Недоразумение (Трагедия ошибок) - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 28
- Предыдущая
- 28/35
- Следующая
Очарование продолжается. Мы похожи на те очень молодые пары, которые так часто можно встретить в Париже, они словно не замечают окружающей их толпы, околдованные, сплетенные, словно ветви дерева, опьяненные нежностью. Я уже не задаюсь никакими вопросами. У меня на это нет времени. У меня ни на что больше нет времени. Я весь отдаюсь созерцанию и без конца повторяю: «Нет, этого не может быть!» Я знаю ее всю, но и теперь она по-прежнему так же непостижима для меня, как бывают непонятны нам наши домашние животные, живущие бок о бок с нами. Я осыпаю ее ласками, но она не принадлежит мне. Существо, которое любить, бесконечно далеко от тебя, оно замкнуто в самом себе, словно окружено твердой и гладкой оболочкой, точно галька, отполированная набегающими морскими волнами… Жильберта! Такая неуловимая там, на вилле, здесь она принадлежит мне. И все-таки мне неизвестно, что скрывается в глубине ее светлых глаз. Иногда, чтобы вырвать у нее эту тайну, я исполняю для нее глубоко трогающие душу мелодии, но она сразу же останавливает меня.
— Нет, — шепчет она, — оставайся со мной!
— Но ведь так я делаюсь еще ближе к тебе.
— Нет. Я не хочу становиться твоей мечтой!
Часто, лежа на спине, держась за руки, застыв подобно каменным надгробиям, мы, расслабившись, слушаем, как стремительно проносятся машины по автостраде. И я думаю: вот оно, это и есть счастье. Мне нечего больше желать… Но по той гулкой пустоте, которую я ощущаю в себе, я понимаю, что не этого покоя, не этого отсутствия желаний я хочу. Удовлетворение желаний еще не означает полноты жизни, и, однако, думаю, я умер бы, если бы Жильберты вдруг сейчас не оказалось здесь, рядом со мной… Квартет Кристена!… Надо будет много работать, если я хочу выиграть эту партию!
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем.
— Нет, думаешь. Я слышу, как ты думаешь. Я уверена, что и сейчас эта голова полна музыки.
Она покрывает мой лоб короткими поцелуями, и ее волосы, словно теплый дождь, пахнущий обожженной землей и бурей, падают мне на лицо. Она запретила мне говорить о прошлом, но сама невольно все время обращается к нему, намекает на него, как будто нашей любви нужно пустить глубокие корни, чтобы защитить себя от будущих испытаний. Я уверен, когда-нибудь она по собственной воле расскажет мне всю правду. Правду, которая тогда уже не будет иметь значения; засохшая корка отвалится сама, оставив лишь небольшой шрам. Иногда она вслух подсчитывает:
— Дом и мебель представляют солидный капитал… Мы можем уехать из Парижа, если захотим…
— Это не так-то просто, — возражаю я.
— Почему?
— Ты прекрасно знаешь… Боше… Квартет.
— Это так необходимо?
— Послушай!
Она целует меня, чтобы испросить прощения. В следующий раз она заговаривает о Мартене:
— Я никогда не замечала, что у него больное сердце. Или же:
— Он не страдал. Я бы хотела умереть как он.
— Глупая! У нас с тобой есть чем заняться. А со смертью, если ты не возражаешь, мы еще подождем!
Теперь уже я заключаю ее в свои объятия, а она обхватывает мою голову руками и смотрит мне в лицо так, словно я представляю собой что-то необычайно драгоценное и редкое.
— Жак, дорогой.
Вчера опять, когда мы вместе мыли посуду и развлекались этим, как дети, она вдруг на минуту замерла и спросила:
— Когда ты той ночью вернулся на виллу, почему ты не постучался ко мне?
— Я? Я не возвращался на виллу.
— Да нет, возвращался… в ту ночь, когда умер Мартен.
— В ту ночь, когда умер Мартен?.. Я тогда был в Париже. Она вдруг страшно побледнела. И едва не выронила бокал, который вытирала.
— Жак, умоляю тебя… Не шути…
— Но, Жильберта, дорогая, у меня нет никакого желания шутить. Может быть, я многое позабыл, но уверяю тебя, что не уезжал из Парижа, я ведь только приехал в тот день утром. Впрочем, у меня, должно быть, сохранился счет из гостиницы… Ты можешь сама убедиться.
Она надувает губы, словно собирается заплакать. Затем медленно развязывает фартук, стягивает с рук резиновые перчатки, устремляет невидящий взгляд в пустоту и шепчет:
— Это невероятно. Но тогда…
— Что случилось, Жильберта?.. Кто-нибудь побывал на вилле в ту ночь? Что это за история?
