Печальные песни сирен - Брюссоло Серж - Страница 40

• Предыдущая
• 40/43
• Следующая

И напрасно она твердила себе, что надо отступить: решиться на это Лиз не могла, не убедившись в том, что незнакомка — Наша. Более дикая, чем раньше, но Наша.

«Никогда мне не удастся приручить ее, — вздохнула Лиз. — Вот Гудрун смогла бы… Она нашла бы нужные слова, жесты».

Лиз пустила в ход последний козырь, обрисовав угрозу, нависшую над пещерой: рано или поздно уровень воды поднимется; вода затопит островки, лачуги. Так что не стоит здесь оставаться…

Надзирательница ушла вытирать найденные вещи, оставив Лиз наедине с ее доводами.

Однажды утром, когда Лиз произносила очередной монолог, девушка в маске подошла к ней и приложила к ее губам палец, показав этим, что нужно замолчать. Минутой позже она взяла с полочки туалетный несессер и вложила ей в руки. После этого она махнула рукой в сторону пещеры. Недвусмысленный жест означал: «Тебе пора уходить».

Лиз застыла на месте, не в силах протестовать. В полуоткрытой коробочке, обтянутой розовым нейлоном, она увидела щетку для волос, две расчески и несколько заколок.

Надзирательница повторила жест с большей настойчивостью. Терпение ее иссякло.

Лиз готова была вцепиться ей в горло и сорвать проклятую маску.

Но что-то мешало ей. Пристыженная, она отошла к эскалатору.

— Наша, — тихо сказала Лиз, — ты не можешь просто так меня прогнать. Позволь мне взглянуть на твое лицо. Один, только один разочек, и я больше не буду надоедать тебе. Обещаю. И не стану убеждать тебя подняться со мной. Сними маску. Слышишь? Сними эту маску!

Прежде чем Лиз осознала свою ошибку, надзирательница ринулась к ней с протянутыми руками, выставив ладони вперед. Толкнула ее в грудь, отбросив назад. Лиз завопила, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Она сейчас упадет в пустоту!

Выронив туалетный набор, Лиз ухватилась за поручень механической лестницы, но пальцы скользили по металлу. Она опрокинулась через поручень.?

Не будь толстого слоя ила на дне пещеры, Лиз сломала бы себе позвоночник. К счастью, она погрузилась в ил, как болт в ведро с белым сыром. Сначала Лиз подумала, что умрет, задохнувшись, но ей удалось уцепиться за какой-то стояк и выбраться на твердую почву.

Чуть позже она вымылась в луже воды. Сверху, приставив к глазам бинокль, за ней наблюдала надзирательница.

Лиз помахала ей рукой и удалилась.

Ее злоключение не осталось не замеченным маленьким народом пещеры. Приковылял Курт Майерхофф и осыпал Лиз упреками.

— Она прогнала тебя, — ворчал он. — Для тебя это плохо. Ты надоела ей. Что за идея, скажите, карабкаться по эскалатору! Ты рехнулась? На что ты надеялась?

— Узнать, моя ли это сестра, — устало ответила Лиз. — У нее такие же волосы, тот же рост.

Курт гневно пожал плечами:

— Даже если и так, девушка, которую ты когда-то знала, не имеет ничего общего с надзирательницей. Если бы тебе удалось убедить ее последовать за собой, ты повергла бы нас в отчаяние.

— Знаю, — вздохнула Лиз. — Успокойтесь, она сделала свой выбор. Она останется с вами.

Начиная с этого дня атмосфера накалилась. Больные, узнав о немилости, в которую впала Лиз, сплотились еще больше. Нередко случалось, что во время обхода ей в спину летел камень… Кто-то отвязывал ее плот или пускал по течению кормовое весло. Выражая так свои обиды, ей словно хотели сказать, что она стала нежеланной. Даже Курт Майерхофф начал чураться ее общества. Когда Лиз причаливала к его островку, он прятался и не отвечал на ее зов.

Рассудив, что непрошеная гостья слишком надолго задержалась, в дело вмешалась надзирательница. Однажды утром, когда Лиз садилась на плот, в полуметре от ее левой ноги в доску вонзилась стрела.

На этот раз все стало яснее ясного. Богиня в карнавальной маске изгоняла Лиз из своего королевства.

