Зимняя жатва - Брюссоло Серж - Страница 19

• Предыдущая
• 19/72
• Следующая

Войдя в ригу за очередным пучком соломы, Жюльен вздрогнул при виде сгорбленной человеческой фигуры, на которую он сначала не обратил внимания. Присмотревшись, он понял, что в самой глубине постройки на гвозде висит дедовский черный плащ, преображавший его в друида [18], когда тот отправлялся разгуливать по своим владениям. Выжженный солнцем, он давно потерял цвет и стал рыжим, но благодаря капюшону в полутьме сарая приобрел очертания призрака в черном, как гудрон, саване. Жюльен так и не решился до него дотронуться — например, взять, подцепить вилами, да и бросить в костер. Мать смогла бы, а он нет. Чтобы как-то оправдать собственную трусость, мальчик постарался убедить себя, что это, мол, добротная одежда, которой сносу нет, из толстой овечьей шерсти и что зимой они будут рады им воспользоваться, и поспешил уйти, прихватив пару охапок соломы.

Когда солнце окрасило горизонт в багрово-красные тона, Жюльен вдруг почувствовал, что от усталости не в состоянии двинуть рукой.

— На сегодня хватит, — объявила Клер. — Приведем себя в порядок, пока хоть что-то видно.

Подойдя к колодцу, они достали еще одно ведро, последнее. На мгновение их пальцы, державшие ручку, соприкоснулись. Мать сняла юбку, блузку и, оставшись в одной комбинации, принялась плескать на себя водой.

— Давай! — бросила она ему, отфыркиваясь. — Бери с меня пример. Скоро окончательно стемнеет, мы и лиц-то своих тогда не разглядим!

Мальчик разделся до пояса, сложил ладони лодочкой и погрузил их в ведро. От ледяной воды у него застучали зубы. Он вспомнил об индейцах, которые в гигиенических целях валялись в пыли, но решил, что мать вряд ли оценит такое мытье. Стараясь не смотреть на мокрую комбинацию, Жюльен проклинал себя за стыдливость, ведь он вышел из чрева этой женщины, из ее живота, почему же он испытывает стыд, глядя на ее тело? Разве не связывает их с Клер близость, в тысячу раз более сокровенная, чем та, что существовала между ней и ее мужем, Матиасом Леурланом? Все. С детством пора кончать — она сама так сказала.

Мокрые, выбивая зубами дробь, они побежали к хижине, возле которой между камнями еще теплился огонь. Мальчик опустился на колени и стал его раздувать, подбрасывая мелкие сухие ветки и щепки акации, найденные в риге. Акация считается плохим топливом, сборщики хвороста обычно ею пренебрегают. Должно быть, это единственное, что дед мог собрать на вырубках, поскольку сил делать вязанки самому у него не осталось. Ветки потрескивали в огне, разбрасывая целые снопы искр. Истинные горожане, мать и сын обладали способностью приходить в восторг от разных бесполезных вещей, и потому радовались этому фейерверку, который завораживал и казался им волшебством. Клер, скрестив руки на груди, потирала плечи. Пальцы и колени у нее покраснели оттого, что она долго скребла щеткой пол.

— Как хорошо, — произнесла она, и взгляд ее растворился в пламени. — Мне не хотелось сюда возвращаться, но с тобой все по-другому. Теперь здесь все наше — только твое и мое.

Они решили вскипятить воды для кофе и съели немного патоки, намазав ее на ломтики серого хлеба, который нашелся в чемодане у Клер. Сладкий аромат вызвал у них головокружение. Изготовленная из свеклы, коричневого цвета патока забродила, ее вполне можно было использовать в качестве самогонного сырья. От этого «лакомства» перехватывало горло, и они долго не могли напиться, то и дело погружая в ведро погнутую жестяную кружку. Мать стала процеживать кофе сквозь старое, с забитыми ячейками ситечко, которое нехотя, капля за каплей пропускало бурую жидкость. Пламя снизу освещало ее лицо. Жюльен смотрел на Клер, а в голове его теснились образы ковбоев на привале посреди пампы. Ночь постепенно вступала в свои права, надвигаясь со стороны леса и дегтем заливая поля. Луны на небе не было, и лишь крохотный огонек костра бросал дрожащие отблески на фасад заброшенной усадьбы. Жюльен постарался представить, что испытывал дед, лишенный крова по вине злосчастной бомбы. Ярость? Отчаяние? Он остался здесь, не решаясь покинуть свою территорию, свой замок. Выброшенный на улицу волею судьбы, Адмирал вцепился в принадлежавший ему клочок земли мертвой хваткой. Он видел, как поля постепенно покрываются чертополохом, люцерной и клевером, и скручивал железную проволоку, чтобы расставлять силки в собственных владениях, точно какой-нибудь голодранец-браконьер. Жюльен нашел с десяток таких ловушек, приготовленных для кроликов. Возможно, благодаря им и выжил Адмирал, это он-то, кто раньше отправлялся на охоту не иначе как с двумя ружьями «парди» и таким запасом патронов, что ими можно было перестрелять войско янычар! Расставлял силки, как обыкновенный мужик, которому в любую минуту может продырявить задницу сельский полицейский!

