Зимняя жатва - Брюссоло Серж - Страница 39

• Предыдущая
• 39/72
• Следующая

Брюз прервался и отхлебнул кофе, в которое бросил щепоть соли, достав ее из мешочка. Пил он жадно, большими глотками, мутная жидкость каплями стекала по усам.

— Мне нравилось работать на Адмирала — вот кто был настоящий сеньор, господин! Он сокрушался, что строительство деревянных судов приходит в упадок. Да и я, признаюсь, тоже. Моей мечтой было трудиться на верфях Людовика Четырнадцатого в период подъема французского парусного флота, изготавливать носовые фигуры для фрегатов, тараны [28] для королевских галер, украшать резьбой средние надстройки [29] трехмачтовиков. Настоящее дело! Твой дед предпринимал все возможное для увековечивания этой традиции, продолжал ставить на яхты носовые фигуры. Но разве могут яхты сравниться с военными кораблями флота Короля-Солнца? Носовая фигура не просто украшение, а своего рода талисман, оберегающий судно, что-то наподобие идола, божка, который его везде сопровождает, направляет, становится его душой…

Монолог скульптора обещал растянуться на долгие часы, и Жюльен решил направить его в нужное русло. Брюз, словно догадавшись о намерении мальчика, тяжело вздохнул.

— Тебе-то на все плевать, и это в порядке вещей, а вот меня приводила в трепет одна мысль о том, что мои скульптуры бороздят океаны, нависая над пропастью и заглядывая в вечность, а морские волны бьют им в лицо. Совсем не то, что мертвые истуканы, выставленные в галереях или парках. Обычные статуи — это предметы мебели, вроде буфетов, хрупкие поделки, которые нужно оберегать от дождя и солнца, игрушки для мелких людишек, обывателей!

— Значит, дед… — напомнил мальчик.

— Адмирал давал мне заказы, — проговорил Брюз, и в голосе его послышались грустные нотки. — Много лет все шло как по маслу. Но в один прекрасный день, незадолго до свадьбы сына, он попросил меня выточить носовую фигуру наяды, придав ей облик молодой женщины, с которой обещал меня познакомить. Речь шла о яхте, которую Адмирал строил для собственного пользования и собирался назвать «Разбойница». Обычно он не интересовался натурщицами, но на этот раз вел себя странно: говоря о будущей модели, краснел как мальчишка, старательно подбирал слова. Однажды утром он привел с собой девушку. Ее звали Клер. Красивая, но не только — в ней было нечто большее, чем красота. Истинная разбойница, дикарка, хищница, привыкшая питаться плотью мужчин, если ты понимаешь, о чем я. А сверх всего — мраморная гордыня античной статуи, которая сразу воздвигает между ней и остальным миром невидимую стену, делает невозможным любое прикосновение, самый невинный жест в ее сторону. Я видел Клер обнаженной, но никогда и пальцем до нее не дотронулся. Грудь, бедра — Бог свидетель, уж я-то их повидал! В мастерской отца на меня, тринадцатилетнего мальчишку, они уже не производили никакого впечатления: мясо — только и всего. На девиц я смотрел, как на коров или кобыл, — взглядом профессионала, отмечая дефекты сложения. Но с ней, с Клер, все было иначе — даже голая она сохраняла царственный вид. Тут-то до меня дошло, что должен был испытывать старец, и, ей-богу, я испугался, как бы и со мной не произошло то же самое.

— Клер еще не вышла к тому времени замуж? — спросил Жюльен.

— Нет, — ответил Брюз. — Не знаю, чем она там занималась, в усадьбе. Адмирал говорил, составляла каталог его библиотеки, но мне это сразу показалось странным, ведь, по-моему, он если что и читал, то лишь конторские книги да письма кредиторов. Сначала я подумал: «Должно быть, пташка ночами греет его старые кости. Славная грелочка, почему бы за нее и не платить?» Но потом понял, что твой дед ее не касался, иначе не произошло бы то, что произошло.

— Что же?

Брюз шумно втянул носом воздух и бросил на мальчика возмущенный взгляд, будто только сейчас обнаружил его присутствие.

— Да какое твое собачье дело? — выругался он. — Нечего соплякам копаться в любовных делишках матерей! Тебя это не касается, пошел отсюда, гаденыш!

Гнев охватил Жюльена, и он взревел не хуже своего обидчика:

— Еще как касается! Я ничего не знаю, никто мне не сказал правду… Мне осточертели все эти намеки, я хочу все узнать раз и навсегда, в конце концов, речь идет о моей жизни!