Она выгладит такой несчастной, подавленной, что я увожу ее в комнату и усаживаю в кресло.
— Вот так… А теперь расскажи мне все… И прежде всего — кто-нибудь действительно побывал на вилле?
Она описывает мне убитым голосом в мельчайших подробностях все, что она делала, все, что она увидела, начиная с той самой минуты, когда узнала, что брат ее умирает; я напрасно пытаюсь отыскать в ее рассказе хоть что-нибудь, вызывающее тревогу. Мартен потерял сознание… Франк попытался привести его в чувство… Она вызвала врача… Одним словом, все это было вполне естественно… Потом они по очереди сидели у ложа покойного… И Жильберта обнаружила, что дверь в мою спальню, которую она закрыла, утром оказалась приоткрытой. Всего-навсего!… И тогда она стала придумывать всякие романтические небылицы: я якобы вернулся на виллу, незаметно проскользнул в свою комнату… но не осмелился сообщить ей о своем присутствии… В конце концов я не мог сдержаться и рассмеялся.
— Жак, — умоляющим голосом говорит она, — это совсем не смешно!
— Мне очень жаль, — отвечаю я, — ты права. Я искренне сожалею, что уехал как вор. Мне бы следовало вернуться. Но, при всем моем желании, как мог бы я войти в дом? Ты же сама знаешь, я не взломщик. Глаза ее расширяются.
— Замолчи, — шепчет она.
— Ты очень сердишься на меня? Жильберта, дорогая, я убежал, потому что любил тебя… Пойми… Я бы никогда не посмел вновь появиться перед тобой… Но я огорчен, что разочаровал тебя. Я глажу ее по голове. Но вид у нее по-прежнему потрясенный.
— Ничего не поделаешь, — говорю я. — Это был не я. Никого не было… Из-за какой-то полуоткрытой двери, уверяю тебя, не стоит впадать в подобное состояние. А потом, доказательств моей любви у тебя предостаточно… Ну ладно… Улыбнись… С этим покончено!
Странная Жильберта! Она сделала вид, что успокоилась. Однако, видя, как она внезапно на несколько секунд умолкает, как порой бывает рассеянна, я прекрасно понимаю, что ее это по-прежнему тайно мучит; В сущности, она не может простить мне мой решительный, бесповоротный отъезд. Может быть, она считает, что я ее люблю меньше, чем она меня. Я не предполагал, что она до такой степени чувствительна. Но должен признать, что мысль вернуться на виллу ни разу не мелькнула у меня в голове. Я должен даже сказать больше: если бы Жильберта не приехала ко мне в Париж, я бы, вероятнее всего, довольно скоро ее позабыл. Страшно сказать, но это так. Я уже смирился с этим. Тогда как от одной мысли, что она потеряла меня, ее бросало в дрожь. И безошибочный инстинкт помог ей угадать эту трещину в нашей любви. Теперь ее мучают подозрения, которые даже нельзя сформулировать. Потому что в конечном счете вся история с приоткрытой дверью бессмыслица. Да и сама она никогда всерьез не верила в это мое ночное посещение. Она уступила такой естественной для женщины потребности приукрасить жизнь, преобразить ее, облечь в форму романа. Ей надо было, чтобы я продолжал оставаться в ее глазах робким воздыхателем, чтобы она смогла простить меня и приехать в Париж, не потеряв к себе уважения. Не будь этой истории с приоткрытой дверью, она, возможно, и не пыталась бы найти меня. Жильберта, любимая, как мне тебя успокоить? Как вернуть тебе радость и душевный покой?
21 августа
Мы были так счастливы! А теперь что-то сломалось. Я, вероятно, преувеличиваю. Не сломалось, нет. Но мы перестали полностью быть прозрачными друг для друга. Жильберта уже не совсем та, что прежде. Это глупо! Тем более глупо, что я ничего не могу сделать, чтобы заставить ее позабыть об этом недоразумении. Любые слова, любые объяснения только усугубят это положение. Я бы хотел объяснить Жильберте, что в любви должно быть место дружбе, доверию, она не должна каменеть в своем требовании к абсолютному единению. К несчастью, между нами стоит и работает против нас та комедия, которую мы оба играли на вилле. Нам невозможно говорить совершенно откровенно. Внешне наша жизнь все так же восхитительна. Вчера мы купили подержанную машину, чтобы не ездить на шумных, битком набитых пригородных поездах. Мы сразу же опробовали ее на автостраде. Жильберта водит хорошо. Мне же следует быть осторожнее. Я уже давно потерял навык.
- Предыдущая
- 28/35
- Следующая
