Печальные песни сирен - Брюссоло Серж - Страница 8

• Предыдущая
• 8/43
• Следующая

От пара, поднимающегося из умывальника, запотел прямоугольник зеркала. Лиз ладонью очистила поверхность стекла размером с обложку книжки карманного формата. Во влажном прямоугольничке она всмотрелась в свои глаза. В них выделялись ненормально расширенные сосуды. Она тихо выругалась и кончиком пальцев мягко пробежалась по груди и животу. И сразу же нащупала контуры красных пятен, выступавших на поверхности кожи. Прожилки, казалось, барашками завивались на ее теле. Коснувшись их, Лиз испытала нестерпимый зуд. Она хорошо знала, что эти аномалии связаны с небольшими порциями декомпрессии. Лиз получала их ежедневно, не слишком обращая на это внимание. Микроскопические воздушные шарики, накапливающиеся при каждом подъеме, застаивались внутри ее тела, образуя мешочки, препятствующие свободному кровотоку. Все профессиональные водолазы сталкивались с этой неприятностью.

Лиз открыла металлическую крышку своего аптечного ящичка, достала тюбик кортизоновой мази и смазала каждую прожилку. На профессиональном жаргоне их называли «барашками».

В ее голове звучал голос психолога: «Лиз, знаете, почему вы так цепляетесь за эту историю с уцелевшими фантомами? Потому что не хотите допустить, что Наша утонула во время катастрофы. Вам предпочтительнее считать ее заложницей туннелей. В вашем сознании она где-то там, в одном из воздушных карманов… и зовет вас на помощь. Вот почему вы так слепо верите в городские россказни. Вы продолжаете искать ее. Вы отказываетесь надеть траур и постепенно становитесь психопаткой. Через какое-то время вы войдете в галлюцинаторную фазу… если только уже не вошли в нее».

Я тут поболтала с мэром на официальном обеде, — сообщила Эстер Крауц. — Он считает возможность подземного выживания равной нулю.

Полагает, что все разговоры о выживших в воздушных карманах не что иное, как выдумки городских обывателей. Лиз… Мне хотелось бы обратить ваше внимание на один важный пункт. Вы единственная женщина, работающая в этой команде. Не исключено, что вы — объект злых шуток со стороны ваших коллег. Юмор мужчин остается на уровне лицеистов, вам это хорошо известно. Мне хотелось бы предостеречь вас. Уверены ли вы, что вас не разыгрывают? На вашем месте я вела бы себя осмотрительнее.

В течение двух лет Наша растворялась в природе. Родители ее, похоже, не проявляли никакого беспокойства.

— Молодость имеет право на прихоти, — обычно отвечала мать, Магда Унке, когда Лиз делилась с ней своей тревогой. — В вашем возрасте мы с отцом уехали в Непал с пустыми карманами! Понимаешь, Наша должна созреть, набраться опыта. Ей нужна свобода… И это нормально. Слишком уж ты опекала ее.

Лиз удивляла такая беззаботность. Работая в полиции, она часто сталкивалась со страшной стороной жизни.

— Если бы у тебя были дети, — посмеивалась Магда, — ты вела бы себя с ними как мать-наседка; они в конце концов возненавидели бы тебя. Интересно, впрочем, не произошло ли то же самое с твоей сестрой? Ты не давала ей дышать. Позволь ей жить своей жизнью. Когда Наша захочет вернуться, она вернется… И перестань быть такой… серьезной.

Два года. Абсолютно черная дыра. Лиз использовала все средства для поисков. Но не обнаружила нигде никаких следов Наша. Ни одна воздушная компания, ни одна таможня не зарегистрировали перехода ею границы.

— Должно быть, она живет в какой-нибудь общине, где-то в горах, — вздыхала мать. — Либо пошла в подмастерья к скрипичному мастеру. А может быть, странствует из города в город с труппой комедиантов. К чему ломать голову? Я, мать, и то не беспокоюсь, тебе-то зачем тревожиться? Тебе бы мужа найти да нарожать детишек, вот и было бы занятие. А сестра должна идти своей дорогой. И не спрашивать твоего разрешения.

Однажды Наша все-таки объявилась. Спокойная, безмятежная… избегающая сближения.

Когда ее спрашивали, что она делала эти два года, она уклончиво отвечала: «Путешествовала». Словно хотела сказать: «Вас это не касается». Потеряв терпение, Лиз отступилась. Наша постоянно ускользала. Угорь, да и только. И всегда-то она была слишком занята, чтобы пообедать с сестрой, говорила мало, загадочно улыбалась, когда к ней приставали с расспросами.