Скульптор вытаращил глаза, удивленный таким взрывом чувств. Несколько секунд он колебался, потом, пожав плечами, схватил со стола бутылку водки.

— Ну и черт с тобой! — с решимостью проговорил он. — Плевать я хотел. Для своего возраста, парень, ты довольно прыткий, от моего рассказа, надеюсь, уши у тебя не отклеятся!

Поднеся бутылку ко рту, он выпил прямо из горла. Запах яблочного спирта на мгновение вызвал в пустом желудке Жюльена дурноту. По глазам Бенжамена Брюза, все больше мутнеющим и приобретающим вид матового стекла, можно было наблюдать, как его постепенно настигает опьянение.

— В памяти моей остался каждый сеанс, когда она позировала, — задыхаясь, продолжил скульптор. — Клер являлась — всякий раз неожиданно, со свойственной только ей слегка отстраненной улыбкой, — заходила за ширму и раздевалась, а меня словно ударяло током. Грациозная невероятно, просто невероятно… сколько достоинства… принцесса, принимающая ванну… наподобие «Купающейся Дианы» Буше [30]. Ее ничуть не унижало, что позировать приходилось обнаженной, напротив, это я испытывал рядом с ней неловкость, чувствовал себя медведем или быком, старался закрыть лицо тетрадью для эскизов или спрятаться за кучей глины. Не произнося ни слова, она принимала нужную позу и погружалась в свои мысли. Присутствие мое ей было совершенно безразлично. Профиль Клер я боготворил: чистую линию лба, переходящую в изящный изгиб носа, губы, шею, грудь, плоский живот… все ее выпуклости и ложбинки. Фигура Клер была одухотворена каким-то пронзительным, переворачивающим душу порывом — не могу подобрать другого слова. Глупо, конечно, но у нее и правда был вид богини. Мысленно я говорил себе, что судно с такой носовой фигурой неуязвимо, оно выйдет невредимым из любой бури. Обычно я уставал раньше, и тогда она одевалась и уходила, одарив меня на прощание легкой улыбкой, нет, не подумай, что смущенной или взволнованной, напротив, — полной царственного покоя и какого-то удивительного целомудрия. Да-да, изображая нагую наяду, ей удавалось оставаться хладнокровной. А ведь это не так просто, как кажется! Многих натурщиц я повидал, настоящих профессионалок, считающих себя непробиваемыми, но и на этих, поверь, накладывает отпечаток их род занятий. Всегда есть какая-то ущербность… Привычка раздеваться перед мужчиной развращает… в конце концов в их манере держаться появляется излишняя самоуверенность, с едва заметным налетом сальности. Но с ней, с Клер, ничего подобного не происходило.

Мальчику успели надоесть смущавшие его излияния скульптора. Ему было трудно дышать, поскольку в помещении держался стойкий запах плохо проветренной спальни.

— Я догадался, что дело начинает принимать плохой оборот, когда старик впервые зашел «посмотреть, как продвигается работа». Сволочь! — выругался Брюз. — Сволочь! Он становился перед скульптурой, вытаращив глаза, и принимался ее поглаживать, будто проверял, гладкая ли поверхность. «Шелк полировки» — вот как он говорил… А уж потом не мог остановиться: ощупывал грудь, живот статуи. Ей богу, бесстыдно ощупывал грубыми старческими руками со вздувшимися венами. Мне было не по себе, я испытывал стыд за него: это же надо, такой важный господин! Яснее ясного — он умирал от желания, доводил себя до отчаяния, что не может ее заполучить. Рассудок его помутился. Достаточно было посмотреть, как он лапает статую — безумный взгляд, рот приоткрыт… Он внушал мне одновременно сострадание и отвращение. Тогда-то я и понял, что история с заказом только предлог. А в один прекрасный день… — Брюз замолчал. Рука его потянулась к бутылке, и он сделал еще несколько глотков. — Пришел день, когда я догадался, что Адмирал следит за нами во время сеансов… Мне ни разу не удавалось его застать поблизости, но я давно научился слушать лесную тишину. Вдруг ни с того ни с сего смолкал птичий гомон, и я знал, что он где-то рядом. Я напрягал слух, пытаясь различить звук шагов, но тщетно. Думаю, он залезал на дерево и наблюдал за нами в свой морской бинокль. Поведение старшего Леурлана могло показаться жалким и нелепым, не будь оно настолько болезненным… и опасным.

• Предыдущая
• 39/72
• Следующая