Замок отравителей - Брюссоло Серж - Страница 8

• Предыдущая
• 8/49
• Следующая

— Да плевать мне, — пробурчал Жеан. — Мне он тоже не по душе. От его белиберды я совсем отупел за то время, что мы вместе.

Дориус уже проявлял нетерпение, и пришлось снова пуститься в путь. Жеан молча покачивался в седле, стараясь не думать о странностях этого непонятного путешествия.

— Ты не должен был разговаривать с трубадуршей, — ворчал Дориус. — Она обольстит тебя и пробудит в тебе зверя. Она тем и зарабатывает на жизнь, что раздувает костер греха, тлеющий в мужчинах и женщинах. Каждый рассказчик говорит языком дьявола. Добрый христианин должен слушать только сказания о жизни святых.

Жеан и ухом не повел.

— Хватит меня убаюкивать, аббат! — раздраженно произнес он. — Иначе я усну и свалюсь с лошади.

— Напрасно насмешничаешь, — прошипел Дориус. — Я говорю правду. Дьявол скоро явит себя.

Жеан проглотил ругательство. Он еще не подозревал, что события этой ночи докажут правоту монаха.

Жеан знал, что лес изобилует неприятными сюрпризами. Некоторые края были настолько нищими, что поведение их обитателей отклонялось от нормы. Можно было натолкнуться на обедневших баронов, ставших разбойниками, или даже на монахов-грабителей. Сеньоры множили права прохода по своим землям, пользовались усталостью путников, требуя с них сильно завышенную плату. Тут-то на сцену выступал он, Монпериль, проводник, знающий как свои пять пальцев все обходные дорожки, по которым можно двигаться, не открывая кошелька.

Ему даже случалось прокладывать новые пути, находить старые тропы через корчевья. Он мостил их камнями, чтобы они не очень зарастали сорняками, и маскировал подходы к ним колючими кустарниками.

С наступлением ночи сделали новый привал под деревьями, окружающими поляну, и быстро развели костер для отпугивания волков.

Предусмотрительный Жеан всегда возил с собой несколько сухих поленьев на тот случай, если дождь помешает заготовке дров или хвороста.

Волков он не боялся. С тех пор, как Жеан стал вести лесную жизнь, он узнал, что обвиняли их совершенно несправедливо. На человека волки нападали только в разгар зимы, когда им нечего было есть. Все остальное время они держались подальше от путников. Правда, существовала вероятность нападения стаи, ведомой выжившим из ума старым самцом или обезумевшей от течки волчицей…

Вскипятили воду, чтобы сварить овсяную кашу с накрошенными в нее кусочками сала.

Жеан больше опасался прожорливых медведей и россомах, вечно ищущих, чем бы набить себе брюхо. Убить медведя труднее, чем справиться с волком. Схватиться с ним все равно, что биться с деревом, покрытым шерстью, клыками и когтями.

Этим вечером все очень устали. Было не до песен. Жеан сообщил людям о прудике, расположенном неподалеку, чтобы желающие могли умыться. Одна только Ирана изъявила желание. Женщины всегда были более чистоплотны, чем мужчины, поэтому-то те и подшучивали над ними, обвиняя в кокетстве.

Жеан смотрел на уходящую Ирану. Красивая женщина! При ходьбе ветер прижимал ее платье к телу, и оно плотно облегало живот и бедра. Ирана, без сомнения, казалась большинству мужчин слишком большой и самоуверенной. Не очень-то здесь жаловали женщин, живущих сами по себе, если только они не были монахинями, девственницами или вдовами. За исключением трех последних случаев, все остальные женщины быстро получали неприличные прозвища. Каждую особу женского пола, путешествующую без компаньонки, подозревали в черных замыслах, связанных с развратом.

Наверняка имя Ираны вымышленное. Трубадуры обычно исхищрялись в присвоении себе громких имен или прозвищ, призванных поразить воображение и способных быстро разлететься по свету.

Так размышлял Жеан, когда вдруг из-за кустов раздались вопли трубадурши. Выхватив меч, он бросился на голос. На краю пруда Ирана отбивалась от четырех окруживших ее волков. Один вцепился зубами в подол платья, другой кружил, выбирая момент, чтобы прыгнуть ей на спину. Это был обычный способ таких животных: прокусить клыками шею жертвы и мотать ее, пока не сломаются шейные позвонки.