Игра в прятки продолжалась.

Наша созрела, глаза таинственно поблескивали, и при всем том она сохранила вид вечного подростка. Все чаще Наша уходила в себя, мысли ее блуждали где-то далеко. Она пела в разных кафе, аккомпанируя себе на гитаре. Лиз пришла послушать ее. Ничего страшного: легкий интеллектуализм и провинциальная поэзия. Голос ее не перекрывал гула бесед в зале.

Инициативы старшей дочери огорчили Магду Унке.

— Да отстань ты от нее! — воскликнула она как-то в воскресенье, когда они с Лиз мыли посуду в просторной кухне ольденбургского дома. — Ты ведешь себя как настоящий сыщик, это невыносимо! Наша не должна отчитываться перед тобой.

— Но почему она избегает меня? — не сдавалась Лиз.

— Думаю, у нее есть хорошая подружка, — ответила мать. — Девушку эту зовут Гудрун.

— Ты… ты хочешь сказать, что Наша — лесбиянка?

— Не знаю и знать не хочу. Какое это имеет значение, лишь бы она была счастлива! Кстати, до знакомства с твоим отцом я тоже занималась любовью с женщинами. Это было в эпоху сексуальной революции. Тогда все старались испытать что-то новенькое.

— Мама!

Вот так среди них появилась Гудрун Штрауб. Лиз установила за ней слежку. Гудрун походила на Наша. Пыталась походить, во всяком случае. Та же прическа, та же одежда. Но что-то жесткое, резкое выдавало в ней пролетарское происхождение. Более недоверчивая, чем Наша, она никого не подпускала к себе. Лиз тщетно пыталась задобрить ее, зазвать на обед. Гудрун всегда уклонялась. Каменная куница. Ласка с маленькими острыми зубами. С крепкими клыками, привыкшими к битвам. Копия негатива Наша. Больная тень, приставшая к ее пяткам.

Наша и Гудрун жили в невзрачной комнатушке. Они пробовали себя в театре, кабаре. После песенного тура в разных кафе они обосновались в метро, по очереди эксплуатируя одну гитару на двоих. Один день — одна, на следующий — другая. Они так копировали друг дружку, что вскоре их стали путать.

Но Лиз не могло обмануть это переодевание в сестер-близняшек. Она узнала бы Наша под тридцатью слоями макияжа и тремя латексными масками! Но Наша продолжала избегать ее.

Прятки… опять прятки…

— Не знаю, почему она выбрала девушку, похожую на нее, — частенько говаривала Лиз матери. — Либо это неистовый нарциссизм, либо это делают, чтобы запутать следы. Хитрят, чтобы легче было оторваться от меня.

Магда Унке пожала плечами.

— Все-то ты выдумываешь, — вздохнула она. — Наша показывала мне фотографию Гудрун: почти нет сходства.

— А она показала тебе хорошую карточку?

— Ты кончишь тем, что станешь параноиком, — тяжело вздохнула мать. — Перестань следить за сестрой, иначе это обернется бедой.

Она не ошиблась, все обернулось скверно. Наша спустилась в метро и там утонула.

«Может быть, да… а может, и нет».

Автобус медленно продвигался в потоке машин, окутанный углекислым газом, который поднимался от асфальта к верхним этажам домов и отравлял зеленые растения, выставленные на балконы. Лиз прижалась лбом к холодному окну. Очень уж она устала, да и ноги отяжелели, точно налились свинцом.

Полчаса понадобилось, чтобы выехать из торгового квартала. Девушка отдалась во власть ритма пробок. Усталость мешала ей выйти и продолжить путь пешком. Наконец автобус приблизился к бульварному кольцу, и она позвонила, чтобы остановили вблизи автострадного моста, там, где возвышалось бывшее здание Зиглера, переделанное в жилые номера после банкротства занимавшей его финансовой компании. Подняв воротник плаща, Лиз старательно обходила грязные лужи пустыря. Вступив на улицу, ведущую к зданию, она заметила трех типов из службы городской безопасности: они шли патрулем вдоль дороги. Лиз сжала зубы, спрашивая себя, что делают антитеррористы в этом секторе? Она не любила их, потому что, воспользовавшись катастрофой, они присвоили себе большие полномочия. Из обычной полицейской службы они превратились в некий «черный эскадрон» с задачами туманными и беспокоящими. Лиз быстро направилась к зданию.

• Предыдущая
• 8/43
• Следующая