— Пошли спать, — предложила мать. — Завтра прикинем, что еще нужно сделать, уберем овощи, что-нибудь посадим. Вас не учили в пансионе работать на приусадебном участке? Я ничего в этом не смыслю.

— Мне удалось прихватить книгу, — гордо сказал Жюльен. — В ней все написано. Справимся, не сомневайся.

Клер ласково потрепала его по голове. Несмотря на усталость и слегка осунувшееся лицо, мать показалась мальчику более привлекательной и молодой, чем накануне. Они не спеша, маленькими глотками, выпили кофе, показавшийся Жюльену, впервые попробовавшему его без молока, горьким, однако зная, что это излюбленный напиток ковбоев, мальчик не оставил в кружке ни капли.

После захода солнца с каждой минутой становилось холоднее, и они поспешили в хижину, где сразу же повалились на устроенную из соломы постель — одну на двоих. Жюльену показалось, что у него жар, но скорее всего он просто переутомился. Мальчику захотелось подольше насладиться блаженными мгновениями, но усталость не отпустила ему на это времени: едва успев как следует вытянуться, он тут же провалился в сон.

Жюльену снилось, что он живет в приморском городе, в котором свирепствует голод. Население его до того отощало, что напоминало ходячие скелеты с запавшими глазницами и выпирающими ребрами. Однако неподалеку от берега, в бухте, на якоре стоит корабль, трюмы которого ломятся от запасов съестного. Но никто, увы, не может туда проникнуть, поскольку судно на карантине, о чем предупреждает развевающийся на грот-мачте флаг. Это крепкий, округлой формы галеон, просевший под тяжестью всевозможных продуктов, сухарей и рома. Обезумевший от отчаяния народ собрался на берегу, не сводя глаз с мирно покачивающегося на волнах судна, а Жюльен, завернутый в дырявое одеяло, — в первых рядах, у самой кромки воды. Толпа толкает его в спину, побуждая броситься в море и плыть к кораблю. Всего-то и нужно — проникнуть в трюм через один из портиков… Женщины обзывают его трусом, протягивая к нему заходящихся в голодном крике младенцев. Неужели он обречет их на мучительную смерть? Неужели ничего не сделает для них? Почему медлит, чего ждет? Ведь он самый молодой из них, сильный, пусть добудет хоть один окорок, или немного сушеного мяса, или трески… Жалобные голоса, требующие пищи, сливаются в мощный гул, напоминающий церковное пение. Жюльен затыкает уши, но женщины вопят все громче, все неистовее.

Он проснулся внезапно, как от толчка, осознав, что уже не меньше пяти утра и где-то вдалеке поет петух, не иначе как на ферме Горжю, по ту сторону леса, прозванного Разбойничьим, потому что в былые времена он служил убежищем для разбойников с большой дороги, которые подстерегали беспечных путников. Жюльен приподнял голову. Ночью, оказывается, он полностью зарылся в солому, и только лицо оставалось на поверхности душистого, хрустящего моря. Клер тоже была полностью погребена, в волосах ее застряло множество сухих травинок.

Поднявшись, он поежился, всем телом ощущая прохладу раннего утра. К счастью, в пансионе мальчик привык к неотапливаемым коридорам, ледяным классам и никогда не жаловался, поскольку всегда считал, что его долг — поскорее закалиться для будущей жизни, в которой он станет единственной опорой Клер. Он вышел из хижины и направился к колодцу. Вороны, как бессменные часовые, по-прежнему стерегли заросшее сорняками поле за колючей проволокой. В их движениях было что-то механическое, напоминающее жестяных птиц, выставленных в витрине магазина игрушек, синеватые клювы отливали металлом. Они как по команде повернули головы в сторону Жюльена, уставясь на него глазами-пуговичками, в которых читалось: «Ну что, приятель, здесь мы — у себя. Посмотрим, что будет с тем, кто осмелится нас побеспокоить!»

• Предыдущая
• 19/72
• Следующая