Бледность Ираны делала ее похожей на бальзамированную святую. У молодых волков была пора спаривания. Жеан определил это по их напряженным членам, торчавшим из шерсти. Схватив меч обеими руками, он ударил, но промахнулся. Оружие рыцарей предназначалось для фехтования. Длинным мечом следовало рубить, как топором, круша и рассекая все вокруг. Не было у Жеана опыта в обращении с этим видом оружия.

Волки, казалось, были загипнотизированы Ираной. Они удостоили вторгшегося чужака лишь коротким ворчанием. Волк, пытавшийся разодрать платье молодой женщины, встал на задние лапы и коснулся грязной мордой и передними зубами груди Ираны. Та покачнулась.

Нет ничего ужаснее, чем ударивший в ноздри запах сгнившего мяса из волчьей пасти. Жеан рубанул мечом наотмашь. Лезвие угодило зверю сзади ушей и с сухим хрустом разрубило позвоночник. Пораженный смертью, самец выпустил на молодую женщину струю мочи, и Ирана, потеряв равновесие, упала в пруд. Жеан действовал без передышки. Запах смерти и беспрерывный натиск несомненно обескуражили стаю, решившую наброситься на врага.

Он проломил череп второму животному, собиравшемуся прыгнуть на него. Остальные обратились в бегство. Жеан оттолкнул ногой труп хищника и протянул трубадурше руку, чтобы помочь выбраться на берег.

Ирана дрожала от страха и холода. В ее блуждающем взгляде было что-то звериное, и Жеану стало не по себе. На мгновение он готов был поверить, что в Ирану проник дух убитого волка. Ходили слухи, будто голова у женщин настолько пустая, что такое вполне возможно.

— Ирана! — крикнул Жеан, схватив трубадуршу за плечо. — Это я, Монпериль, проводник.

Наконец она вышла из оцепенения. Зубы застучали с такой силой и звуком, будто колотушка во встряхиваемом кожаном кошельке.

— Идем, — приказал Жеан. — Нельзя стоять. Холодно, и ты можешь умереть.

Мокрое платье до неприличия плотно прилипло к телу Ираны. В таком виде лучше не показываться Дориусу на глаза. Стянув свой плащ, Жеан накинул его на плечи молодой женщины, укутал ее и повел через опушку к костру.

Монах стоял в стороне от деревьев, держа под мышкой свою драгоценную шкатулку, его лицо недоверчиво морщилось. Позади него сбились в кучку перепуганные комедианты.

— Волки, — небрежно бросил Жеан. — Она промокла, пусть женщины займутся ею. Поторапливайтесь, усадите ее поближе к огню.

Подбежали две пожилые женщины; схватили Ирану под руки. Вся труппа последовала за ней, надеясь, что она расскажет о случившемся. Заодно, может быть, удастся увидеть интимные части ее тела, когда Ирана будет менять рубашку.

Дориус вцепился в запястье Жеана и потянул его в сторону.

— Я все видел! — задыхаясь, проговорил он. — Теперь уже нет сомнений. Ты больше не сможешь ее защищать.

— О чем вы говорите? — недоуменно проворчал Жеан.

— О волках, — возбужденно пробормотал Дориус. — Ими завладела похоть. Они пришли, чтобы спариться с ней! Она — волчица, обернувшаяся женщиной, оборотень. Ты появился в момент, когда она собиралась принять настоящий облик, и тут она притворилась, что на нее напали… Она хитра, но меня не обманешь.

— Вы бредите, аббат, — произнес Жеан, высвобождая руку. — Она была одна, в стороне, а лес полон волков.

Он пытался рассуждать здраво, но от слов монаха у него сжалось сердце. Вспомнилось странное выражение, мелькнувшее в глазах Ираны.

— Ты знаешь! Ты все знаешь! — горячился Дориус. — Но делаешь вид, что ничего не было. Она собиралась покрыться шерстью, встать на четыре лапы и подставить зад самцам, которые для этого и прибежали. Ты не должен оставлять ее в живых. Этой ночью я благословлю твой меч, ты пойдешь и убьешь ее. Отруби ей голову, а я засвидетельствую, что ты действовал по моему приказу.

— Вы совсем спятили! — возмутился Жеан. — Никого я не буду убивать. Вы помешались от страха. Чего вы боитесь? От нападок лукавого вас защищают ваши реликвии.

• Предыдущая
• 8/49
• Следующая