— Ты нас всех подвергаешь опасности! — вспылил Курт, которому она поведала об этом случае. — Разве не понимаешь, что тебя больше не хотят здесь видеть? Ты — не как мы. Ты… слишком здоровая, вот! И это раздражает. Надзирательница, возможно, опасается, что ты собираешься отнять у нее власть. Тебе это легко сделать. Кто устоит против тебя? Если ты заупрямишься, она пустит стрелу тебе в грудь и покончит с тобой. Убирайся. Уходи туда, откуда пришла. Твое место не здесь. — Лиз покачала головой. Усталая, она готова была отказаться от всего. Почему бы и в самом деле не принять такое решение? Наша убьет ее, и этим все кончится. — Уходи, — умолял ее Курт. — Ты мне очень нравишься. Ты хорошая писюшка, и мне не хотелось бы однажды увидеть тебя со стрелой в груди.

Лиз не ответила. Она думала об уроках стрельбы из лука, организованных их отцом в парке ольденбургского дома. Наша всегда хотела быть Робин Гудом.

«А ты будешь братом Туком», — говорила она, всовывая в руки сестры первую подвернувшуюся палку.

«Вот только не помню, хорошо ли она стреляла. Это было так давно».

И где надзирательница раздобыла этот лук? Наверняка он принадлежал какому-нибудь члену клуба лучников. Метро и впрямь неиссякаемая шкатулка… Опять же цветочки на витринах бюро находок!..

«Гудрун удалось бы, — вновь и вновь повторяла Лиз. — А у меня нет никаких шансов. Я — сестра-пугало, зануда. В конце концов, Наша чувствует себя здесь лучше, чем на поверхности. Недаром ее всегда тяготила тамошняя жизнь. В детстве она хотела быть принцессой. И добилась своего в этой пещере. Она правит народом, который во всем повинуется ей».

Были еще две стрелы. Лиз отказалась от плота и собрала свои пожитки. Курт на костылях проводил ее до входа в коридор страха. Он попросил Лиз в последний раз пописать на его маску. Это было доказательством дружбы.

— Желаю удачи. — Его голос, приглушал тряпичный комок, закрывавший нижнюю часть лица. Мне очень жаль, что все так плохо кончилось.

Лиз прикрыла рот смоченной повязкой. Прежде чем войти в отравленную галерею, она напоследок взглянула в сторону мезонина. Наша была там. В бинокль она наблюдала за сценой прощания. Лиз помахала ей рукой, но та не ответила.

Время от времени члены клана собирались вместе, чтобы пропеть гимн помпе, называемый также песнью спрута. И всегда это было тяжелым испытанием ибо племя с трудом вспоминало слова гимна. Сам Первый Класс с огромным усилием прочитывал их на клочке бумаги. Все повторяли за ним, вяло проговаривая строфы, издавая невнятное гудение. Затем наступала очередь проповеди, которую произносил жрец Только-для-инвалидов. Содержание ее никогда не менялось, но мало кто замечал это.

— Помпа стареет! — восклицал жрец. — И однажды у нее не хватит дыхания, чтобы насытить все наши легкие. Тогда придется избавляться от лишних пожирателей воздуха. Придется обуздывать аппетит клана. Мы стянем кожаными шнурками горло бесполезных, паразитов, похитителей кислорода. Да, придет день, когда мы назначим палачей…

Чтобы не выделяться, Лиз тоже покачивала головой, но не понимала смысла проповеди. Все эти незнакомые, слишком сложные слова перекатывались в ее мозгу, отпечатываясь болезненными вопросительными знаками. Лиз не любила речей, которые заставляли думать, вызывали мигрень, она предпочитала пение. Ей казалось, что она вполне довольна своей судьбой. Ест досыта, дышит терпимым воздухом, занимается любовью с любым, кто изъявляет желание… Что еще требовать от жизни! Да и что такое жизнь? Сиюминутность, голод, сон, желание помочиться. И ничего другого… или она о чем-то забыла? Вот только о чем?

«Марафон! Марафон!» Голос резонировал под сводом. И уже собирались группки, готовясь к пробежке. Резко выдернутая из сна, Лиз приподнялась на локте. Головокружительный водоворот буравил позвоночник. Чистый кислород вливался в ее мозг, и тот сотрясался, как старый мотор, долго простоявший без дела… Подступила тошнота, ноги охватили спазмы. Что с ней случилось?

• Предыдущая
• 40/43
• Следующая