Да и в самой лечебнице все давали понять Санди, что ее присутствие нежелательно. Больные, интуитивно чувствуя неприязненное отношение к ней со стороны медицинского персонала, иногда бросали в нее камешки и корчили рожи. Сначала она решила зайти к Робину в его крошечную отдельную палату. Ребенок упорно отказывался от еды, и ему начали вводить раствор глюкозы.
– Ночью он несколько раз обмочился, – раздался кислый голос Роуз Сандерман у нее за спиной. – Мне кажется, дела у малыша идут неважно.
Санди наклонилась над постелью Робина. Она умирала от желания погладить его по щеке. Бледный, исхудавший, с темными кругами под глазами, мальчик был безучастен ко всему, и казалось, ничто не способно вывести его из этого состояния.
– Сегодня я встречаюсь с Декстером, – напомнила Санди, выпрямляясь. – Покажите, где я могу его найти.
Ей не понравился испытующий взгляд медсестры, который та на нее устремила. Перед Санди словно высветилась бегущая строка, в которой утверждалось: Да ты, милочка, кажется, прочно сидишь на крючке … И вновь она ощутила себя кем-то другим. Наркоманкой, которую застигли в туалете дансинга со шприцем в руке.
Роуз Сандерман отвела Санди в сад. В конце аллеи на скамейке сидел долговязый узкоплечий паренек с картонной коробкой на коленях.
– Это он, – шепнула Роуз. – Будьте осторожны… Не испортите нам его.
У Санди по спине пробежал холодок. В дрогнувшем голосе медсестры ей почудилось нечто странное, какая-то слабинка, и неожиданно Санди почувствовала себя менее одинокой.
– Мальчик совсем не злой, – вновь заговорила Роуз, – он не боится незнакомых людей и любит поговорить. Идемте, я вас представлю.
Они приблизились к юноше. Декстеру Маллони исполнилось восемнадцать. Как ни странно, он казался одновременно и старше и моложе своих лет. Санди, впрочем, это не удивило. В поведении многих душевнобольных, ставших жертвами преждевременной старости, часто сохраняются детские привычки. Юноша был очень худ. Из рукавов поношенной рубашки торчали тонкие запястья невероятной длины, переходившие в узкие костлявые ладони. Его лицу подошло бы определение «лунообразное», будь оно менее продолговатым. Однако главной отличительной чертой внешности Декстера было почти полное отсутствие красок: волосы, глаза, губы – все бесцветное. Невольно вспоминались старые тряпичные куклы, вылинявшие от частых стирок. Сходство с марионеткой дополняла способность Декстера сгибать тело так, словно оно было лишено скелета. Паренек сильно сутулился, и создавалось впечатление, что тяжелая голова гнет его к земле и он вот-вот опрокинется.
– Декс, – осторожно произнесла Роуз Сандерман, – познакомься, это Санди. Она добрая. Ей хочется с кем-нибудь поболтать.
– Она благородного происхождения? – осведомился юноша, даже не повернувшись в сторону женщин. – Наверное, явилась с прошением? Сегодня я не принимаю. До золотушных тоже больше не дотрагиваюсь. Что же касается должностей при дворе, то скажите, что все они распределены.
Юноша цедил слова с таким жеманством и высокомерием, что только его болезненная хрупкость, которая не могла не вызывать жалости, позволяла окружающим без негодования выносить этот спектакль.
«Боже! – содрогнулась Санди. – Как он похож на Робина. Декстер – бывший Робин, Робин, изуродованный отрочеством. Цыпленок, ставший петушком».
Отвращение и огромная печаль охватили Санди, словно перед ней было бесценное полотно великого мастера, безнадежно испорченное вандалами. На лице Декстера еще оставались следы детской прелести, но она уже отступала перед неумолимым напором юношеских гормонов. Итак, Санди видела перед собой то, во что должен превратиться Робин через десять лет. От сильного волнения у нее задрожал подбородок, но она сразу взяла себя в руки, потому что Роуз Сандерман не спускала с нее глаз. «Знает, – думала Санди, – конечно, знает, о чем я сейчас думаю. Должно быть, она испытывала то же самое, когда со временем Декстер стал терять свое очарование».
Нужно было что-то делать. Санди опустилась на скамейку рядом с юношей. Он сидел неподвижно, по-прежнему не отрывая застывшего взгляда от линии горизонта и обхватив руками крышку картонной коробки. После секундного колебания Роуз Сандерман наконец удалилась.
– Мне известно, что вы – король в изгнании, – тихо сказала Санди. – Один мой знакомый ребенок оказался в таком же положении, поэтому я прекрасно понимаю ваши чувства.
От неожиданности Декстер Маллони моргнул. У него были очень тонкие уши, на солнце казавшиеся прозрачными, и длинные, густые, чисто женские ресницы. Щеки, лишенные растительности, делали юношу совсем бесполым. И если отдельные части лица – рот, скулы – были просто восхитительны, то другие, развившиеся сверх меры, безжалостно разрушали гармонию. Но хуже всего была улыбка, отвратительная кривая ухмылка, одновременно жалкая и вызывающая, окончательно портившая физиономию. Каждые полминуты его лицо менялось, в зависимости от мимики становясь то привлекательным, то уродливым, и эта странная метаморфоза пугала, вызывала тревожное чувство.
– Вы новая пансионерка? – спросил юноша. – Прежде я не встречал вас в парке. Но возможно, вас не выпускали из палаты. Если вы буйная, лучше уйдите, я хочу, чтобы меня все оставили в покое. Мне нужно думать о делах королевства.
- Предыдущая
- 49/88
- Следующая
